Русское. Реверберации

В свое время литературный критик Дмитрий Овсянико-Куликовский провозгласил, что суть чеховской повести - изображение зла и греха в процессе становления новой крестьянской буржуазии. Безусловно такой мотив в произведении присутствует, но я бы не сказал, что он доминирующий. Эта повесть не столько о социальном векторе развития крестьянства, сколько о духовных процессах, творящихся в душах людей, о том, как они видят и понимают правду и справедливость.

Вот такой парадокс получается, повесть о грехе и зле, но окончательных злодеев в ней нет. Каждый из участников изображенного действа не осознает своей несправедливости и неправедности, даже Аксинья ведет себя в рамках понимаемой ей по своему справедливости. Беда этих людей в лютом невежестве, подчиненности инстинктам, душевной нищете, а следовательно - в крайней примитивности их внутреннего мира. Высокие человеческие чувства здесь не то что не ценятся, они не находят здесь применения, результаты их проявления оказываются столь же трагичны, как и результаты выражения "мелких" душ.

Самый лучший пример - жена главы семейства Варвара, которая из лучших побуждений посоветовала мужу записать Бутекино на новорожденного сына Анисима и Липы, в результате это благое начинание привело к гибели младенца. Добро и зло перемешиваются друг с другом, нет никаких четких ориентиров, такое впечатление, что всё, что творится в Уклееве, происходит в каком-то тумане и мраке.

Тут самое время вспомнить название повести - "В овраге", это своего рода прообраз преисподней, в котором "не переводилась лихорадка и была топкая грязь даже летом... Здесь всегда пахло фабричными отбросами и уксусной кислотой... " Эта грязь и отбросы - они везде, в том числе и в душах живущих здесь людей, они все разные, но они плоть от плоти своего родного "оврага".

Глава семейства Цыбукиных - Григорий - делец и обманщик, но готовый на любые уступки и даже жертвы ради семьи, недалекий и безропотный Степан, склонный с пусканию пыли в глаза и авантюризму Анисим, расположенная к праведности Варвара, богобоязненная Липа, наконец, знающая свою выгоду красавица Аксинья - все они жертвы своего оврага. Хотя, насчет жертв я, наверное, не совсем прав, Аксинья не выглядит жертвой, духовных терзаний она не имеет, нет той душевной глубины, при которой они возможны, и в результате именно она прибирает в свои руки все материальные ценности семейства Цыбукиных. Тут можно обратить внимание на её имя, ведь Аксинья (Ксения) означает гостью или чужеземку. Да, вот она - представительница того самого нового капиталистического мира - Молоха, нищая духом, коей уготовано наследовать. Далее напрашивается - Царство небесное, но нет, ей суждено наследовать овраг вместе с его мутью, мраком и туманом.

И с полным отсутствием справедливости, ведь Аксинья ни перед кем и никак не ответила за жесточайшее убийство младенца, обваренного ею кипятком. Более того, все, в том числе и благонравная Варвара, осудили в смерти ребенка несчастную Липу, дескать не уберегла. Деградирующая мораль жителей оврага изменяет даже факты ближайшего прошлого, закрывая им глаза на неприкрытое преступление. Торжествует фраза, произнесенная Анисимом несколько раз в разговоре с Варварой: "Кто к чему приставлен" - каждый получает то, к чему приставлен.

И все же, несмотря на мрачность описанного оврага, повесть не оставляет ощущение беспросветности. Максим Горький рассмотрел в ней "ноту бодрости и любви к жизни". Носителем этой ноты становится обретшая духовную силу после встречи со "святыми из Фирсановки" Липа, она уходит из Уклеева, покидая пространство оврага-преисподней, устремляясь к "небу", она становится выразителем идеи любви и прощения, которое на последних строчках повести из её рук в виде пирога с кашей принимает опустившийся Цыбукин.

«Казалось, что они уже до такой степени пропитались неправдой, что даже кожа на лице у них была какая-то особенная, мошенническая».

Повесть «В овраге» стала финальным аккордом серии произведений Чехова о русской деревне, в которой отражены самые безотрадные впечатления писателя от его жизни в подмосковном Мелихове в течение 6 с лишним лет. Автором здесь описаны соседние с Мелиховым фабричные сёла – Угрюмово и Крюково. Антон Павлович говорил, что, несмотря на обобщающий смысл повести, некоторые герои существуют и в реальности, где они ещё хуже. Ведь Чехов, разрушая народнические иллюзии, изображает беспросветную и страшную жизнь крестьян, лишая их всё же не только романтической идеализации, но и сексуальной распущенности. Хоть автор и признавал, что пьянство и разврат в деревне порой начинаются с детских лет, но писать об этом он считал нехудожественным.

Овраг, в котором лежало село Уклеево, обретает в повести символическое значение. Он сравнивается писателем то с ямой, то с бездонной пропастью.

В центре повествования - зажиточное семейство Цыбукиных: старик Григорий, его вторая жена Варвара, взрослые сыновья от первого брака Анисим и Степан, невестки Липа и Аксинья. Наиболее ярко выглядят женские образы. Эти красивые, видные жёны, спустившиеся в овраг по очереди, но приблизительно в одно время, оказались совсем разными. Первой появилась Аксинья, сразу проявив деловую хватку и ощутив себя хозяйкой в доме. Через год глава семейства женился на приятной и ласковой Варваре. Старший Цыбукин любил свою семью больше всего на свете. А деревенских мужиков он ненавидел и держал их в страхе. При этом, однако, старик Григорий не запрещал жене подавать нищим, странникам, богомолкам, мужикам, уволенным с работы за пьянство. Но всё же благотворительность Варвары выглядит какой-то поверхностной и показной, в ней чувствуется фальшь. Главное для этой женщины - чтобы не осудили люди, то есть мнение других, а суда собственной совести она не опасается. Поэтому под тайным покровом, похоже, можно всё.

Кульминационным моментом повести стало умышленное убийство (из-за наследства) Аксиньей невинного новорожденного младенца Липы, оказавшейся в овраге последней. Совсем ещё юная Липа всегда боялась Аксинью и заранее чувствовала угрозу, исходящую от этой змееподобной женщины с немигающими и наивными глазами. Безответная девушка говорила матери: «И зачем ты отдала меня меня сюда, маменька!». Видимо, поэтому молодая мать, потеряв сына, даже не рассказала никому, как всё произошло, а свидетелей не было. И родственники упрекали потом Липу в том, что она не уберегла ребёнка. То есть они могли думать, что это она сама во время стирки случайно ошпарила малыша кипятком. Или же им просто удобно было так считать, ведь уточняющих вопросов никто и на задавал.

Встреченные ночью молодой матерью, несущей из больницы домой своего умершего младенца, добрые и сочувствующие странники, которых девушка приняла за святых, отнеслись к ней «с состраданием и нежностью» и попытались утешить мудрыми, искренними словами:

«Жизнь долгая - будет ещё и хорошего, и дурного, всего будет».

Простодушная Липа не прижилась в порочном овраге, где всё пропитано неправдой и злом. В отличие от неё, Варвара укрепила своё положение и стала там своей. Но её благотворительность почему-то была избирательной и не распространялась, например, на старшего сына Анисима (мужа Липы). После его ареста сила отца заметно пошла на убыль, уже и люди меньше его боялись. Варвара же в ожидании судебного приговора «только дрожала вся, и это не от страха, а от сильного любопытства». Анисим попал на каторгу за подделку и сбыт фальшивых денег и через какое-то время прислал оттуда слёзную мольбу о помощи, но для него не нашлось у благодетельницы ни жалости, ни сострадания. О больном каторжнике предпочли забыть, поддержать его не захотели. А сам старик Григорий к тому моменту тронулся умом от беды, случившейся с любимым сыном, и тоже оказался никому не нужным. И бразды правления всем большим хозяйством взяла в свои руки предприимчивая Аксинья, предварительно выгнав (с молчаливого согласия остальных членов семьи, в том числе и добродетельной и благочестивой Варвары) из дома Липу, не затаившую, однако, на неё после всего ни капли злобы. В самом конце повести, встретив на дороге полубезумного, несчастного и голодного старика Цыбукина, изгнанная из дома невестка подала ему кусок пирога с кашей. С полными слёз глазами и дрожащими губами он взял и стал есть...

Важными основами художественного мира позднего Чехова стали «правда и красота», которые, будучи неразрывно связанными друг с другом, «всегда составляли главное в человеческой жизни и вообще на земле» («Студент»). Писатель пытается сквозь правду быта разглядеть истину бытия, под наносным слоем пошлости он стремится отыскать зёрна подлинной красоты и добра. Ведь окружающая пошлая действительность - это только видимая поверхность жизни. И этот грязный налёт – нечто постороннее и чуждое людям, но в то же время властное и покоряющее их. Снимая же мутные верхние слои, Чехов ищет кристально чистый источник, в котором скрывается внутреннее ядро непреходящих человеческих ценностей. И главная задача позднего Чехова, сосредоточившего свои усилия на постижении реальной самости в повседневности, – поиск даже в самой неприглядной жизни людей элементов добра, истины, красоты и любви.

Зёрна нравственности дают всходы, попадая лишь в подготовленную почву, вспаханную этическими законами жизни. Однако, в душе человека, образно говоря, в худшем случае можно обнаружить залежные земли, но не целинные, потому что тысячелетия культуры, работы человеческой мысли и сердца отразились на каждом из нас. И среди океана невежества и нужды Чехов пытается уловить хоть какой-то луч света, пусть даже мгновенно осветивший тьму и тут же исчезнувший. В овраге зло и неправда торжествуют по всем фронтам, но «как ни велико зло, всё же ночь тиха и прекрасна, и всё же в Божьем мире правда есть и будет, такая же тихая и прекрасная, и всё на земле только и ждет, чтобы слиться с правдой, как лунный свет сливается с ночью…».

Кто бы что ни говорил, а Замятин – это лютый артхаус. Это даже по знаменитым «Мы» заметно – нет более странной и в то же время завораживающей классической антиутопии. В каком-то смысле Замятин – сводный брат Платонова, который вам так же гарантирует снос башни; а если брать мировых классиков, то Замятин близок к Кафке (коему не повезло стать немного попсовым) и французским экзистенциалистам. Печально, что его не смогли оценить в Советском Союзе. Но оно и понятно – Е.З. не умел писать «нормально», как Союз писателей прописал; он, как и Платонов, если и пытался написать что-то «внятное», по законам соцреализма, все равно получал в итоге нечто потустороннее, отчего коллеги по Союзу наверняка крутили пальцем у виска.

«Рассказ о самом главном» – это не столько художественная проза, сколько размышление, заключенное в формальную сюжетную форму. Не знаю, хотел ли Замятин написать… эм… понятно. Возможно, хотел, но на результат желание писателя не повлияло – получилось максимально туманно, смысл рассказа ускользает, читателя ожидает боль уже на попытках разобраться – а кто этот «я», что постоянно упоминается в рассказе? Неужели Rhopalocera, червяк, который готовится к «смерти» в куколку (только истинный артхаусник мог додуматься сделать главным героем переходную форму членистоногих…)?

Замятину, должно быть, нравилась эта мысль – о перерождении в более совершенную форму после смерти. Ну, или просто о воскрешении. Его Rhopalocera близок к перерождению, у него остался один день жизни в знакомой ему форме. Но Rhopalocera, чувствуя приближение смерти, не осознает, что после этой «смерти» его ждет новый виток существования. Для него этот день – последний. После него словно бы не будет ничего. Приблизительно в том же состоянии пережидают этот день герои-человеки у Замятина. Их день – это гражданская война в России. Человеки проживают военные часы как заключительные в своей жизни. Как и выше упомянутый Rhopalocera, смерть они воспринимают как окончание существования.

Сравнивая героев-человеков с Rhopalocera на пороге «воскрешения», писатель хотел показать естественность смерти и близость человека-животного к общему миру. Его Rhopalocera принимает свое окончание (тут – мнимое), не мучается экзистенциальными мыслями: «А что случится со мной после смерти?». Замятин пытается привести своих героев, из Homo Sapiens, к схожему отношению к смерти. С одной стороны, на примере червяка-бабочки он показывает, что, возможно, мы неправильно понимаем смерть – как полное окончание, хотя то, что мы понимаем под смертью, может быть переходным состоянием перед настоящей смертью (ну, или смерти, в метафизическом смысле, нет совсем). С другой стороны, он хочет добиться сближения людей с природой, которая не мыслит категориями «смерть – плохо, жизнь – хорошо», потому что она (природа) априори не располагает такими оценками.

Как это, собственно, изложено?.. Путано. Странно. Несчастный читатель, не готовый к такому уровню артхауса, начнет мучиться уже на первом абзаце. Воспринимать мир через призму Rhopalocera, знаете ли, нелегко. А чтобы окончательно запутать своего читателя, Е.З. добавляет инопланетные фрагменты – кто? что? к чему это? за что мне это, спрашивается?!

У меня одной это фото с бабочками вызывает беспокойство, интересно?..

Самое прекрасное, что есть в рассказе, – это язык Замятина. Он волшебный. И – что вызвало невероятный прилив ностальгии! – знаменитые тире Е.З. на месте! Ох уж эти тире к месту и не к месту, что влюбили меня в «Мы» (ах, как я скучала по вам, мои родные)! И, конечно, никто так нежно и красиво не пишет о любви, как Замятин. Даже если вы ничего не поймете в смыслах рассказа, вы сможете насладиться великолепными авторскими описаниями, ярчайшими – и лаконичными – образами.

Как итог: сложно, странно, зачем это читать, отнимите у меня кто-нибудь книгу, научите меня так же, читать невыносимо, Замятин – гений ;)

Из биографии писателя: "Придерживаясь антивоенных позиций, Гаршин пошёл на войну как «кающийся дворянин»: он считал, что раз народ вынужден страдать на войне, то и он обязан." Рассказ "Четыре дня" принёс молодому автору всероссийскую известность. история очень простая и одновременно жуткая. Война. Атака. Напротив не впечатляющего статью очкарика оказывается огромный турок с абсолютно ясными намерениями. И молодой человек, который шёл на войну из каких-то идейных соображений, совершенно не представляя себе, как он мог бы убить человека, всё-таки убивает.

Далее следуют четыре дня, проведённых в шести шагах от тела убитого, пронизанных болью, страхом смерти и смутными воспоминаниями о прошлом, до самого момента, когда его практически случайно находит похоронная команда, собирающая для захоронения трупы, и обнаруживает, что он жив...

Короткое произведение, но очень мощное. Жаль парня, который остался одноногим, жаль турка, может, хороший был человек, жаль всех, кому довелось (и доводится) быть на войне...

У Платонова земные географические названия звучат так, словно он находит их не на нашем земном глобусе, а на небесной карте, составленной инопланетянами при содействии ангелов. Слышу в них что-то потустороннее: Потудань... Епифань...
Если Потудань представляется мне молчаливой, небесно-голубой, то Епифань, окрашенная в золото иконных окладов звучит монастырскими песнопениями с отдалённым монотонным чтением неусыпаемой псалтири. (Чевенгур, ещё непрочитанный мной, представляется всадником то ли индейца, то ли красноармейца на алеющем закате.)
Ничего странного, что Епифань отзывается небесной тайной в сердце, ведь само слово греческое "епифания" означает Богоявление и из истории городка-деревеньки, основанного в 1578 году, узнаю, что назван он в честь русского монаха и яркого писателя Епифания Премудрого, чей литературный стиль называли при жизни "плетение словес".
Если дальше продолжить сравнения от названия к самой повести, то "Епифанские шлюзы" скорей похожи на хорал Баха, исполненный на берегу Иван-озера заезжими британским или немецким гастролёром, или их дуэтом. А может быть это был один и тот же гастролёр?
Так о чем же повесть Платонова?
Это исторический курьёз, которого скорей всего не было, но фантазии писателя ничего не должно препятствовать, поэтому на историческом событии о попытке царя Петра построить канал между Доном и Окой, для чего он пригласил британских и немецких специалистов, Платонов строит не рассказ, а город в небесах с зыбучими песками, исчезающими жителями, любовными разочарованиями, несбывшимися надеждами и небывалыми страшенными казнями.

Царь щедр, но только к тем, кто успешно и вовремя завершает работу, а к нерадивым работникам строг и гнев его ужасен.
Два брата Перри приезжают в Россию один за другим. Первому, Вильяму, удаётся построить шлюзы на реке Воронеж, получить награду и счастливым вернуться на родину к ждущей его невесте. У второго брата, Бертрана, приехавшего на заработки сразу не задалось в России. Местные князьки лгут и воруют, работники разбегаются, вода из бездонного колодца, что на Иван-озере, уходит в песок, да и невеста не стала дожидаться, о чем поспешила сообщить в письме.
Вся эта мрачноватая история рассказана стилизованным под древнерусский язык слогом и почему-то читалась со скрытой улыбкой, чаще грустной, что, мне кажется, так и было задумано автором.
Слов незнакомых много; в персонажах путалась, а именно британца Бертрана Перри с немцем Карлом Берганом всё норовила перепутать; в понимании строительных премудростей тоже не преуспела, но это словно способствовало моему восхищению.
Платонов о шлюзах, подземных водах пишет с неподдельным интересом и знанием, так как Платонов-мелиоратор наукой этой владел искусно.
Как известно, наиболее тяжелым в "мелиоративном" периоде Платонова было время работы в Тамбове в 1926-27 годах. Здесь он подвергся доносам и преследованиям. Среди жертв так называемого "дела о мелиораторах" были друзья Платонова. Фигурировало в обвинительном заключении и его имя. В своих дневниковых записях Платонов пишет нерадостно об этом времени:

Эти цитаты из дневников и писем автора пусть не прямо, но перекликаются с тем, что испытывал Бертран Перри на строительстве шлюзов и на горькой дороге к месту своей казни.

От всего отчаяния Бертрана из-за невозможности выполнить работу, вернуться на родину, от опечаливших его писем изменщицы Мери, от дикой, страшной казни осталась в памяти только трубка, впившаяся в зубы и десны в кровь, да мелеющее после человеческих надругательств Иван-озеро.
Платонов из тех авторов, кого обязательно нужно перечитывать, потому что всегда находятся новые смыслы и обнаруживаешь у себя новые настроения от прочтения.

«Человек на часах» - замечательный рассказ из условного цикла «Праведники». Это произведение о нравственности и горечи, о благих поступках и о том, что совершивших их порой наказывают, а награду могут получить совершенно другие люди. Думаю, каждый читатель поставит себя на место героя и задаст себе же вопрос: «А как бы я поступил на его месте? Не струсил бы? Сделал бы выбор в пользу долга службы или долга чести?».

Реальная история, которую Николай Лесков положил в основу сюжета данного произведения, незатейливая и искренняя. Просто герой выполнял свой долг перед совестью, он сделал самостоятельный выбор в пользу чужого ему человека и нарушил закон, понимая, что сам впоследствии пострадает, однако и совесть его останется чиста. И он действительно Герой, пусть и незаметный, но большой души человек, и, в конце концов, он все же получит свою награду...

В произведении поднимается важный и вечный вопрос – стоит ли совершать добро, если вероятность наказания за него велика. И решение прячется на страницах рассказа - однозначно стоит, причем ответ на этот вопрос дает не только автор с точки зрения простого обывателя, но и герои произведения - солдат, облеченный воинским долгом и скованный уставом, различные чины при исполнении, а также носитель духовного сана (тут уж рассуждения осуществляются с позиций церкви). Каждый из них по-своему прав, вот только выбор в реальности пришлось делать лишь одному.

Сильный и знаковый рассказ. Казалось бы, он о сташном времени, войне, причем в самый сложный период, когда отступает Красная Армия, непонятно, где уже враг, а где еще нет. Станция полна самых разных людей. Неразбериха, не хватает вагонов, паровозов, грузы застревают. В этой неразберихе отстают люди от своих составов, а это воинский контингент, пусть даже из бывших окруженцев. И возникает моральная дилемма, как в этом бардаке и с делом справится и человеку отставшему помочь и даже если подозрение возникло, стоит и задуматься, а вдруг человек-то хороший? Но не суждено, будет теперь лейтенант Зотов помнить всю жизнь погубленного им человека. А как тут не запутаться, если человек даже не знает, что за город Сталинград? И что раньше он назывался Царицын?

В этом рассказе в его первых словах удивляет противоестественность описываемого.

Село Уклеево, где происходит действие, расположено в овраге. Естественно, что никогда не строили в оврагах деревни или тем более села.

В селах, где была церковь, стремились возвести ее на высоком, заметном месте.

Не селились люди в оврагах, поскольку в них не бывает плодородной земли, необходимой для сельского хозяйства, всегда в овраге сыро и гнилостно. А главное, что не позволяло там жить безопасно это то, что рано или поздно строения в овраге затопит паводком или другими водотоками, что всегда заполняют любой овраг.

Для ситценабивных или кожевенных фабрик, о которых говорится в рассказе, требуется много воды. Потому возводили фабрики возле водоемов. Чаще всего водоемами были искусственные накопители: пруды. Ведь запруды позволяют набирать необходимый объем воды, а излишек сбрасывать через регулируемый сток. Вот под водоемы необходимы были впадины, но расположенные в долине. Там, где есть родниковые источники или небольшие речки, которые можно перегородить. В таком случае любой самый внезапный разлив не угрожал катастрофическим затоплением, как бывает в овраге.

Людям свойственно выбираться из оврагов.

Вместе с этим оврагом, Чехов в начале рассказа почти во всем смеется над читателем и героями. Он то нагоняет «сумраку», мрачности, трагичности, то откровенно по-чеховски иронизирует.

Так, жизнь в селе Уклеево настолько бедна, что местные ничего подметить не умеют. И другого не рассказывают, кроме истории о дьячке, съевшем всю икру на свадьбе.

В селе грязища, свирепствует лихорадка и сибирская язва. Правда, страшнейшей инфекционной сибирской язвой почему-то заражается только скот, а про людей не известно.

Вот телефон в волостном управлении сломался от того, что завелись в нём тараканы и клопы. Наш человек не знаком с бытом тех лет, когда с человеком в его жилье неизменно соседствовали насекомые. Чаще всего ему невдомек, что у клопов и тараканов разные пристрастия и концентрировались они в разных местах. Для чеховского современника это абсолютно понятная шутка.

Селяне побогаче по праздникам носятся на повозках и «давят телят». Сегодняшнему читателю мало, что соображающему в упряже и конных экипажах, «давить телят» на колясках все равно, что мерседесы вдрызг разбивать.

Вот, наконец, Липа - красивая девушка.

Так представишь эту «красоту», – слабую, одновременно смуглую и бледную, да ещё с руками как «две большие клешни», то право, не знаешь смеяться громким смехом или плакать.

Вот Анисим Цыбукин, фальшивомонетчик, как всякий мошенник, похожий на Остапа Бендера.

Так, кажется и шел бы этот рассказ своим чередом: очевидный гротеск и карикатура на мещанскую жизнь. На семью Цыбукиных, ужасных людей-кровососов, обманывающих и отнимающих последнее у простого рабочего и сельского народа. Но Чехов не был бы Чеховым если бы не повернул действие в совершенно неожиданную сторону.

Началось все с Варвары. В семью иродов Цыбукиных автор «неожиданно поселяет» необыкновенную, странную для этой семьи, женщину, ставшую женой хозяина дома. Она всем сердцем понимает:

Варвара помогает нищим, странникам, богомолкам, больным. В доме от этого стало веселее, легче, светлее. И, что удивительно, никто в семье не возражает против того, что она делает добро, тратит нажитое.

События со свадьбой и арестом Анисима становятся отправными в рассказе. После них люди стали открываться с новой необычной стороны. О всех, даже в старике Цыбукине открывается что-то хорошее. Во всех, кроме гадюки Аксиньи.

На свадьбе появляется удивительный человек подрядчик-плотник Елизаров по кличке Костыль.

Мастеровой, человек делающий своими руками прочные, необыкновенные вещи, ремонтирующий мебель, строящий дома по всему уезду. Для людей. Для жизни и добра. И сам он добрый, мирный, теплый русский человек.

Вот и Липа и ее мама оказываются замечательными.

Липа, пережившая страшное горе, убийство своего ребенка кажется слабой, забитой. Но она жива. И в ней та самая кротость и святость. А ее жизнь не месть, не отчаяние, хотя и горе, но все прощение и доброта, и надежда на будущее, на свет, на божью справедливость.

А какова эта потрясающая сцена ночью! Когда Липа с умершим ребеночком на руках в темноте встречает двух мужиков, старого и молодого, с подводами. Их разговор о смерти сыночка.

«— Вы святые? — спросила Липа у старика.

— Нет. Мы из Фирсанова.

…

— Ничего... — повторил он. — Твое горе с полгоря. Жизнь долгая — будет еще и хорошего, и дурного, всего будет. Велика матушка Россия!»

И все они: и Липа, и Прасковья, и Елизаров, и мужики, – тот самый русский народ. Кроткий, светлый народ. В чем-то странный, в чем-то святой.

Перечитанное, любимое.

Чеховское пространство...Кажется, это какой-то феномен. Д. Быков в своей лекции «Лекция Чехов как антидепрессант» Дмитрий Быков утверждает примерно следующее: Чехов не религиозен в общепринятом смысле. Его мир устроен не по нравственным или логическим законам-а по некому музыкальному, эстетическому закону. Перечитывая Чехова сейчас, я вспоминаю эти слова и не могу с ними не согласиться.

Сюжет здесь как будто бы не главное. Село Уклеево, расположенное в овраге. Знаменито тем, что "то самое, где дьячок на похоронах всю икру съел."(грустный и обаятельный чеховский юмор)
Люди, семьи, характеры, лица, голоса. Наброски, зарисовки, штрихи к портрету. Авторский взгляд фокусируется на семье мещанина Григория Цыбукина. Здесь образы выписаны подробно и выразительно. Но ...и здесь нет главных героев.

Перечитывая, я словно увидела другой ракурс повествования. Будто Творец небесный задумчиво смотрит на землю, на дела рук своих. И злодейства людские, и хитрость, и чистота- всё Ему не в диковинку. Грустно смотрит, как на шкодливых детей. А дети томятся на земле и, в свою очередь, обращая свои взоры в космос, гадают: что же такое наша жизнь, в чём же наше спасение.

...зачем нам вера...

зачем мы пришли в этот мир...

...и чем же сердце успокоится.

Шесть баллов из пяти, пятнадцать из десяти.

Хармс как-то особенно дурно влияет на читателей. Вместо того, чтобы взять да и написать нормальную рецензию о фабулах и идеях, рассказать о структуре текста, и просто по-обыкновению выставлять себя знатоками-интеллектуалами, вышеупомянутые читатели вдруг обнаруживают невероятный прилив прямо-таки экстатического энтузиазма на поприще творческой деятельности. И если наиболее разумные, укрывая свою любовь к Даниилу Ивановичу, ставят его творениям 2 балла, предварительно подписан "не моё", то рецензии остальных, в том числе и мои, совершенно не читабельны, а виной всему никто иной, как сам Даниил Иванович. Ну почему, почему он лучше всех? Откуда, откуда, в конце концов, берёт своё начало та гипнотическая сила, из-за которой на, как кажется, прежде здравомыслящих людей находит такой стих - писать, как Хармс? А ведь об этом писал сам Хармс. Опять Хармс! А я всё никак не расскажу вам о повести. Ну и ладно.