Чума

Альбер Камю - один из наиболее значимых писателей XX-го века, вне всяких сомнений. В подтверждение этому уникальный в атмосфере, глубокий в подаче, смелый и провокационный "Посторонний", стилистически выточенный памфлет самоидентификации "Падение", шедевр стиля автобиографического повествования "Первый человек", каркас и основа литературной и философской школы экзистенциализма. "Чума" считается одним из главных произведений, написанных Камю и важным для литературы времён Второй Мировой Войны, социальной антиутопии, поднимающей вопросы бытия, жизни, войны, вражды, ненависти, "всеобщей болезни".
Для меня же "Чума" - самое слабое произведение Камю из крупной прозы, потому что в ней преследует ощущение постоянной нехватки чего-либо. Другие произведения Альбера концептуально совершенны, "Посторонний" и "Падение" это полный жизненный цикл, даже неоконченный "Первый человек" - очень целостный роман, а "Чума" более сухая, порой не способная определиться в том, о чем она хочет рассказать, и не знающая, что её саму ждёт на следующей странице, меняющая планы, меняющаяся, сегодня затянутая, а завтра расторопная. Возможно, и не исключено, что рваный стиль - задумка автора, демонстрирующая моральное состояние человека, картину мира его глазами - в те ужасные для человечества годы. И если это так, то, уверен, Камю и не хотел бы, чтобы люди понимали и любили эту книгу - во времена, за наступление которых мировая история нанесла себе порезы, убрать которые будет невозможно.

Начала читать с длинного предисловия, автор которого уверен, что Камю писал о нацизме. Прочитала роман и с этим предисловием не соглашаюсь. Впрочем, о чём писал автор романа, нам, сегодняшним, судить трудно. Мы видим, что он в итоге НАписал.
"А что такое, в сущности, чума? Тоже жизнь, и всё тут", - рассуждает в финале один из персонажей. Думаю, "тоже" можно убрать. "Люди (и впрямь) всегда одни и те же", - один всю жизнь правит первую строчку будущей книги, другой проповедует с кафедры, третий наживается на спекуляциях. Чума (она же судьба), в сущности, слепа, справедливости нет и не будет, а "знать и лечить (и впрямь) невозможно" - потому что у того, кто знает, не хватит мужества противостоять чуме, которая и есть жизнь. (2008)

Роман оставил странное послевкусие. Это точно не книга для развлечения. Вы даже не одержите положительных эмоций при чтении, ибо тут нет того, чтобы вызвало их. Это страшный рассказ о людях, заточённых в маленьком городке, где поселилась страшная зараза - чума, которая изувечивает людскую плоть, а вместе с тем и душу. Несчастные люди вынуждены страдать, покорно смирившись с тем, что всех неизбежно ждёт один единственный негативный исход - смерть в муках. Поражает то, что это не оглушительная катастрофа, куда примешивается всеобщая паника и негодование, это холодное смирение, это безнадёжность... люди во власти некой высшей силы, некого всепоглощающего демона, который накрыл городскую жизнь своей тьмой.
Ни у кого не таится в сердце страх. Только боль. Люди приняли эту страшную эпидемию как данность, как необходимость, как послание свыше, возмездие за людские грехи... люди не понимали этого, они превратились в каких-то пустых марионеток, над которыми господствует чья-то зловещая рука. Люди утратили веру. Они ждали свою гибель.

Несмотря на то, что конец вполне благоприятный, роман ну ни разу не был способен вызвать хоть кратковременное переживание. Мне он показался сухим. Тут факты, ярчайшие описания течения болезни, предсмертной агонии людей, но никак не берущие за душу высказывания. Может экзистенционализм - не моё, но я просидела с каменным лицом, читая данную книгу, и внутри ничего не шелохнулось. Но я вспомнила, что мне сопутствовало липкое, вязкое и противное ощущение безвыходности, словно сумрачная дорога, ведущая от далёкой, светлой и радостной жизни в мрачную бездну.

Когда ум и сердце не приходят к согласию...

Как раз тот случай. Идея книги великолепна. Создано по-настоящему глубокое, впечатляющее произведение - описать все стадии жизни вынужденно отрезанных ото всего мира людей. И будь то чума, война, политические репрессии, бедствия - не важно. Все беды переживаются одинаково. От легкомыслия к пучине отчаяние и обратно: сначала к робкой, но надежде и безудержной радости.

Хорошо прописаны чувства, и этот чуть отстраненный, суховатый тон наблюдателя за которым кроется человек поистине с огромным сердцем, Человек - именно с большой буквы - брошенный в пекло чумы.

Это то, что твердит мне разум. А сердце остается глухо.

Вспоминается лишь то, как мучительно долго я мусолила эту книгу, как терялась в дебрях размышлений и описаний, внезапно обнаруживая себя мыслями уже очень далеко от зачумленного города. Бросала. Дважды. И то потом дочитала лишь потому что редко бросаю книгу на середине. Не прониклась, не поняла, не смогла, не потянула. Чего мне искренне жаль.

Француз, стоявший у истоков экзистенциальной школы, уникальная личность в истории литературы, гений, писатель. Всё это об Альбере Камю.

Что вы знаете о чуме? Лишь то, что она страшна. То, что она не знает пощады.
Боль. Страдание. Отчаяние,
В этом произведении есть всё.
И человек, искренне радующийся чуме. Ведь последняя способна спасти его.
И старик-астматик, чья жизнь застряла в одном лишь городе.
И доктор, который проходит через страх и печаль к страшному ощущению "всёидетсвоимчередом".
И влюбленный журналист, познавший тоску по родному человеку.

А. Камю - философ. Его мысли о зыбком человеческом счастье, о тоске, любви, страдании и самой чуме не способны оставить кого-то равнодушным.

Читала эту книгу, находясь на славном острове Родос. В некотором роде тоже изоляция от внешнего мира, но конечно в разы более приятная. Я лежала на пляже, под теплым солнышком, и читала про обжигающее солнце Орана, смерть, тоску, боль, разлуку. Мое мировосприятие в тот момент идеально уравновешивалось. Все это грустно, временами тошнотворно и так по-человечески реально и глупо. Люди ужасные и прекрасные. Невероятно реально получилось у Камю описать искажение человеческого восприятия мира в условиях изоляции, меняющего привычного распорядка. Кто-то меняется к худшему, кто-то открывает в себе доселе спящие положительные стремления.
Тоска, тоска, тоска.
Не дай Бог никому больше в этом мире никогда не переживать подобных испытаний.
Мирного всем неба над головой.

Книги бывают разные. Бывают такие книги будто настоящий шторм, когда тебя болтает во все стороны на волнах сюжета и ты ждешь, что вот-вот море авторской фантазии накроет тебя с головой. Бывает наоборот, что ты укутываешься потеплее в плед повествования, пока герои книги разливают чай и раскладывают по тарелкам тортик. Бывает так, что ты путешествуешь на космическом корабле к далеким звездам, а в иллюминаторе проплывает неизвестная науке литературная планета с красивым и необычным, новым миром. А бывает, что ты встречаешься в баре за кружкой пива с очень умным другом, который весь вечер читает тебе лекцию на тему: "Как устроен мир". А если этот друг ещё и экзистенциалист, то он расскажет обо всем: о природе человека, о религии, о Достоевском, о фашизме и, конечно, о смерти и страданиях. И пусть сам рассказ будет не столь интересен в плане событий, но все же даст большое поле для размышлений. Потому что друг очень умный. Клянусь Сартром.

Дальше...

Читать "Чуму", не воспринимая ее как философский монолог Камю, очень скучно. Герои романа кукольные, невзрачные и нужны лишь для того, чтобы выразить ту или иную авторскую позицию, зафиксировать определенное отношение к миру. События "Чумы" ничем не примечательны и весь сюжет спокойно укладывается в одно предложение: вспышка эпидемии в небольшом африканском городе. Страдания героев романа преувеличены до мирового масштаба, хотя суть этих страданий, как правило, заключается в расставании с близкими людьми на срок в районе года. Неудивительно, что в студенческой среде, где многие начинают жить отдельно от родителей, так любят экзистенциалистов. Кстати, слово "страдания" и его формы встречается в тексте всего полсотни раз. Нужно больше страданий, Альбер!

О чем же таком важном рассуждает Камю? Как сказано в описании книги, одним из метафорических значений вспышки чумы в романе является образ фашистской оккупации Франции. В принципе, метафора настолько универсальная, что под нее можно подогнать что угодно, в том числе и фашизм ("коричневую чуму"). Но Камю ничего не подгоняет под ответ, просто он подходит к этому вопросу очень хитро. Весь роман он рассказывает нам о чуме и страданиях в связи с изоляцией города и разлукой с близкими, а о том, что где-то в городе от болезни сотнями умирают люди, сообщается только в кратких статистических сводках. И лишь в конце романа мы становимся свидетелями двух страшных смертей: ребенка и близкого друга главного героя. Мы не видим и не разделяем чужое горе, пока оно выражено в цифрах и рассказах других людей. Мы не можем постичь чужое горе, даже если это массовая смертельная эпидемия. И пока это горе не станет нашим, оно так и останется для нас беззвучным числом, фотографией или чьим-то воспоминанием. Нашим оно становится лишь тогда, когда касается лично нас, наших близких и людей, к которым мы неравнодушны.

Бороться с этой нравственной проблемой, которая явилась одной из причин торжества фашизма, могут только две вещи: совесть (как умение переходить от личного к общему) и любовь. Ведь чем больше людей, к которым мы неравнодушны, тем скорее мы сможем разделить чуму. А ее все равно придется разделять, от страданий в этом мире не убежишь. По мнению экзистенциалистов, конечно. Про значение совести у Камю можно говорить отдельно, неслучайно именно это понятие фигурирует в формулировке его Нобелевской премии. Ведь он обозначил важность не только перехода от личного к общему, но и обратно. Многие герои ведут себя странно, спорят и не разделяют мнений других. Но мы понимаем, что именно в тот момент, когда все станут друг с другом согласны, чума одержит победу.

Другим важным обобщением чумы является понятие некоего общего зла, абсурдности, присущей миру, с которой нельзя справиться как с обычной болезнью. И с этим нужно как-то бороться, несмотря на всю беспочвенность этой борьбы. Риэ понимает, что его методы лечения не спасут от чумы, но снова и снова берется за безнадежных больных, продолжает лечить, пока наконец чума не отступает. И несмотря на всю случайность этого события, те усилия, которые прикладывает Риэ, вызывают уважение у автора и читателя.

В отличие от рациональной позиции Риэ, религиозные проповеди в романе вызывают только смех и отвращение. Священник предлагает всем смириться, ведь если гибнут люди, значит они чем-то разозлили боженьку. И что вообще чуму нужно воспринимать как благо. Вот только чем мог разозлить боженьку маленький ребенок? И даже несмотря на тотальный разгром церкви, этот священник также вызывает у Камю уважение, поскольку будучи больным чумой так и не обращается за помощью к врачу. Он выбрал свой путь, он верит в помощь Бога, а не врачей, и идет до конца. Он не прав, но отстаивает эту позицию даже ценой собственной жизни, не взирая на обстоятельства.

Камю тщательно разбирает ещё с десяток различных точек зрения, среди которых и старик Гран, пишущий всю жизнь одно предложение, и "посторонний" Рамбер, случайно оказавшийся в этом мире, и сумасшедший Коттар, живущий в нашем мире не по закону и потому ждущий от вспышки чумы свободы действий и даже обновления установленных правил. И чума оказывается частью каждого из героев. Чума - это не бедствие, это сама жизнь, с которой мы вынужденны бороться один на один. И винить в этом некого, и живем мы, как пелось в песне Крематория "для того, чтобы завтра сдохнуть". И абсурда в чуме столько же, сколько в самой жизни, а уж она включает в себя и болезни, и войны, и разлуки, и фанатизм религии и бешенство идеологов. Так стоит ли она того, чтобы ее прожить?

Другие твердят: "Это чума, у нас чума была". Глядишь, и ордена себе за это потребуют. А что такое, в сущности, чума? Тоже жизнь, и все тут.

Как бы я не относился к этой философии, должен признать, что экзистенциалисты были очень смелыми людьми. На последний вопрос легко отвечать "да", если живешь в состоянии полного комфорта. Но очень непросто это сделать, признав абсурдность и иррациональность мира и пережив мировую войну. Ответ Камю заслуживает того, чтобы его помнили и читали. Хотя бы как философа.