The Temple of the Golden Pavilion

Наше недовольство миром, сколь бы яростным оно ни было, в принципе излечимо: достаточно, чтобы изменился либо ты сам, либо окружающий тебя мир.... Путем долгих рассуждений я пришел к такому логическому выводу: если мир изменится, я существовать не смогу; а если изменюсь я, то не сможет существовать мир.

Всё будет как прежде, только ещё безнадёжнее.

- Ну-ка наступи на нее. Слышишь, ты?
Я сначала не понял, чего он от меня хочет. Но в голубых глазах,
глядевших на меня откуда-то сверху, недвусмысленно читался приказ. За
широкими плечами солдата сверкал и переливался покрытый снегом Храм, ярко
синело ясное, словно свежевымытое, зимнее небо. В этих голубых глазах не
было и тени жестокости. Их выражение показалось мне необычайно нежным и даже
лиричным.

Тощее и оборваное, оно вновь обрело былую гордыню.

Я много говорил о том, что воспоминания обладают способностью лишать человека силы, но это не совсем так. Иногда внезапно возникшее воспоминание может дать могучий живительный импульс. Прошлое не всегда тянет назад. В нем рассыпаны немногочисленные, но мощные пружины, которые, распрямляясь, толкают нас в будущее.

К 1956 году, когда он был написан, эйфория, вызванная путешествием в Грецию, уже миновала, Мисима понял, что обманывал себя, стал жертвой иллюзии: Прекрасное вновь ускользнуло от него, оно никак не желало уживаться с повседневностью.

Мисиму, всегда считавшего, что гибель делает Прекрасное еще более совершенным, не могло не потрясти это событие.

«Мои мысли о смерти заросли плющом, словно старый замок, в котором никто больше не живет».

В романе «Исповедь маски», принесшем молодому писателю славу, Мисима устами своего героя признает, что способен ощущать себя действительно живущим, лишь предаваясь кровавым грезам о муках и смерти.

для Мисимы Прекрасное и Смерть всегда являлись частями неразрывного равенства.