Brideshead Revisited

В том семестре я начал понимать, что Себастьян — пьяница совсем в другом смысле, чем я. Я напивался часто, но от избытка жизненных сил, радуясь мгновению и стремясь продлить, испить его до дна; Себастьян пил, чтобы спрятаться от жизни. Чем старше и серьезнее мы оба становились, тем меньше пил я и тем больше он.

– Я твердо решил устроить себе веселое Рождество.
– Ну и как? Устроили?
– Вероятно. Я мало что помню, а это хороший признак, верно ведь?

– Но что с ним?
– Сердце. Какое то ученое слово у него на сердце. Он умирает от ученого слова.

молодые люди снаружи все такие образованные, такие знающие, и, только когда эта тонкая корка знания прорывается, видишь под нею глубокие провалы, о существовании которых даже не подозревал.

В этом и состоит одно из удовольствий от строительства дома, как и от рождения сына - в неведении, каким он вырастет.

Задним числом несложно приписать себе в юности разум не по годам и неиспорченность вкусов, которой не было; несложно подтасовать даты, прослеживая свой рост по отметкам на дверном косяке.

- Мой дорогой мальчик, - [промолвил отец,] - тебе уже двадцать два года...

• Двадцать, - поправил я, - Двадцать один в октябре.
• Только-то?! Мне представлялось, что это тянется уже так давно.

• Ты стоишь в почётном карауле над своей печалью .

Он просто умственно неполноценный. Не человек, а только какая-то неестественно разросшаяся часть человека, культивированная в пробирке, что ли. Я думала, что он нечто вроде первобытного дикаря, но он не первобытный, а, наоборот, очень современный, самое последнее измышление нашего ужасного века. Небольшая часть человека, прикидывающаяся цельным человеческим существом.