Любовь гика

Вот что я называю «прокатиться с ветерком». Не возлагать надежд, просто приняться за чтение, ибо обложка примелькалась да так и прижилась на сетчатке глаза, а потом осознать всю серьезность ситуации среди ночи на трети романа… Разумеется, предварительно договорившись с самой собой на пару страничек перед сном. «Фабьюлон Биневски» ворвался в мою жизнь стремительно и шумно: окружил конусами цветастых шатров, предлагающих незадачливому зрителю диковинку, огнями возведенных вручную аттракционов, ритмом шкатулочных песенок и ароматом попкорна… С первых страниц принял в свои объятья и не отпустил ни в привычной домашней неге, ни под мерное девятичасовое гудение чартера, прокладывающего воздушный путь к мечте. Подобную ли книгу стоит брать в отпуск, к соленому бризу и выбеленному солнцем песку? Сильно сомневаюсь и ни капли не жалею.

И сколько бы вас не привлекала яркая картинка, то и дело возникающая в уме при упоминании бродячего цирка, знайте, в этом романе нет ничего разухабистого, шального, вздорного. Искру безудержного веселья здесь так же невозможно найти, как и в несовершенстве человеческого тела, как и в увечии.
Бродячий цирк перешел во владение Алоизию Биневски, или попросту Алу, от отца едва ли не в полном упадке. Кто знает, сумел бы он возродить семейное детище, если бы однажды в цирке не появилась Хрустальная Лил! Изящная платиновая блондинка Лил очаровывала восторженную публику тем, что была гиком, жемчужными зубками перекусывала шеи индюшкам. Разве мог Ал упустить такое сокровище? Скоро за торжественным венчанием в семье артистов Биневски появились дети… Арти, Элли и Ифи, Оли и Цыпа – Водяной мальчик, кисти и стопы которого растут из туловища, наподобие тюленьих ласт; сиамские близнецы с одной парой бедер и ног, виртуозно играющие на пианино в четыре руки; карлица-горбунья и почти нормальный малыш, владеющий телекинезом.
Вздохнули? Прониклись сочувствием к безутешным родителям? Бросьте! Дети Биневски были любимыми причудками Ала, розами в безумном селекционном саду его сознания, а уродства – не горьким ударом судьбы, а вполне продуманным ходом по возрождению цирка. Вынашивая младенцев, Хрустальная Лил употребляла разные запрещенные вещества, от наркотиков до радиевой диеты, и добилась немалого успеха на радость себе, Алу и публике, вечно жаждущей хлеба и зрелищ. Непростую историю бродячего цирка Биневски до финального его аккомпанемента нам поведает Олимпия, карлица-альбинос, единственно дожившая до настоящего времени. Трагедия нынешняя и трагедия минувшего переплетутся плотным жгутом, а читателю лишь предстоит проследить за стремительным разворотом сюжетных линий, нырнуть с головой в невероятную болезненную литературную зыбь.
От этой книги меня крепко потряхивало, знобило и саднило. Традиционно общество осуждает курящих, пьющих, гулящих будущих матерей… С какой же меркой подойти к Алу и Лил Биневски, пытаясь не то что принять, но хотя бы понять их садистко-селекционный подход к собственным детям? Какой довод может служить оправданием людям, намеренно лишившим своих детей нормальной жизни и при этом похваляющимся своей якобы нормальностью? Боже мой, да одно только существование Яслей в цирке чего стоит! Понимали ли Лил и Ал, что даже окружив своих причудков-малышей родительской заботой, они воспитали глубоко несчастных людей? Одарили каждого личной трагедией. Я намеренно говорю о родительской заботе, а не любви, ибо истинной любовью для этих двух безумцев всегда был цирк.
И потому нет ничего удивительного в том, что Артуро, Арти, Водяной мальчик вырос эгоистом, способным на любой гнусный поступок, а с обретением своей философии стал и вовсе чудовищем. Ифи и Элли уже изначально лишены права выбора, своей личной, а не совместной жизни. Оли и Цыпа страдают от недостатка внимания и любви, а потому и очевидно становятся жертвами Арти по собственному желанию. В определенном смысле для меня было приятным открытием, что в финале Оли все-таки решилась на месть, поступила как мать, а не как жертва любви, вечно ищущая тепла и участия. Роман имеет два самодостаточных временных пласта, но я говорю лишь о прошлом, наверно, в силу того, что оно больше меня захватило… Скажу лишь, что в моем восприятии мисс Лик есть ни что иное как современное перевоплощение Артуро, дитя его философии. Новая вариация и страшное перерождение. Минуй нас, боже, встреча с подобными людьми.
Сказать, что в эмоциональном плане роман меня вымотал, не сказать ничего. Гнев, ненависть, отчаяние, жалость, брезгливость, грусть – спектр получился богатым на оттенки. Кэтрин Данн создала образы, к которым нельзя привязать только одно чувство. Неизбежно презрение к Арти мешалось у меня с жалостью (пусть и в минимальных пропорциях), сострадание к Оли с отвращением (не смогла я принять ее жертвенную любовь к брату), сострадание и симпатия к близнецам с непреходящей брезгливостью (не правда ли удивительно, что заботливые родители не заметили ночных визитёров собственных детей?) и, пожалуй, только чистое сострадание к Цыпе, мальчику, способному уберечь от боли любого, но не себя.

Бывают книги, которые притягивают тебя с первой минуты как только попадутся на глаза, что-то щелкает внутри и ты понимаешь, что тебе это надо. С «Любовью гика» именно так все и было, взгляд зацепился моментально, и чуйка сказала прочитай обязательно, потом задумалась ненадолго и сурово сказала, нет, даже покупай, тебе понравится. Чуйка — это святое, с ней не поспоришь, и вот книга уже стоит на полочке, и вот именно этот момент обладания меня, видимо, несколько притормозил, успокоил желание прочесть немедленно и книга спокойно прождала меня там год, а то и больше. Но это не так уж важно, важно то, что все срослось, и чуйка снова не подвела. Книга оказалась той еще затягивающей тебя внутрь трясиной, она ужасна, но оторваться невозможно, ты кипишь, психуешь, местами кривишься и бормочешь себе под нос что-то непечатное, но переворачиваешь страницу за страницей, ты против собственной воли и желания погружаешься все глубже в повседневную, но столь далекую от нормальности, жизнь семьи Биневски. Как говорится, welcome to the circus.

Но сначала давайте заглянем не в прошлое, а в настоящее, в многоквартирный дом на Карни-стрит. В нем живут три поколения одной семьи, бабушка, мать и внучка. Готова поспорить, что то, что вы представили после этой фразы, максимально далеко от их реальности. Они носят разные фамилии, живут в разных квартирах и только одна из них в курсе их семейных уз. Лил, бабушка, бывшая красотка и звезда цирка, уже давно отпустила свою крышу в свободное плавание и живет в каком-то своем мире, день за днем невидящими глазами пялясь в телевизор. Оли, ее дочь, альбиноска-карлица-горбунья, которая работает на радио, благодаря отлично поставленному голосу, следит за жизнью своей дочери и в основном вспоминает свою жизнь до катастрофы, навсегда уничтоживший все и всех, что было ей дорого. Миранда, дочь Оли, воспитанная в приюте, художница с небольшим физическим уродством, у нее есть хвостик, но она пользуется им как экстравагантной диковинкой, выступая в необычном стриптиз-клубе. Однажды в ее жизни появится мисс Лик с щедрым и необычным предложением. И Оли в попытках защитить свою дочь придется сблизится с ней, попутно рассказывая нам историю своей жизни.

А жизнь у нее была, мягко говоря, необычная. Родилась она в семье потомственных циркачей Биневски, что изначально стало приговором не только для нее, но и для всех ее братьев и сестер. Представления цирковых уродцев всегда поражали меня людской жестокостью, в том плане, что общество не особо-то развивается в этическом плане, нам все еще как и века назад надо лишь примитивное хлеба и зрелищ. Пойти и заплатить за то, чтобы взглянуть на самого толстого мужчину на свете, девочку, покрытую чешуей змеи или сросшихся сиамских близнецов, взглянуть и с облегчением вздохнуть, мол повезло мне все же, я то нормальный... Вообще о нормальности тут можно говорить и говорить, я люблю повторять, что нормальность понятие относительное и тут это видно во всей красе. Например, взгляните на надпись над банками в цирковом мини музее, в которых содержатся тела детей-уродцев: ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ СУЩЕСТВА. РОЖДЕНЫ ОТ НОРМАЛЬНЫХ РОДИТЕЛЕЙ. Да?? От нормальных? Тут дело в том, что считать нормальным. Физические дефекты? Тогда да, Лил и Ал Биневски абсолютно нормальны, физически правильно развиты и даже красивы.

Но вот нормальными я бы их не назвала даже с большой натяжкой, то, что они сделали, для меня уму непостижимо. Одно дело насобирать людей с дефектами для шоу-уродцев по всей стране, а другое дело целенаправленно рожать одного за другим, всеми способами пытаясь сделать их максимально далекими от нормы. Арти — мальчик с плавниками вместо рук и ног, Ифи и Элли — сиамские близняшки, сросшиеся в поясе, Оли — карлица, горбунья и альбиноска, Цыпа получивший стандартную внешность и паранормальные способности, и это только выжившие дети. Честно говоря, для меня все это попахивает нацистскими экспериментами над людьми. И тем сильнее меня бомбило, когда родители толкали пафосные речи о ценности семьи и семейных уз и о родительской любви. Какая нах любовь и семья?! Вы их выводили как породистый скот с определенными и вполне четко оговоренными целями, вы хотели возродить цирк и заработать, ничего более! И дети, растущие в таких условиях становятся ненормальными не из-за своего внешнего вида, они ненормальны внутренне именно из-за среды, из-за окружения, именно отсюда у них уже вышедших из детского возраста эта болезненная тяга к инцесту, проституции, сексуальным извращениям и другим не менее интересным вещам.

Но не только Биневски ненормальны, ненормальны и те, кто посещает их представления, что довольно быстро понимает Арти, старший сын, которого природа не обделила умом, а вот с моралью у него как и у всех Биневски плохо, он эгоист до мозга костей, поставивший себя на пьедестал, создавший секту, в которой он ненормален со знаком плюс, а не минус, ему не надо сочувствовать, ему надо завидовать. И толпы его почитателей, подражателей, фанатов подтверждают это. До чего же способны дойти люди в слепом подражании сильной личности! Толпа, стадо, которому нужен пастырь, который скажет как правильно жить и умирать, вот от этого реально страшно, сколько в мире всяческих сект, сколько фанатиков, верящих, что они могут насильно осчастливить других и только они живут правильно. На примере артурианства автор отлично показал управляемость людей, их ведомость, стадное чувство, слабость, любая самая бредовая идея может сработать, если тот, кто ее пропагандирует достаточно силен, умен и харизматичен, и это действительно страшно.

Еще один яркий представитель внешне нормальных, но глубоко неадекватных людей это та самая мисс Лик. Вот уж страшнее уверенного в своей правоте фанатика только фанатик, наделенный деньгами или властью, что подчас одно и тоже. Причем с точки зрения закона она ничего не нарушает и выйди ее делишки из подполья, максимум, что бы ей грозило это дурная слава. Обделенная женской привлекательностью, она смогла многого добиться в жизни, унаследовав фирму отца, она не только единолично возглавила бизнес, но и продолжила его развивать и преумножать богатство. А еще она свято верит, что любая женщина способна на очень многое, если ее не отвлекает собственная красота и мужское внимание. Большая грудь, миловидное личико, роскошная копна волос - все это зло, превращающее умного, теоретически успешного человека в объект эксплуатабельности мужчин. И она находит способ помочь бедняжкам, нет она никого не убивает, не принуждает физически, но сила денег очень велика и может убедить в правильности того или иного действия очень многих, как говорится, купить можно все и всех, вопрос лишь в цене...

Отличная книга, заставившая меня о многом задуматься. Если не боитесь мерзких подробностей и вас не смущают истории без положительных персонажей, рекомендую.

Издательские предпочтения - предмет тёмный, исследованию не подлежит. Да и вряд ли найдётся рациональное объяснение, почему культовая, зачитанная до чёрных дыр ценителями нестандардных форм самовыражения, "Geek Love" появилась на русском только намедни. (Есть подозрение, что непоследнюю роль сыграло то, с каким эпидемическим восторгом сограждане приняли специфический уют перенасыщенного схожими архитектурными излишествами дома, который построила М. Петросян, и озаботились судьбой странных детей Р. Риггза - но что-то я больно подозрительная в последнее время.) Смена статуса эстетической примочки для горстки выпендрёжников, склонных к нецелевому применению языка потенциального противника, на звание бурно обсуждаемого бестселлера - сути не меняет. Это по-прежнему дискомфортная книга с высоким порогом вхождения - категорически не рекомендуется впечатлительным беременным слабонервным защитникам прав животных и человека младше 18 лет вне зависимости от расстановки знаков препинания. Что не может не вызывать желания немедленно пройти фейс-контроль. Ну и, как водится, получить совсем не то, что ожидаешь, проникнув за заветную дверь.

Что именно я рассчитывала увидеть в этом тексте - приберегу для беседы с воображаемым психотерапевтом с применением неловких эвфемизмов и демонстрацией на куклах. Расскажу о том, что увидела. Историю блистательной цирковой семьи Биневски рассказывает самая никчёмная из них - лысая и горбатая карлица-альбинос Олимпия. В семье не без урода - это про неё. Её скучный классический горб безусловно проигрывает в сравнении с изящными формами ластоногорукого старшего брата, а лягушачья улыбка и розовые глаза не годятся даже на то, чтобы оттенять невероятную красоту талантливых сестёр сиамских близнецов. В прекрасном саду, на разведение которого положили жизнь её родители - Невероятный Ал и Хрустальная Лил - бедняжка Оли - что-то вроде неприхотливого многолетника среди вычурных экзотов. Средний ребёнок со средними способностями в большой амбициозной семье, претендующей на окончательную уникальность. Не имея возможности ни летать под куполом в свете прожекторов, ни ползать по-тюленьи, не способная вызывать не только любовь, но и настоящее отторжение ("во мне нет ничего особенного, чтобы кому-нибудь захотелось убить меня"), она наделена звучным и гибким голосом, что делает её подходящей кандидатурой для заманивания публики. Именно её выбирает оракулом для своих идей Кэтрин Данн, наделяя рассказчицу вторичными признаками альтер-эго вроде неброских автобиографических элементов, и предлагает читателю взглянуть на мир с высоты 36 дюймов, через тёмные очки, не пропускающие болезненный солнечный свет.

Это не эскапизм, как уход от реальности, а способ заставить саму реальность скривиться от отвращения к самой себе. Олимпия станет проводником в причудливом лабиринте сложной системы зеркал, расставленных автором. Отсылающий ко всем возможным клише, мир-театр преобразован в мир-шапито, где люди: девочки-обезьяны, мальчики-аллигаторы, вереницы сменяющих друг друга великанов и толстяков - ну да, рядовые актёры, статисты и кордебалет, и выйти за рамки назначенного амплуа - практически невыполнимо. Олимпия расскажет, на какие жертвы готовы клинические неудачники, "простофили, нытики, приставучие паразиты и добрые люди", чтобы рассчитывать на мало-мальскую роль в этом спектакле - не только "принять базовый минимум по пальцам", но и "отрезать хвост по самые уши". И что не надо обладать сверхспособностями, чтобы манипулировать созданиями, стремящимися любой ценой избавиться от боли и неуверенности в себе. Олимпия подарит сомнительную надежду, наглядно продемонстрировав, что единственный способ для Калибана обрести своё предназначение - исхитриться самому породить Миранду (но это, кажется, спойлер). Олимпия научит смирению (довольствоваться жизнью в кухонном шкафчике под раковиной), бессмысленно жертвенной любви и отчаянно "невнятной молитве безбожников": "Нет, не надо, пожалуйста, нет, не надо".

Недобрая книга, которая поначалу убаюкивает архаичными повествовательными интонациями семейной саги, завораживает острой афористичностью и ослепляет балаганной трескучей мишурой. Но постепенно начинает претендовать на высшее правдоподобие, походя выбивая табуретку из-под самой выстраданной идеи гуманизма - равноценности (да и просто ценности) каждой человеческой единицы. «Правда – это всегда оскорбление или шутка. Ложь обычно изящнее и тоньше. Мы ее любим. Природа лжи – доставлять удовольствие. Правда не озабочена чьим-то удобством». Ничего такого уникального в вас нет, сколько бы вы не пытались доказать обратное эпатажным поведением, радикальным цветом волос, приверженностью к экстремальным видам спорта и жизни в дикой природе, беспомощными творческими потугами, дальними странствиями или чтением провокационной литературы для "иных" - спасибо, Кэтрин, но это не та правда, которую хочется почерпнуть со страниц книги про цирковых уродов.

Книга еще до того, как появилась на полках российских магазинов, привлекла мое внимание и намертво затесалась в список ближайших покупок, потому что сюжет и обложка обещали мне Шоу уродов господина Араси в прозе. Сложно сказать, почему различные патологии не только пугают, но и притягивают взгляд. Чтобы проняло до глубины. Вызвало бурю эмоций. Разорвало мозг. С такими персонажами это почти наверняка.

И «Любовь гика» в этом плане не разочаровала, хотя большая часть впечатлений сводится к последнему пункту, холодному поту и даже ужасу, что со мной вообще бывает очень редко. Но с этим романом иначе никак – он больной от корки до корки. Пятизвездочный, великолепно увлекательный, но – больной.

Все началось с «гениальной» идеи Ала Биневски. Почему, подумал он, раз садоводы выигрывают на мутации розочек, мне не устроить такое же с детьми. То-то будет шоу, народ валом повалит! И его женушка Хрустальная Лил обеими руками за. Специальные химические диеты, и вуа-ля – Артуро с отростками вместо рук и ног, сиамские близнецы, лысая горбунья-карлица (наша рассказчица Олимпия), загадочный Фортунато… И это только те, кто выжил. Стоит отдельного упоминания появление Фортунато. При рождении он выглядел как обычный малыш, что вызвало у Ала и Лил неподдельное горе. Они даже хотели избавиться от него. И избавились бы, не прояви он свои способности.

Отношение родителей к своим детям творит удивительные вещи с их психикой. Каждый с рождения получает внушение: он – не урод, вовсе нет. Каждый ребенок Биневски – уникальный (и запланированный – скажите спасибо!) экземпляр, совершенно особенное существо. Карлицу Олимпию даже слегка укоряют – родительское разочарование, всего-то лысина и горб, хорошо еще, что оказалась карлицей. Так что неудивительно, что в конце концов повзрослевший Артуро, извечный гвоздь программы и расчетливый тиран, прибравший к рукам весь цирк, делает незатейливый вывод: быть нормальным – дрянное дело. Нормальные – разве что не пресмыкающиеся, готовые преклоняться перед ним, высшим существом. Артуро гениальный манипулятор, тут следует отдать ему должное, и вскоре страну захватывает артуризм – жуткое сектантское движение, проповедующее избавление от «лишних» частей тела (то есть всего, кроме туловища и головы).

Историю семьи Биневски рассказывает Олимпия, спустя годы столкнувшаяся с еще одним человеком, нашедшим благо в увечьях. Якобы привлекательные особенности – отвлекающий фактор, мешающий развить свои способности. Под влиянием этой особы находится человек, который дорог Олимпии, и она решает остановить ее во что бы то ни стало.

Оторваться от книги невозможно. Внутрисемейные противостояния захватывают, от больной философии, разлитой по страницам, становится не по себе. Персонажи описаны изумительно, особенно Олимпия с ее противоречивыми чувствами. И, самое главное, во время чтения и после есть над чем серьезно задуматься.

Единственный недостаток романа, на мой взгляд – концовка, но только в сочетании с изложением от первого лица. Но даже эта, серьезная по моим меркам шероховатость, не смогла заставить меня снизить оценку даже на половину балла. Слишком увлекло, слишком понравилось в целом.

Так что книгу от всей души рекомендую. Если, конечно, вы готовы погрузиться в ее извращенный мир.

Мне сложно говорить об этой книге, ни разу не процитировав Пи-Орриджа: его (её) вечную мантру о том, что тело не священно, что его можно и нужно преобразовывать, что оно — дешевый и тяжелый чемодан, взваленный на человеческое сознание. Нешуточный цинизм звучит в этих словах, пусть и подкрепленных делом, рядом с этим романом, где фабрикация тел и их купирование поставлены на поток. Или вот еще — боготворимая мной картинка, на которой обнимающий уробороса гермафродит заявлял: «реальность мне кажется скорее глаголом во множественном числе, чем существительным в единственном». Кэтрин Данн не оставляет шанса подобной метафизике.

С одной стороны, она катком проехалась по семейным ценностям: здесь и мать, приходящая в ужас от того, что ее ребенок может родиться нормальным, и семья, в которой все нежно заботятся друг о друге — лысая горбунья носит на руках рыбообразного братишку, сестры исполняют в четыре руки «Лунную сонату», сидя на стульчике одной общей жопой; здесь и преломление представлений о том, какого успеха хотят родители для своих детей. С другой стороны, этот гротеск занавешивает живую и откровенную историю — за ширмочкой лилипутской любви оказывается невыносимый груз вещей, которые дано понять даже тем, кого герои книги презрительно называют нормальными. Олимпия утверждает, что настоящим фриком нужно родиться; ручаюсь, что, протирая банки со своими консервированными старшими братьями и сестрами, она думает по-другому. Потому что, хоть смерть и помещает фрика окончательно в противофазу со всем живым, розовощеким и здоровым, она снимает с фрика множество обязанностей, которые и отличали его от зрителя.

Надо все-таки заметить, что этот мудро-безумный роман так же далек от какого-нибудь «Дня рождения Инфанты», как далека паства Артуро от своих джонстаунских прототипов, а главные герои — от каких-либо возможных прототипов вообще. И при этом их, существующих в дважды ирреальном мире — 1) собственной инаковости, 2) бурлеска и карнавала — так тяжело от себя оторвать. Похоже на то, как если бы, глядя на рисунок детсадовца, вы вдруг обнаружили, что вот этими двумерными человечиками он зашифровал всю вашу жизнь.

Вообще, очень ванильно. Для меня, во всяком случае. Но при этом данн реально пишет об ужасных вещах, о кошмарном насилии над детьми, начиная буквально с зачатия. И, пожалуй, эта ее легкая, ненавязчивая, чуть ли не сказочная, с прибаутками манера изложения импонирует лично мне намного больше того же паланика, от которого у меня, чем дальше, тем больше, впечатление: "Тужились мы, тужились, чтобы сотворить некое страшное ужасие. Ну как, вам еще не страшно?" Не страшно, блин.

Причем, когда читала гиков, то постоянно вспоминались "невидимки" паланика из-за яркого контраста. У него герои немыслимо уродуют и калечат и себя, и других, и наконец звучит обвинительная речь в адрес родителей. Мол, они виноваты в том, что творится с их взрослыми детьми. А виноваты они, как оказывается, по большей части в холодности, полнейшем равнодушии и неприятии сущности своих чад. И, по уму, это так-то вовсе не повод крушить весь мир, но герои у паланика патологичны не только из-за родительского отторжения. У них явно серьезные проблемы с психикой, помимо семейных проблем. Ну, или надо сказать "спасибо" воле автора.

А у данн, напротив. Родители действительно чудовища, а не банальные холодные обыватели-эгоисты, мыслящие зашоренно, с оглядкой на "что же подумают соседи". Но при этом они искренне любят тех, кого изуродовали. Постоянно внушают детям мысли об их избранности и неповторимости. Не устают повторять, как они их любят, любят, любят. Не стесняются и не прячут их в темном углу подальше от людских взглядов и шепотков. И маленькие франкештейны безоблачно счастливы до поры до времени, считая себя избранными и особенными, пока реальный мир не начинает грубо вламываться в их исковерканный раек.

Кто сказал, что стокгольмский синдром не случается в семейных отношениях? Еще как случается. Можно творить со своими близкими по-настоящему кошмарные вещи, но не забывать повторять о своей любви, и жертва станет боготворить своего мучителя. Это так легко можно проделать и с ребенком, и со взрослым.
И неважно, как искалечена жертва: изнутри или снаружи. Люди из "нормального" мира в любом случае рано или поздно становятся врагами, потому что он не такие, потому что для них это шоу уродов, потому что они брезгуют и ужасаются. Место гика на арене цирка, среди себе подобных, и этого не изменить, так же, как белой вороне никогда не стать своей в стае черных.
Но не стоит сильно жалеть франкенштейнов. Они могут возжелать переделать мир под свои стандарты, и при наличии определенных талантов и желания чудовищный результат гарантирован. А если в их рядах появится существо, хотя бы внешне не отличающееся от нормы, то его судьба предрешена. Он назначается крайним, потому что как раз он теперь в меньшинстве. Именно так и происходит в семействе биневски, что в конце концов приводит к трагедии.

Еще данн затронула интересную тему. Что важнее: сохранять свою непохожесть и идентичность; или надо кромсать самое себя либо до общепринятых норм, чтобы влиться в общую людскую массу и быть принятым большинством; либо уродоваться до инопланетности, чтобы ощущать некую избранность. Быть таким, как все, или непохожим ни на кого? Четкого ответа в книге нет, впрочем, как и в жизни. Каждый делает свой выбор сам, если только он не жертва манипуляций и махинаций извне.

Ну, и перерождение жертвы насилия из семьи биневски в монстра по отношению уже к своему ребенку показано очень даже наглядно. Очень трудно, даже бросив, даже отказавшись от присутствия в жизни близкого человека, принять чужой выбор. И борьба за душу и тело дочери между одной из биневски и чокнутой богачкой не выглядит материнским самопожертвованием. Этот поединок больше похож на мафиозные разборки за влияние на районе. Впрочем, в результате выигрывает жертвенная овечка, не подозревающая о творящихся страстях, но в финале получающая свободу.