Туарег 2

– Чтобы начать понимать ваш мир, мне понадобится лет сто, – покачал головой Гасель.
– У вас еще будет время разобраться, а сейчас вы должны поверить мне, ибо я знаю, как все это работает. Мой отец – один из немногих, кто может добиться, чтобы вам передали того, кто отравил колодец.
– Но твой отец находится в Италии. А Италия очень далеко отсюда. Как ты все это видишь? Хочешь, чтобы я позволил тебе уйти? Но кто мне гарантирует твое возвращение?
– Никто, и я вовсе не прошу, чтобы вы позволили мне уйти. Мне достаточно поговорить по телефону.
Сайяхи снова переглянулись. Что за бред несет этот бедный юноша?
– Ты хочешь с кем-то поговорить по телефону из самого сердца пустыни? – осторожно задала вопрос Аиша.
– Конечно! У меня в машине есть телефон. Он связан со спутником, который ловит и передает сигналы. Я могу поговорить с отцом, даже если он отправился на Аляску.
– Не могу поверить!
– И я нет!
– И я.
– Но это правда. Какой мне смысл обманывать вас? Скорее всего, моя мать уже бьет тревогу, так как я не звонил уже два дня.
– Если ты можешь поговорить из Тенере с Италией, то мы и правда ископаемые, – растерянно произнес Гасель Сайях. – Как это? Набрать номер в пустыне, и кто-то ответит на другом конце света…
– Самая обычная технология, – с удивлением посмотрел на него итальянец.
– Для нас это колдовство, против которого мы никогда не сможем бороться, сколько бы мужества ни приложили…

– Мой отец – банкир, и… он занимается отмыванием денег.
Сайяхи растерянно обменялись взглядами.
– Отмыванием денег? – изумленно переспросила Лейла.
– Именно это я и сказал.
– Но ведь деньги нельзя постирать… Однажды я забыла банкноту в кармане, и от нее после стирки остались клочки…
Итальянец покрутил головой, не зная, как отреагировать.
– Речь идет не о стирке банкнот… – промямлил он наконец. – Речь идет о… м-м-м… отбеливании крупных сумм.
– Отбеливании?
– Совершенно верно.
– Но зачем отбеливать деньги? Каждая банкнота имеет свой цвет, у каждой свои размеры, в зависимости от номинала. Не понимаю, зачем пытаться сделать их одинаковыми. Или в твоей стране все по-другому?
До Пино Феррары дошло, что его действительно не понимают. Эти бедные бедуины очень редко видели в своей пустыне деньги.
– Когда я говорю «отмывать» или «отбеливать», я имею в виду легализацию нелегальных денег, – предпринял он последнюю попытку.
– Ты говорить про фальшивые деньги? – спросил Гасель.
– Нет! – Итальянец с трудом сохранял выдержку. – Деньги настоящие, но… нелегальные.
– Однажды мне попытались всучить фальшивую банкноту, – признался Гасель. – Но чтоб нелегальную… А как она выглядит?
– Она настоящая, – вздохнул Пино Феррара. – Нелегальные деньги – те, что прирастают путем грязных сделок. Ну, когда кто-то берет взятки или, например, торгует наркотиками… То есть получает много денег, но их происхождение не может продекларировать, иначе его посадят в тюрьму. Чтобы избежать этого, он прибегает к помощи некоторых банков, которые специализируются на легализации денег. Ну, якобы эти деньги были приобретены честным путем.

– Вернуться на север? Ну нет! Сам подумай, что нас там ждет…
Гасель промолчал. Аиша права. Дальней родне они не нужны. Сидеть у кого-то на шее неприемлемо, и все может закончиться тем, что мать и сестра превратятся в служанок. Аише нужен мужчина, но вряд ли она встретит на севере свою судьбу – скорее всего, попадет в грязные лапы какого-нибудь торговца, которому глубоко наплевать, кем был ее отец. Это прежде имохаги были грозными хозяевами пустыни, а сейчас они превратились в изгоев без родины и без надежды. Многие потянулись в города, а те, кто остался, часто враждовали между собой по пустяшным, надуманным причинам. Цивилизация в ее худшем варианте, когда каждый хочет урвать для себя кусок потолще, добралась и сюда. Героический пример их отца был последним содроганием.
– Не понимаю… – тихо произнесла Аиша, словно говоря сама с собой. – Вот правда, не могу понять этого.
– Ты о чем?
– Об апатии нашего народа. Мы – сильный и умный народ. Если бы все племена и кланы объединились, мы смогли бы покончить с этой шайкой кретинов, правящих нами. Могли бы жить по нашим собственным законам. Но у нас нет настоящего лидера, а его отсутствие, в конце концов, приведет к тому, что мы, туареги, исчезнем окончательно. Разобщенные маленькие группки невозможно назвать народом. Таким лидером мог бы стать наш отец, да?
– Конечно, – кивнул Гасель.
– А ты?
– Нет. Я – нет.
– Почему?
– У меня мало опыта.
– Опыт с годами накапливается.
– Чтобы опыт накапливался, нужна основа, на которую можно было бы опереться. У меня такой основы нет. Наш отец погиб, года я был еще ребенком, и у него не оказалось времени научить меня. Не считая некоторых прочитанных книг, все эти годы пролетели впустую… – Гасель на мгновение замолчал, а затем уверенно продолжил: – Лидер, которой нам нужен, должен быть не только сыном пустыни. Этого мало, сейчас нужны знания. Он должен быть кем-то вроде Гепарда, но только намного моложе.
– Я его однажды видела, но была очень маленькой… Скорее, это не мое воспоминание, а то, что рассказывала о нем мама.
– Меня больше всего впечатлила его образованность. Я тоже был мальчишкой, но мне показалось, что он знает обо всем. Возможно, он смог бы объединить наш народ, но после такой кровавой войны у него не было сил.
– Как странно слышать… Я всегда считала, что туарег никогда не устает от войны.
– Это была другая война, Аиша. Там сражались не один на один и даже не племя на племя, когда все решается в одной битве… В эту мясорубку были втянуты все страны, и оружие у них было не такое, как у нас. Этим оружием можно убивать на огромном расстоянии… Но сейчас появилось новое оружие, еще более страшное. Помнишь, я рассказывал тебе, как видел в городе по телевизору ночной обстрел какого-то города? Еще тогда я понял, что мы отстали окончательно. Наши войны в пустыне – детская игра.

– Ты думаешь, что нам не добраться здесь до воды?
– Боюсь, что да… – вмешался Сулейман, особой словоохотливостью никогда не отличавшийся. – У меня такое впечатление, что прорыть придется еще тридцать метров.
– Тридцать метров… – округлив глаза, повторила девушка. – Да ты хоть соображаешь, что это за глубина? Да там дышать невозможно!
– Ты права, – кивнул брат. – Мы еще не прошли и половину этого, а меня охватывает чувство, будто я задыхаюсь. Не хочу и думать о том, что будет глубже, однако скажи мне: разве у нас есть выбор?
– Может, нам лучше покинуть это место?..
– И возвратиться в город? – уныло произнес Гасель. – Снова бродяжничать, будто мы прокаженные? Никому до нас дела нет, малышка. О семье Сайях никто и знать не хочет, и мы не можем заставить людей, чтобы нас приняли. Однако мы можем заставить пустыню, чтобы она нас приняла, пусть даже ради этого придется докапываться до самого центра земли.
– А если мы никогда не докопаемся?
– Докопаемся. – Голос брата обрел уверенность. – Если пальмам удалось до воды добраться, то и мы сможем.
– Правда-правда?
– Да, Аиша. Потому что в день, когда имохаг не сможет сделать то, что смогли сделать пальмы, наша раса будет обречена на исчезновение. А этот момент еще не настал.
– Но у пальм есть корни, а у нас нет.
– Корни нашего народа куда глубже, и они крепко вцепились в эту землю, – вступила в разговор Лейла. – Ваш отец всегда говорил, чтобы я передала детям эту истину. Если бы он не был уверен в том, что пустыня никогда не предаст, он бы не смог победить целую армию.

Их отец, вместо того чтобы наслаждаться тысячами удовольствий, которые обещаны тем, кто встает на защиту веры, продолжал вести по жизни продолжателей своего рода.
Если есть хоть капля воды под корнями жухлых пальм, Охотник нашел бы ее. А посему на его детях лежала обязанность сделать так же.
С заходом солнца все снова приступили к работе.
Это действительно была изнурительная работа.
Тот, кому по жребию выпадало находиться на дне колодца, копал руками, постоянно заботясь о том, чтобы не случилось оползня. Загружал корзину песком, громко кричал, чтобы ее подняли, потом обкладывал стены камнями. Проходили часы, прежде чем ему удавалось углубиться хотя бы на локоть.
Когда изнуренный и пропитанный потом Сайях поднимался на поверхность, другой Сайях занимал его место. Шаг за шагом, сантиметр за сантиметром братья продолжали копать, преодолевая усталость и жажду.

Солнце и тишина.
И они ждали.
Ждали…
Ждали…
Смерть тоже ждала.
Несмотря на то что была стара как мир и даже старше этого мира, прежде всего, она была женщиной, а посему капризной.
Смерть любит развлекаться тем, что приходит раньше времени за людьми здоровыми и крепкими. Они-то думают, что их ждет прекрасное будущее, но как бы не так. Смерти виднее, где поставить точку. Но, конечно, чаще ей достается легкая работа.
Уж чего проще – дунуть, чтобы загасить едва теплящийся фитилек. Но и тут она могла быть капризной. Встанет в ногах больного, послушает мольбы о том, чтобы наконец положить конец страданиям, – и уйдет восвояси.
А сколько раз она насмехалась над самоубийцами, которые, можно сказать, делали ей подарок. Не нужен ей такой подарок – пусть еще помучаются, может, научатся ценить то, чего у них раньше было вдосталь.
Зато она силком волокла за собой тех, кого ужасало следовать за ней.
В Смерти самое плохое то, что она одинаково питает отвращение к тем, кто ее любит, и к тем, кто ненавидит.
Она преследует тех, кто от нее бежит, и сама бежит от тех, кто гонится за ней.
Ни один человек за долгие века так и не сумел понять ее мрачного юмора.
И нет ни одного, кто сумел бы обмануть Смерть.