Туарег 2

– Что будем делать теперь? – нарушив молчание, спросил Сулейман.
– Я все еще думаю…
– Мне кажется, выход, который предлагает этот юноша, самый разумный.
– Может быть… Однако это значит, что мы позволим чужакам решать наши проблемы.
– Но что другое мы можем сделать?
– Будем вести себя, как настоящие имохаги.
– С тех пор как я себя помню, мы всегда вели себя как настоящие имохаги, и посмотри, где мы оказались. В мире, который находится за этой пустыней, все в той или иной степени зависят друг от друга. Может, настало время поучиться у них?
– Мне их мир не нравится, – едва слышно произнес Гасель.
– Вообще-то, мне тоже… – признался младший брат. – Но и то, как мы живем, мне тоже не нравится. Наши предки кочевали, занимаясь охотой и пастушеством, они были свободными, и они были бесспорными хозяевами пустыни. А мы… Бежав из города, мы долгие годы довольствовались жалким уголком, но и там нам спокойно не дали жить.
– Мы были и останемся туарегами, брат.
– Туарег, который вынужден скрываться, не является туарегом, он – никто.

Мои коллеги пишут о ралли как о зрелищном шоу и в этом видят его достоинство. А я сразу вспоминаю Ювенала, который очень точно определил потребности толпы: «Хлеба и зрелищ!». Ралли – это не безобидное шоу, а что-то вроде «римского цирка», только вместо рычащих львов – автомобили, несущиеся на сумасшедшей скорости, а вместо гладиаторов – гонщики, рискующие своей жизнью и забирающие жизнь других, когда наезжают на кого-то. Бесчеловечная картинка, однако красочная и яркая, потому-то и собирает многомиллионную аудиторию. И все эти зрители не считают нужным задуматься над тем, что, наблюдая за гонками, выпускают наружу маленького фашиста в себе.
– Наверное, ты преувеличиваешь… – с грустной улыбкой произнес Нене Дюпре. – Но после стольких лет работы вынужден согласиться, что в твоих словах есть правда. – Он натянул на голову грязную капитанскую фуражку, которую всегда надевал в полетах. – Все начиналось как романтическое приключение, но со временем – постепенно – стало мутным дельцем, в котором каждый ищет свою выгоду.

– Мое мнение ни на что не влияет, я не из тех, кто способен изменить правила игры.
– А кто их может изменить?
– Политики.
– Какие? Те, кто охотно фотографировался с участниками в день старта и будет фотографироваться с победителями в Каире?
– Ты еще скажи про тех, кто издает законы, запрещающие рекламу табака и спиртного, однако делает вид, что не замечает логотипы виски и сигарет на автомобилях…
– Лицемеры, что с них взять! – рассмеялся Ив Клос.
– Не вижу ничего смешного. Но ты прав – среди здешних политиков нет героев.
– Дружище, не принимай все так близко с сердцу! Мы просто пользуемся пробелами в законах, и пользуемся так, что никто не сможет нас обвинить. На каждый мешок с рисом, который отправляется в Сомали, разрешается наносить логотип какой-нибудь марки сигарет. Число умерших от голода сокращается, в то время как число умерших от рака увеличивается. Таков мир. Реклама табака и алкоголя запрещена, однако, когда она красуется на наших машинах, это пожалуйста. Все чисто и легально, только деньги плати.

– Будь я лицемером, я бы со слезой в голосе говорил, что меня волнует будущее шестерых придурков, которых я, скорее всего, никогда не видел. А как циник и честный человек я говорю, что на карту поставлено будущее организации, которой я отдал немало сил и которая является очень важной частью моей жизни, – Фаусетт резким движением переломил карандаш на две части. – Давай уж будем заниматься тем, чем мы должны заниматься! А что касается похищения, пусть этим занимаются местные власти.
– Местные власти! – возмутился Ахмед Хабах. – Да они ничем не занимаются, и если что умеют, так только деньги считать.
– А нам-то что до этого? – пожал плечами Фаусетт. – Известная максима – власть развращает.

– Ты знаешь, сколько примерно туарегов населяют пустыню отсюда до Каира?
– Не имею ни малейшего представления. Сотни, а может, и тысячи. Но не думаю, что их число имеет значение. Хватит и двух десятков, чтобы половина наших водителей вернулись домой в цинке.
– Отвратительно!
– Вопреки обыкновению, говорю то, что есть. Если эти гребаные «хозяева песков» зададутся целью перестрелять нас – перестреляют. И ты, Алекс, не будешь исключением, хоть и ведаешь безопасностью.
– Проклятье! Ты хоть представляешь, чем мы рискуем, свернув все?
– Многими, многими миллионами.
– Мой бог, и все потому, что одному недоноску взбрело в голову вылить масло в колодец!
Ив Клос достал из верхнего кармана рубахи маленькую трубку и принялся набивать табаком.
– Нет, – возразил он. – Колодец стал детонатором, но никак не причиной. Настоящая причина заключается в том, что мы вовремя не сообразили, к чему это может привести. Рано или поздно туареги и другие племена должны были возмутиться.
– Так ты считаешь, что это наша вина?
– Они живут здесь. Им не приходит в голову хватать нас за яйца в Париже. А мы повадились приезжать сюда из года в год, и не то что за яйца хватаем, а трахаем во все дырки. Нет бы делать это с необходимой деликатностью…
– Ты случайно не на их стороне?
– Не записывай меня в революционеры. Одно дело – понять их, и совсем другое – быть на их стороне. Ни того ни другого мне нельзя приписать. Я корыстный человек и думаю о том, как сохранить кормушку. Не знаю, что будет дальше, но пока гонки этого года не закончились, самое лучшее, что мы можем сделать, – не заниматься демагогией, а начать искать выход из положения.

– А кому нужно мое мнение? Все мои мысли о другом. Пока наш колодец не отравили, я думал о том, не упадет ли в нем уровень воды. Или почему верблюдица никак не разродится. А тут ведутся разговоры о вещах, которые не доходят до моего понимания. Такое чувство, что нас забросили на другую планету.
– Это не нас забросили на другую планету, – грустно сказала Лейла. – Это к нам вторглись инопланетяне.
– Может, мы сами виноваты в том, что не сумели развиваться. Все последние годы, вместо того чтобы двигаться вперед, мы только и делаем, что пятимся… – подвел итог Гасель.