Мальчик, который рисовал кошек, и другие истории о вещах странных и примечательных

Или - невыносимая тяжесть огромного таланта.
Давно приметила эту книгу и автора - думаю, еще и на заре своего увлечения восточной культурой. Хотя не исключаю, что именно с этой книги и возник мой интерес. С тех пор много всего было прочитано - в том числе и трактаты 12-13 веков, и книги про ёкаев и юрей - а от "Мальчика..." я только отщипываю кусочки. Буквально прочитала рассказ про музыканта и заглавный рассказик.
Это - переложение традиционной сказки. Потому что при поиске постоянно вылезает сборник японских сказок. И переложение это - чувствуется. Автор и не скрывал, что, проникнувшись и полюбив японскую культуру, захотел познакомить с ней заморских соотечественников. Но (видимо, не без справедливости), опасался, что нерафинированная и неадаптированная восточная культура будет для западных читателей слишком неподъемной. Это я пытаюсь объяснить, что в классической сверхъестественной японской истории явно про ёкаев, когда одинокий путник решается заночевать в заброшенном месте (очень такие любят, например, глазастый ёкай или женщина-паучиха) появляется... чёрт. Может, это прямой перевод слова они, но мне кажется, что подразумевался если не ёкай, то демон точно.
Ну и автор (даже непонятно, зачем) смягчил рассказ. Я зацепила ее в аннотации японских сказок - там мальчик был бездельник и хулиган, и просто уже достал свою семью) У автора мальчик получился получше, просто - кошек рисовал. Но часто в сказках странности и странные привычки - могут пойти на пользу.
Конечно, рассказ только раздразнил аппетит. Я уже оценила, что меня ждет - и кайданы, и сказки, и сказания о ёкаях. Прям все, что я люблю) Поэтому буду советовать - любителям японской культуры. Даже тем - кто хочет ее постичь и полюбить. Не знаю, настолько ли сейчас между нами пропасть, как считали в Джеймс Клавелл - Сёгун , но действительно лучше начинать потихоньку - с Антона Власкина, Лафкардио Хирна или я сейчас слушаю Эцу Инагаки Сугимото, Инагаки Сугимото Эцу - Дочь самурая . Конечно, я всегда топлю за аутентичную культуру, без разжевывания, но, как я называю, книжный прикорм - тоже считаю полезным. А я - очень надеюсь прочитать (наконец) весь сборник.

Рецензия на "Пропавшие наши сердца" стала последним текстом, которые я написала для портала "Литературно" накануне его закрытия, а вспоминаю об этом сейчас, потому что книга "Мальчик, который рисовал кошек" - важная сюжетообразующая деталь романа Селесты Инг. В мире, где все связано и переплетено, такая синхроничность обычное дело, книги передают друг другу приветы, используя нас, читателей, как вестников, и это не худшее из того, что может с нами случиться.

Я думала, что книга про мальчика и кошек, сюжет которой пересказывается в романе, выдумана писательницей, но нет, в англоязычном мире эта история и ее автор довольно известны. Он удивительный, Лавкадио Хирн: родился в Греции в 1850 году, рос в Англии и Ирландии, молодость провел в Америке в зрелости уехал в Японию, где и нашёл своё место. Японцы называют его Якумо Коидзуми и мало кто из носителей западного канона сделал столько для популяризации японской культуры.

В сборник с длинным названием "Мальчик, который рисовал кошек, и другие истории о вещах странных и примечательных" вошли не только рассказы из сборников Хирна, публиковавшихся на всем протяжении его жизни, главным образом хоррор на минималках, грустные и веселые истории, назидательные притчи. Но также эссе, очерки, культурологические исследования по фольклористике, антропологии, религиоведению. Рассказы коротенькие, их под сотню и сказать о каждом хотя бы несколько слов в рамках сетевой рецензии невозможно, напишу о тех, которые мне понравились и запомнились. Четыре эссе из последнего раздела "Мимолетные видения неведомой Японии" заслуживают более подробного рассказа, память о них просто жаль потерять.

"Рокуро-куби". Самурай Такэцура который верно служил своему господину, после его смерти сделался монахом и принял имя Кайрё. Он бесстрашно шел проповедовать в самые опасные места, и как-то раз остановился на ночлег в хижине дровосека, где уже нашли приют четыре странника. Монах-самурай припозднился, читая сутры на ночь, а когда вышел перед сном напиться воды из каморки, где ему постелили, увидел пять обезглавленных тел. Сначала он подумал о злодействе, но скоро понял, что крови на месте срезов нет, значит это демоны рокуро (помните, в "Унесенных призраками" три головы, что скакали в покоях Юбабы?) Храбрец вспомнил наставления священных книг и выбросил тела за окошко, чтобы головы не смогли найти их, когда вернутся, чтобы сожрать его. А после дал бой рокуро, одна из голов так и застыла, вцепившись в его рукав, когда ее застал рассвет. После монаха пытались обвинить в убийстве, но суд оправдал его, а еще потом встречный разбойник уговорил Кайрё обменяться одеждой, да еще и приплатил - уж больно круто выглядело монашеское одеяние со вцепившимся в рукав демоном. Впрочем, разбойник вскоре раскаялся и похоронил голову, заказав поминальный обряд.

"О зеркале и колоколе" В одном селении построили храм и собирали медь на отливку колокола, все жертвовали медные вещи, отдала и одна бедная женщина свое единственное сокровище - медное зеркало. А отдав, затосковала по нему, эта вещь передавалась по наследству женщинами ее семьи многие поколения. И когда пришла пора отливки колокола, зеркало не расплавилось. Монахи объявили, что виновата ее скаредность, женщина стала предметом травли в своей деревне и покончила с собой, оставив записку, что того, кто расколет этот колокол, ее призрак наградит большим богатством. И селяне принялись звонить в него как сумасшедшие, днем и ночью не было покоя от этого трезвона. Наконец настоятель монастыря приказал утопить колокол в болоте. Однако один беспутный человек в этом селении, промотавший свое богатство, накопал в саду глины, вылепил из нее колокол и нарек его именем утопленного. После чего расколол. И призрак женщины явился, и кое-что дал ему, не скажу, что.

"История о женщине, которая потеряла клецку из рисовой муки" Это такое японское "Морозко"+"Джек-бобовое зерно". Жила была одинокая веселая женщина, и готовя как-то клецку из рисовой муки, она выронила лакомство. скользкая клецка провалилась в дыру в земляном полу, куда хозяйка за ней сунула руку а следом и вся провалилась (ну да, еще немного "Алиса"). В подземной стране она встретила покровителя путников Дзидзо, тот сказал, что клецка ускакала вон в том направлении, но сильно не советовал преследовать ее, поскольку там живет людоед они. Однако женщина была не то слишком смелой, не то безрассудной, она проигнорировала совет, была схвачена они, но не съедена, а взята в поварихи к нему и другим. Они дали ей зернышко риса и велели приготовить обед, а чтобы хватило на всех - еще и лопаточку, каждое размешивание которой удваивало количество рисинок. Женщина приготовила обед, а когда демоны уснули, прихватила лопаточку и пустилась наутек, те за ней, она переплыла реку - нечисть, как известно, не может пересечь текущую воду, они кинулись на землю и начали пить, так всю реку и вылакали. Но тут женщина - не забыли, она была смешливой - принялась корчить рожи и размахивать лопаточкой, демоны не выдержали, рассмеялись, и вся вода из их животов выплеснулась обратно в реку. А женщина вернулась домой, стала готовить вкусную еду не только для себя, но и на продажу, и разбогатела. Не утратив природной веселости. Тут уж явные отголоски ирландскости Хирна, нет?

"Примирение" А это грустная история. Некий молодой самурай, утратив господина и обеднев, оставил свой край в поисках лучшей доли, разведясь с женой, женщиной доброй и любящей, нанялся на службу в чужих краях, женился на богатой невесте, шли годы, он жил в достатке и уважении, но то и дело вспоминал оставленную жену. И когда овдовел, пустился в свои прежние места. Каково же было его удивление, когда на месте своего бедного дома он увидел горящий в окне свет, растопленный очаг и первую жену, которая ничуть не изменилась за эти годы. Они встретились и не могли наговориться, а когда он проснулся утром, то обнаружил себя на руинах, сжимающим в объятиях скелет с лохмотьями черных волос. Соседи рассказали, что оставленная им женщина умерла в тот же год, как он уехал.

"История Аояги" Воспитанный при дворе сирота стал доверенным посланником князя дадзё,был отправлен с поручением зимой и едва не замерз в горах насмерть. Но к счастью встретил хижину, где бедные старики обогрели его и приветили, а их прелестная юная дочь оказалась еще и замечательной умницей, отвечала на его стихи стихами и вообще держалась так, словно выросла во дворце. Молодой самурай попросил у стариков ее руки, но те сказали, что дарят (!) ему дочь, все равно им недолго жить, а они надеются, что он будет к ней добр. На самом деле, жениться без соизволения сюзерена было серьезным проступком, и не все у молодой пары складывалось гладко по прибытии в столицу. Однако судьба благоволила им, князь признал достоинства невесты, дал согласие на брак и они счастливо прожили шесть лет. Когда вдруг в один вечер молодая жена вскрикнула и осела на пол. Моля прочесть отходную молитву, призналась мужу, что она не человек, а ивовое дерево, и прямо сейчас кто-то рубит его, а после исчезла. Когда молодой вдовец отправился в те края, он нашел на месте хижины три пня от срубленных ив, два от старых деревьев и один от молоденького. На этом месте он установил надгробие и долго молился за души Аояги и ее родителей.

"Кицунэ". Нонфикшн от Лавкадии Хирна, серьезное исследование феномена непоколебимой веры китайцев и японцев в лис-оборотней. Самое интересное и глубокое, с каким мне приходилось встречаться, со множеством иллюстрирующих историй. Достаточно академичное по стилю, чтобы выдержать проверку на научную достоверность, но одновременно захватывающе интересное и поэтичное.

"В японском саду". Эссе посвященное саду камней - совершенно неизвестному, в пору его написания, европейцам явлению. Особенности устройства, эстетика, философия, много интересных примеров встреч с садами камней из личной практики рассказчика.

"Живой бог". Эссе о синтоизме как религии, о божествах и храмах. От архитектурных особенностей их устройства до проведения обрядов, служб, ритуальных приношений. И замечательно поэтичное завершение, в котором автор отождествляет себя с одним из синтоистских богов.

"Фудзи-но-Яма" Документальный отчет о восхождении на священную для японцев гору Фудзи, которое Хирн совершил в компании двух проводников-гориков. И это вовсе не простое паломничество. Но история молодого метеоролога с женой, которые намеревались перезимовать на вершине в деревянной хижине без топлива, едва не замерзли насмерть, но отказывались спуститься, когда спасательная экспедиция явилась спасти их - таков гордый дух самураев - эта история прямо ух! И на обратном пути, когда спускались по песчаному склону бегом, как у них из-под ног прыснула стая мышей, и один из гориков поймал мышку на бегу, дал ее Лавкадио, тот рассмотрел и отпустил - рыльце у нее было вытянутым. Ну такая милота.

Классная книга и совершенно неоценимый источник сведений о японской мифологии для тех, кто интересуется темой.

Этот сборник Лафкадио Хирна ─ замечательное подтверждение моей слабо обоснованной теории о том, что лучше всех о стране расскажет не местный уроженец, а влюблённый в неё иностранец. Человек привычный одно не заметит, другому не придаст значения, но влюблённый смотрит жадно и говорит пылко.

А Лафкадио Хирн был именно что влюблён в Японию, он не просто описывает, но превозносит абсолютно всё японское, от чашек для риса, таких маленьких и изящных, до горы Фудзи, такой прекрасной и величественной.

От этой всеохватывающей любви порой даже оторопь берёт, и куда сильнее, чем от кайданов. На мой взгляд, самая жуткая история в этой книге не об оторванной голове и не о жабе-кровопийце, а об одной японской женщине, чьи достоинства ─ нежность, благородство и чистоту души, беззаветную преданность и покорность супругу ─ автор воспевает не одну страницу, представляя их типичными чертами японских женщин вообще. Героиня этой истории была слишком скромна, слишком хорошо воспитана, чтобы высказать хоть слово упрёка изменявшему ей мужу и в итоге умерла от ненашедших выхода чувств, не то что эти современные [Хирну] западные женщины. (Я как современная и почти западная женщина считаю, что в некоторых обстоятельствах хорошее воспитание сильно уступает хорошей сковородке.)

Рассказы, вошедшие в эту книгу, можно разделить на три группы: страшные и не очень японские легенды в изложении Лафкадио Хирна, страшные и не очень китайские легенды в изложении Лафкадио Хирна (ибо нет японской истории без китайской истории) и авторские очерки Лафкадио Хирна. Примечательно, что все они написаны в одном стиле: очеркам в той же степени, что и легендам, присущи лирический язык и ощущение свободного пространства, оставленного для тайны, когда речь заходит о мистическом и божественном, легенды в той же мере, что и очерки, отличают мягкий юмор и располагающий тон доброжелательного и добросовестного рассказчика, который не упустит ни одной детали, имеющей значение для повествования, и разъяснит несведущему читателю японские обыкновения. Так что даже в легендах любимая автором старинная Япония, Япония до всех этих пошлых телеграфов и железных дорог предстаёт зримой и осязаемой, и даже в публицистических очерках остаётся той самой реально существующей сказочной страной.

Короткая сказка по мотивам японской легенды. Такая короткая, что, думаю, никто не помрёт, если я вкратце перескажу сюжет. Итак, это история о смышлёном мальчике, которого бедняки-родители решили отдать в ученики к монахам. Учился он хорошо, и вёл себя почтительно, но всё портила привычка мальчика постоянно рисовать кошек. Он рисовал их днём и ночью, на самых неожиданных поверхностях, и монахам это в конце концов надоело. Будучи изгнанным из храма, маленький мальчик побоялся возвращаться к родителям и пошёл искать другое место, куда его взяли бы прислужником. Ближайший храм оказался заброшенным, но дело было к ночи, и мальчик решил там переночевать. Несмотря на усталость, он и здесь нарисовал множество кошек, прежде чем уснуть. Ночью явился бес, терроризировавший округу, в облике гигантской крысы - и тут кошки, нарисованные мальчиком, сошли со стен и бросились в бой. Рёв и визг стоял всю ночь, а утром мальчик обнаружил мёртвого беса в луже крови и обагрённые кровью рты у нарисованных кошек.

Простенькая, но увлекательная история, в японском духе. Добавить её как отдельное произведение вдохновила, конечно, прекрасно иллюстрированная книга Аниты Крейтусе. Как жаль, что на русском она только виртуальная! - я бы с удовольствием поставила её на свою книжную полку. Что меня в ней так привлекло? Три вещи:

1) Образ увлечённого художника. Для такой короткой сказки одержимость своим делом показана очень ярко. Именно одержимость, неустанная, ничем не перебиваемая. Мальчик рисовал и рисовал кошек, и в этом не было ни корысти, ни поиска социального одобрения, ни рационализации какой-нибудь. Только страсть к своему делу, к призванию, которое само тебя нашло и не спрашивает, чего ты хочешь. Даже когда эта страсть как будто рушила его жизнь, он от неё не отступался - потому что просто не мог.
В своё время мне запало в душу похожее описание у Павича:

Интересно, что, кроме одержимости и использования неподходящих поверхностей, мальчик из сказки и Никон Севаст из "Хазарского словаря" совпадают ещё в том, что рисуют своих покровителей, и что покровители у них появились, потому что они их рисовали. Красивая закольцованность.

2) Вы будете смеяться, но я вижу в этой сказке ещё и важную притчу о воспитании детей. Все пытались отучить мальчика рисовать кошек, но именно нарисованные кошки спасли ему жизнь. То, что он упорно делал снова и снова, оказалось по-настоящему важным. Как в книге замечательного детского психиатра, которую я недавно прочитала - там 4-летняя девочка снова и снова обыгрывала травмировавшее её событие, и эта игра постепенно её исцелила. Иногда дети сами, интуитивно, находят путь, который поможет им, и тогда не нужно становиться поперёк этого пути.

3) И конечно же, иллюстрации. Вообще-то именно они - сердце этой книги и её самая лучшая и самая притягательная часть. Простые и яркие, они обладают удивительной способностью умиротворять. В них весь мир мягок и дымчат, как пушистый кот, и все мы находимся в тёплых лапах невидимых кошачьих божеств, которые смотрят на нас с улыбкой и добрым прищуром, или спят так спокойно и безмятежно, как только умеют кошки - а значит, и мы можем быть спокойны и безмятежны.

Очень атмосферный сборник. Больше всего эмоций от него я получила, читая по утрам и вечерам.
Но на самом деле, лучше делать перерывы между сборниками. Просто многие сюжеты повторяются. Например, обещание мертвому и последствия. Или призраки, высасывающие жизнь из мужчин.
Что здесь может удивить, это буддистское отношение к жизни. Меня очень сильно заставили задуматься о жизни несколько историй (даже не связанных с мистикой). О том, как мы ставим свои желания выше простых ценностей. И как порой бывает трудно идти по выбранному пути.
К своему удивлению, несколько историй я знала. Одна из моих любимых, о снежной деве. Хотя здесь вариант жестче. А больше всего мне понравились истории связанные с картинами. В них столько красоты, что чувствуешь почти физическую боль, от того что никогда не увидишь…

Вполне исчерпывающий сборник фантастических историй, рассказанных некогда Лафкадио Патриком Хирном, человеком, принадлежавшим двум цивилизациям. Этот писатель - один из немногих людей, кто не принадлежит ни Западу, ни Востоку, но служит своего рода мостом между ними. Ирландец, американский журналист, он прославился, в первую очередь, благодаря своим кайданам - рассказам о странных вещах и существах, написанных им в Японии на основе японского и китайского фольклора. Они неторопливы, в них чувствуется дух безвременья, они не столько пугают, сколько очаровывают и заставляют задуматься. Короче, настоящий подарок любителям жанра хоррор.

Если кратко, то книга мне не понравилась. Как-то не складывается у меня с рассказами, да и с азиатскими писателями. Хирн не японец по национальности, но ему настолько близка эта страна, что он последние года прожил в Японии, выучив при этом язык. Плюс ко всему по стилю и манере Хирн типичный азиатский писатель. Вся книга пропитана Азией, ее культурой.

В этой книге собраны абсолютно разные рассказы: есть реалистичные, есть мистические, переделанные легенды и мифы, сказки; есть совсем коротенькие, на несколько страничек и подлиннее. Я не люблю истории без морали, без какого-то смысла, чуднЫе.

Предисловие о самом авторе читалось "на ура". Интересная жизнь у человека. Он жил во многих странах и в каждой был как коренной житель. Моя оценка скорее субъективное мнение. Думаю, большинству эти рассказы понравятся.

Пытаясь ответить себе на вопрос как у меня на полке появилась эта книга, прихожу к единственному выводу: я просто не мог пройти мимо творчества Лафкадио Хирна. Авантюриста по жизни, человека ищущего себя не в перекладывании бумаг на столе, а в путешествии по миру. Открывающего для себя не новую пачку сигарет, а целую страну, культуру, религию. Хирн нашел себя в Японии, стране восходящего Солнца, одной из самых загадочных и прекрасных стран. Его рассказы - это пересказы сказаний и легенд, вплетенных словно тончайшие шелковые нити в историю древнего государства. Эта безумная смесь синтоизма и буддизма, добрых духов и злых, приведений, оборотней и прочей нечисти, героев, музыкантов и живых богов. Это всего лишь малая часть этой мистической страны, рассказанная человеком который в каждой букве, в каждой строчке, любит ее и высказывает ей свое глубочайшее уважение.

Если бы я ничего не знала о Японии вообще и о японской литературе в частности, эта книга получила бы у меня пять звёзд без всяких-яких. Но японская литература – что-то вроде моего хобби. В своё время я перечитала из тамошней классики всё, что удалось достать на русском, а помимо того – книги об истории и культуре этой страны, потому что без них (особенно в древних сочинениях) было непонятно чуть больше чем нифига. Так что большую часть книги меня преследовало страшное японское дежавю в белом кимоно – вот это читала… и вот это было… и это.

Если сразу переходить к выводам, то безусловной ценностью этого сборника являются эссе о жизни автора в Японии (раздел «Мимолётные видения неведомой Японии» и «Кокоро»), а также немногочисленные предания, собранные автором у местных жителей, а не списанные из какой-нибудь книжки. Вот они, действительно, тянут на все пять звёзд, и только они, задвинутые составителем в конец сборника, заставили меня отказаться от первоначального названия для рецензии – клюква в сакуре.

Всё остальное – это очень известные и просто известные сюжеты древних японских преданий. Когда публиковался Хирн (начало XX века), они были безусловной новинкой. Ну откуда же их было ещё получить? Но сейчас, когда первоисточники переведены в том числе и на русский, сравнение с ними выходит далеко не в пользу автора.

Главная претензия – это, конечно, стиль. Хотя некоторые сюжеты он тоже умудрился переделать (для эффектности, надо думать). Стиль Хирна – причудливая смесь из Мопассана (второе дежавю) и романтических рюшечек. По сравнению с простотой и немногословностью первоисточников выглядит так же нелепо, как самурай в бигуди. Хотя даже японские литературные обработки фольклорных сюжетов сохраняют эту простоту (взять хотя бы новеллы Ихары Сайкаку). А Хирн украшает текст чем-то вроде этих многоэтажных конструкций:

И это только конец абзаца.

Вторая претензия – автор постарался приблизить текст к английскому читателю и потому часть незнакомых слов заменил на знакомые, но по какому-то странному принципу: всякие кэраи-самураи, хоси-госи остались, но император был перекрещён в короля, демоны в гоблинов (?), в Японию были завезены фейри, а богиня Каннон приравнена к Богородице. Ждала уж келпи, троллей и ведьм с чёрным котом под мышкой, но, к счастью, обошлось.

Несказанно раздражало превознесение японской культуры с периодическим попиныванием европейской (в духе которой, кстати, и написаны все истории). Но это не мешает Хирну создать рассказ о Будде и его последователе («Фрагмент»), в основе которого лежит известное английское сочинение Д. Беньяна «Путь паломника» (сходство прямо-таки бросается в глаза). Автора послушать, так все достижения в эстетике – заслуга исключительно японцев и даже их фольклор столь оригинален, что европейский с ним и рядом не стоял. Но это ещё ладно, однако ж автор и в японских обычаях не всегда разбирается и городит иной раз такое, что неохота уже и нагибаться, чтобы челюсть с пола поднять. Это и представление о японских ритуальных куклах как об игрушках для детей, и обращение самурая к жене «дорогая моя», и причисление Будды Амиды к богиням, и явление горгулий на крышах китайских пагод, и поклонение мощам у них же. Остановлюсь на самом показательном примере – рассказе «Примирение». Он довольно точно идёт по канве известного сказания об умершей жене, которая дождалась-таки своего супруга. Правда, утром выяснилось:

Высохший труп, значится… В саване, а не в посмертном ритуальном одеянии и с непокрытым лицом… В доме, в центре Киото, самого на тот момент густонаселённого города страны… И соседи в курсе, что он там лежит… Те самые японцы, столь нетерпимо относящиеся к ритуальной (и не только) нечистоте…

А знаете, как закончилась эта история на самом деле? Муж проснулся в разрушенном доме – жены нет и следа. Но потом соседи показывают ему скромное надгробие на заднем дворе, которое они общими силами поставили над могилой его верной супруги.

Вообще этой книге очень бы не повредил хороший комментарий современного япониста.

Хирн очень часто промахивается с названиями: ему явно хочется что-то звучное и жуткое, даже если в рассказах под этим заголовком такого нет и близко. Взять хотя бы раздел «Карма и другие истории». Так вот, карме там посвящена всего одна история, про то как… зубочистки мстили неряшливой женщине, мда... Но особенно заставил смеяться жуткий рассказ об одержимости – «Руки злой кармы». Причём там карма, одному автору известно, но в свете всего происходящего название выглядит редкой пошлятиной (правда, забавной).

Переводчик ли сослужил Хирну нехорошую службу или он сам постарался, но в его текстах множество слов с греческими корнями, которые очень странно смотрятся в японском антураже и без всякого ущерба могли бы быть заменены на что-то более «нейтральное». Почему «терапия», а не «лечение», «метаморфозы», а не «превращения», «амнистия», а не «прощение» и пр.?

Однако ж, безусловно, на совести переводчика такие красоты, как «донеслись звуки музыки», «взмолил того о помощи», «мальчик… полностью пропал на два дня» (а мог частями?), «ежедневные семидневные молитвы».

В предисловии сказано, что Хирна до сих пор издают в каких-то там премиум-сериях для ценителей. Хотя по рассказам видно одно – писано бывшим гайдзином для тогдашних гайдзинов. Зачем восемьдесят процентов этих историй нынешним гайдзинам – загадка.