Barchester Towers

"Умные люди, когда они не правы, всегда умеют оправдаться, обвинив тех, перед кем они провинились. Леди Де Курси была умной женщиной, а потому, опоздав на три часа и подведя мисс Торн, перешла в наступление и напала на дороги мистера Торна. Ее дочь, не менее умная, напала на ранний час, назначенный мисс Торн. Это искусство особенно ценится и культивируется людьми, умеющими жить. От него нет защиты. У кого хватит сил, опровергнув первоначальное обвинение, выдвигать затем контробвинение и отстаивать его? Жизнь слишком коротка для подобного труда. Человек правый бездумно полагается на свою правоту и не запасается оружием. Самая его сила оборачивается слабостью. Человек неправый знает, что ему потребуется оружие. Самая его слабость оборачивается силой. Первый никогда не готов к бою, второй всегда готов к нему. Вот потому-то в нашем мире человек неправый почти обязательно берет верх над человеком правым и обязательно его презирает." (с)

Пожалуй, нынешние свободные и цивилизованные страны не знают невзгоды горше необходимости выслушивать проповеди. В этих государствах только проповедующий священник имеет власть заставить своих слушателей сидеть смирно и переносить мучения молча. Только проповедующий священник может изрекать одни пошлости, банальности и трюизмы, зная, что их будут выслушивать так почтительно, точно его слова исполнены вдохновенного жара или же неотразимой логики. Пусть-ка доктор права или физических наук взойдет на свою кафедру и начнет складывать избитые слова в скудоумные фразы - он скоро увидит перед собой опустевшие скамьи. Пустъ-ка адвокат начнет говорить скверно - ему редко придется говорить. Речь судьи никто не обязан выслушивать, кроме присяжных, обвиняемого и дежурного полицейского. Когда говорит член парламента, можно кашлять или уйти. Олдермену можно не дать слова. Но от проповедующего священника спасения нет. Он - язва нашего времени, морской старик, которого мы, Синдбады, не в силах стряхнуть с себя, кошмар, губящий наш воскресный отдых, инкуб, обременяющий нашу религию и портящий божественную службу. Нас не тащат насильно в церковь. О нет! Но мы хотим большего. Мы хотим, чтобы нас оттуда не выживали. Мы хотим, мы желаем пользоваться благами церковной службы, но пусть нас избавят от томительной скуки, которую обыкновенный человек выдержать не в состоянии, чтобы, покидая дом божий, мы не испытывали радостного облегчения, как это обычно бывает после обычной проповеди.

Мистер Слоуп взял очаровательную нежную ручку – весьма очаровательную и весьма нежную,– склонил над ней свою большую рыжую голову и поцеловал ее. Это зрелище стоило бы посмотреть, стоило бы описать (будь это по силам автору), стоило бы запечатлеть на холсте. Мистер Слоуп был массивен, неуклюж, громоздок и от влюбленности особенно неловок. Дама, как мы не раз говорили, была прекрасна и воздушна; все в ней и вокруг было изящным и утонченным, ее рука в его ладонях казалась розой среди моркови, а он, целуя эту руку, выглядел коровой, которая нежданно нашла вышеупомянутый цветок в своей кормушке.