Ваша оценкаАлександр Иванович Герцен (1812-1870) – известный русский писатель и публицист. Автобиографический роман «Былое и думы» Александр Герцен создавал почти шестнадцать лет (1852-1868). Этот роман является вершиной творчества писателя и по праву считается крупнейшим памятником русской и мировой литературы. Сам Герцен назвал этот роман исповедью, «по поводу которой собрались... там-сям остановленные мысли из дум». В действительности же писателю удалось создать настоящую энциклопедию, которая отразила ...
Жанры
Рейтинг LiveLib
4,3
80 оценок
- 554%
- 436%
- 36%
- 24%
- 10%
Ваша оценкаПрочитали 94Хотят прочитать 171
Рецензии
Аноним2 ноября 2021 г.Дело на две трубки
Читать далееВ 1891 году из под пера Артура Конана Дойля выходит рассказ Артур Конан Дойл - Союз рыжих в котором английский сыщик, отвечая на вопрос Ватсона, на предмет того, как он будет проводить расследование, бросает фразу, ставшую впоследствии знаменитой:
"— Общее правило таково, — сказал Холмс, — чем страннее случай, тем меньше в нем оказывается таинственного. Как раз заурядные, бесцветные преступления разгадать труднее всего, подобно тому, как труднее всего разыскать в толпе человека с заурядными чертами лица. Но с этим случаем нужно покончить как можно скорее.
— Что вы собираетесь делать? — спросил я.
— Курить, — ответил он. — Эта задача как раз на три трубки, и я прошу вас минут десять не разговаривать со мной".Вы и представить себе не можете, каково было мое удивление, когда я увидел в тексте эпопеи Герцена "Былое и думы" фразу "на две трубки", исходящую из уст сибирского полицмейстера. Как? - воскликнул я, - значит лет за 50 до появления на литературной сцене знаменитого Холмса, в русских селениях, в правление царя Николая I, существовали полицейские, которые расследовали дела еще быстрее?
Что же рассказывал Герцен?
Однажды вятский полицмейстер поймал шайку воров, а ворованные деньги присвоил, положив их в собственный карман. На официальном допросе полицмейстеру нужно было выбить признание у главаря шайки, что ворованные деньги они где то прокутили.
"Начинается следствие. Полицмейстер спрашивает:
– Где деньги?
– Да мы их тебе, батюшка, сами в руки отдали, – отвечают двое воров.
– Мне? – говорит полицмейстер, пораженный удивлением.
– Тебе! – кричат воры, – тебе.
– Вот дерзость-то, – говорит полицмейстер частному приставу, бледнея от негодования, – да вы, мошенники, пожалуй, уверите, что я вместе с вами грабил. Так вот я вам покажу, каково марать мой мундир; я уланский корнет и честь свою не дам в обиду!
Он их сечь – признавайся, да и только, куда деньги дели? Те сначала свое. Только как он велел им закатить на две трубки, так главный-то из воров закричал:
– Виноваты, деньги прогуляли".Вы, наверное, теряетесь в смутных догадках, что же это за такие "две трубки", при которых бандиты мгновенно дали ложное показание, оговорив себя. Вот и Александр Иванович Герцен задался таким же вопросом:
"– Позвольте, – спросил я, перебивая похвальное слово великому полицмейстеру, – что же это значит: на две трубки?
– Это так у нас, домашнее выражение. Скучно, знаете, при наказании, ну, так велишь сечь да куришь трубку; обыкновенно к концу трубки и наказанию конец – ну, а в экстренных случаях велишь иной раз и на две трубки угостить приятеля. Полицейские привычны, знают примерно сколько".
В общем, можно констатировать такой факт, что у многих полицейских Российской империи были свои методы "дедукции", и быть может сам Шерлок Холмс позавидовал бы той быстроте, с которой "раскрывались" разнообразные преступления во времена Николая I.
Ну, а если серьезно, такого рода историями, которые довольно точно характеризуют не парадную сторону Романовской России, мемуары Герцена, что называется, набиты под завязку.
Я не хочу говорить банальные слова, применительно к труду Герцена, о "памятнике эпохе" или о "литературной исповеди". Все эти казенные фразы вы можете найти в Википедии или в учебниках по Русской литературе. Хотя, быть может, Герцен исключен из школьной программы и о нем уже никто не рассказывает?
Я лишь поведаю вам о своих впечатлениях от прочитанного.
А впечатления такие, что как будто российский народ, описываемый Герценом в своих воспоминаниях, находился в оккупации у врага. Причем враг этот был не внешний, а внутренний.
Ну, ведь правда же, есть крепостные крестьяне, дворня, говорящие на своем русском языке или на его диалектах. И есть правящая элита, которая практически не говорит на языке местных аборигенов, а предпочитает изъясняться на французском, немецком и других иностранных языках.
Вот, например Герцен рассказывает о своем отце богатом помещике И.А. Яковлеве:
"Мой отец по воспитанию, по гвардейской службе, по жизни и связям принадлежал к этому же кругу...
Он до конца жизни писал свободнее и правильнее по-французски, нежели по-русски, он a la lettre (буквально) не читал ни одной русской книги, ни даже Библии".
Или кратко о князе Голицыне, ярком представителе той элиты начала 19 века:
"Князь Голицын любил людей с свободным образом мыслей, особенно если они его хорошо выражали по-французски. В русском языке князь был не силен".Русские крестьяне, словно вещи, правда, говорящие. Их покупают, продают, отдают в солдаты, разделяют их семьи, отбирают детей у матерей - все это беззаконие творится с молчаливого согласия российской элиты. Однажды, будучи свидетелем одной ужасной сцены, где мать просила оставить с ней ее ребенка, Герцен не выдержал этой службы и подал в отставку.
"Раз в холодное зимнее утро приезжаю я в правление, в передней стоит женщина лет тридцати, крестьянка; увидавши меня в мундире, она бросилась передо мной на колени и, обливаясь слезами, просила меня заступиться. Барин ее Мусин-Пушкин ссылал ее с мужем на поселение, их сын лет десяти оставался, она умоляла дозволить ей взять с собой дитя. Пока она мне рассказывала дело, взошел военный губернатор, я указал ей на него и передал ее просьбу. Губернатор объяснил ей, что дети старше десяти лет оставляются у помещика. Мать, не понимая глупого закона, продолжала просить, ему было скучно, женщина, рыдая, цеплялась за его ноги, и он сказал, грубо отталкивая ее от себя: "Да что ты за дура такая, ведь по-русски тебе говорю, что я ничего не могу сделать, что же ты пристаешь". После этого он пошел твердым и решительным шагом в угол, где ставил саблю.
И я пошел… с меня было довольно… разве эта женщина не приняла меня за одного из них ? Пора кончить комедию".
Помещик "по закону" отбирает у родителей свою "вещь" и их ребенка, а потом продает этих детей в солдаты!
Извини, читатель, но сейчас я приведу большую цитату из воспоминаний Герцена, но признаюсь честно, такое не укладывается в моей голове. Как может так поступать элита государства со своими подданными?
"– Кого и куда вы ведете?
– И не спрашивайте, индо сердце надрывается; ну, да про то знают першие, наше дело исполнять приказания, не мы в ответе; а по-человеческому некрасиво.
– Да в чем дело-то?
– Видите, набрали ораву проклятых жиденят с восьми-девятилетнего возраста. Во флот, что ли, набирают – не знаю. Сначала было их велели гнать в Пермь, да вышла перемена, гоним в Казань. Я их принял верст за сто; офицер, что сдавал, говорил: "Беда, да и только, треть осталась на дороге" (и офицер показал пальцем в землю). Половина не дойдет до назначения, – прибавил он.
– Повальные болезни, что ли? – спросил я, потрясенный до внутренности.
– Нет, не то чтоб повальные, а так, мрут, как мухи; жиденок, знаете, эдакой чахлый, тщедушный, словно кошка ободранная, не привык часов десять месить грязь да есть сухари – опять чужие люди, ни отца, ни матери, ни баловства; ну, покашляет, покашляет, да и в Могилев. И скажите, сделайте милость, что это им далось, что можно с ребятишками делать?
Я молчал.
– Вы когда выступаете?
– Да пора бы давно, дождь был уже больно силен. Эй ты, служба, велика мелюзгу собрать!
Привели малюток и построили в правильный фронт; это было одно из самых ужасных зрелищ, которые я видал, – бедные, бедные дети! Мальчики двенадцати, тринадцати лет еще кой-как держались, но малютки восьми, десяти лет… Ни одна черная кисть не вызовет такого ужаса на холст.
Бледные, изнуренные, с испуганным видом, стояли они в неловких, толстых солдатских шинелях с стоячим воротником, обращая какой-то беспомощный, жалостный взгляд на гарнизонных солдат, грубо ровнявших их; белые губы, синие круги под глазами показывали лихорадку или озноб. И эти больные дети без уходу, без ласки, обдуваемые ветром, который беспрепятственно дует с Ледовитого моря, шли в могилу.
И притом заметьте, что их вел добряк офицер, которому явно было жаль детей. Ну, а если б попался военно-политический эконом?
Я взял офицера за руку и, сказав: "Поберегите их", бросился в коляску; мне хотелось рыдать, я чувствовал, что не удержусь…"Признайтесь честно, читатель, если бы вы не знали, что это пишет Герцен о 19 веке в Российской империи, какое бы время напомнили вам эти строки?
Разве так не действовали оккупанты на территории СССР во времена Великой Отечественной войны?
Я раньше не понимал, почему некоторые, так называемые патриоты типа господина Старикова испытывают неприязнь к личности и текстам Герцена. Причисляют его к главным врагам России, обличают его связи с Ротшильдами и "мировой закулисой", которая вечно атакует "светлую" Романовскую Русь. Но после прочтения первого тома воспоминаний Герцена я понял истоки этой ненависти.
У этих господ в их головах присутствует сладко-кисельное представление о Российской империи времен правления династии Романовых. Кто-то из них искренне заблуждается, а кому то нравиться жить в мире продажи и покупки людей.
А Александр Иванович Герцен рушит это ложное представление, описывая такие сцены из жизни простого российского народа, что даже у равнодушных людей кровь стынет в жилах.
"Роясь в делах, я нашел переписку псковского губернского правления о какой-то помещице Ярыжкиной. Она засекла двух горничных до смерти, попалась под суд за третью и была почти совсем оправдана уголовной палатой, основавшей, между прочим, свое решение на том, что третья горничная не умерла...
Не знаю, что сделала горничная, о которой идет речь, но барыня превзошла себя. Она поставила её на колени на дрань, или на тесницы, в которых были набиты гвозди. В этом положении она била ее по спине и по голове вальком и, когда выбилась из сил, позвала кучера на смену..."
"Горничная жены пензенского жандармского полковника несла чайник, полный кипятком; дитя ее барыни, бежавши, наткнулся на горничную, и та пролила кипяток; ребенок был обварен. Барыня, чтоб отомстить той же монетой, велела привести ребенка горничной и обварила ему руку из самовара…"Повторюсь, на страницах книги Герцена такого рода историй десятки, а быть может
даже и сотни. И разве это жизнь? Ты родился и никогда не будешь равным другому, потому что ты вещь и принадлежишь хозяину. А сколько таких историй, о которых мы никогда уже не услышим? Сколько трупов, замученных помещиками, русских людей, закопано на бескрайних просторах нашей Родины? Но почему-то, тех помещиков, их продолжателей - детей и внуков, выросших к 1917 году, в таких же эксплуататоров и расстрелянных за свои деяния после революции, причисляют к жертвам политических репрессий. А куда мы причислим миллионы замученных или погибших от голода крепостных крестьян? Или они не люди?
Почему бы нам в центре Москвы не открыть памятник жертвам помещичьих репрессий?"Чтоб знать, что такое русская тюрьма, русский суд и полиция, для этого надобно быть мужиком, дворовым, мастеровым или мещанином. Политических арестантов, которые большею частию принадлежат к дворянству, содержат строго, наказывают свирепо, но их судьба не идет ни в какое сравнение с судьбою бедных бородачей. С этими полиция не церемонится. К кому мужик или мастеровой пойдет потом жаловаться, где найдет суд?
И во всей России – от Берингова пролива до Таурогена – людей пытают; там, где опасно пытать розгами, пытают нестерпимым жаром, жаждой, соленой пищей; в Москве полиция ставила какого-то подсудимого босого, градусов в десять мороза, на чугунный пол – он занемог и умер в больнице, бывшей под начальством князя Мещерского, рассказывавшего с негодованием об этом. Начальство знает все это, губернаторы прикрывают, правительствующий сенат мирволит, министры молчат; государь и синод, помещики и квартальные – все согласны с Селифаном, что "отчего же мужика и не посечь, мужика иногда надобно посечь!".
В конце рецензии сделаю лишь пару замечаний. В своей книге Герцен, помимо жизни в Российской империи, подробно рассказывает о своих родственниках, близких друзьях-товарищах и даже о жизни дворовых людей, которые прислуживали ему и его отцу. Не обходит Александр Иванович стороной и свои интимные переживания, первую влюбленность и любовные связи. Этим подробностям уделено приличное количество страниц, но, увы, каюсь, интимная жизнь Герцена, как в принципе и любого другого человека меня мало заботит и увлекает, поэтому эти строки Герцена я попросту прочитал по диагонали, а где то и вовсе пролистнул.
В свое оправдание скажу, что каждый читатель ищет в книгах что свое, любимое, меня же всегда интересовала история жизни простого российского народа в любых временных рамках существования нашего Отечества. И поэтому я уделил этой теме большое внимание.
Ну и важно понимать, что воспоминания Герцена не являются истиной в последней инстанции. Это лишь один из фрагментов (хоть и достаточно ярких) пазла, под названием История жизни в Российской империи. И вам, и себе в том числе, я желаю посредством умных книг собрать этот пазл, каким бы горьким для нас он не был.
И не забудьте еще раз поблагодарить своих великих предков, это они строили дворцы, Москву, Санкт-Петербург и выигрывали войны. И нет их вины в том, что жизнь была такой отвратительной. Главная вина лежит на династии Романовых и псевдоэлите, вечно паразитирующей на нашем народе.
Ну а я побежал в библиотеку, добывать второй том воспоминаний Герцена. А за ним должен быть и третий.64871
Аноним26 января 2021 г.Мечты о свободе
Читать далееПонравилось! Безликий до этой поры (в моём представлении) Герцен, «разбуженный декабристами агитатор за революцию», вдруг обрёл симпатичную физиономию — умную и внимательную. И столь же неожиданно обнаружил эмпатию, стойкость характера и чувство юмора. А думала, он ветхий классик, автор пыльных томов, положительно оцененных руководством! Теперь знаю: он был невероятно крут как рассказчик. Я не любитель мемуаров, однако прочитала запоем 9 частей, в том числе и письма! Может быть, события 2020 года изменили меня… или Герцен так могуч и прекрасен, не знаю.
У книги всего два крошечных минуса. Первый — название. Тяжеловесное, строгое, пафосное какое-то! Настораживает. Не «прошлое», а «былое»! Не «мысли», а «думы»! Ну его. Ещё заставит отжиматься. Интеллектуально. Но ничего подобного. Даже стыдно стало потом. Неужто меня настолько декаданс избаловал? Выходит, чтобы книжка заинтересовала, она должна называться «Путь в рубиновую булку» или «Повелитель эстрогена»?..
Второй минус такой. В самом начале автор скромно уверяет: мужики сказали, что прикольно, поэтому, мол, и опубликовал. Мне кажется, текст должен предлагаться с достоинством, без извинений и реверансов. Больше к Герцену никаких претензий. Больше всего мне понравилось даже не то, ЧТО он пишет, а КАК он это делает. Вот, например, характеристика, которую Герцен даёт своему дяде:
«Он не был ни консерватор, ни отсталый человек, он просто не верил в людей, то есть верил, что эгоизм - исключительное начало всех действий, и находил, что его сдерживает только безумие одних и невежество других».А вот пример замечательной характеристики целой группы людей: по-моему, я тоже их встречала, несмотря на то, что приятели Герцена жили полтора столетия назад.
«Торжественно и поэтически являлись середь мещанского мира эти восторженные юноши с своими неразрезными жилетами, с отрешенными бородами».Как знакомо выглядят эти забавные бороды!
Словом, написано очень ярко, до того, что представляешь себе рассказанное до мельчайших подробностей, вплоть до запахов и звуков. Описана Россия первой половины 19 века: столицы, провинция, путь туда и обратно. Смотришь и понимаешь: декорации изменились, а люди остались прежними. Захватывающее чувство и очень позитивное. Внушает надежду, что и сегодня я могла бы приехать в родной город и почувствовать себя дома среди незнакомых людей. Герцен, видимо, тоже думал об этом.
Вторая половина мемуаров связана именно с жизнью вдали от родины, но в постоянной тревоге и заботе о ней. Дело в том, что Герцен ненавидел рабство — во всех его проявлениях. Не только пресловутое крепостное право, но и рабство семейное, угодничание перед начальством, перед властями, даже покорность перед личными слабостями, собственная несвобода — отвратительны автору. Этот максимализм прекрасен. Герцен, в отличие от многих из нас, знает, в чём смысл его жизни. А именно — в том, чтобы писать о свободе. По-моему, это достойно уважения.
Лучшим моментом назову рассуждения на тему «женской неверности». Толстой пишет об этом в «Семейном счастье», Тургенев — в «Дворянском гнезде», и это только то, что попадалось мне на глаза в последнее время. У Герцена — собственная теория. Её стоит прочесть в полном объёме! Вкратце так: девочки получают образование, воспитываются, «выращиваются» исключительнои только ради того, чтобы очаровать правильного мужчину и удачно выйти замуж. А сразу после венчания от женщины требуется — рраз! - и переключиться на варенье, вышивку и детей. Но женщина — не робот, она не может отрубить себе 70% мозга при звоне свадебных колоколов. Куда бы направить мои таланты, думает она. А чему её учили? Правильно! Соблазнять, манить, привлекать, сводить с ума, кружить головы — и всё. Вот и получается этакая «дама с камелиями». Продукт рабства.
Конечно, всё гораздо сложнее. Герцену стоило бы проанализировать то, почему ВООБЩЕ изменяют, было бы куда интереснее.
Словом, отличная вещь. Много забавного о Европе между революцией во Франции и отменой крепостного права в России. Очень нежно о Гарибальди, Герцен его уважал. С изумлением нашла на страницах К.Маркса! В глазах современника это совсем не кудрявый бюстик на постаменте, а довольно неоднозначная персона. Знал бы Александр Иванович, что с Марксом сделает история!.. Думаю, Герцена бы повеселил такой неожиданный поворот. А.И. ценил хорошую шутку.
Советую всем, кого объём не пугает. Хорошей книги должно быть много!492,7K
Аноним6 января 2023 г.«Двадцать три года, и ничего не сделано для бессмертия!» Юлий Цезарь
Читать далее"Помещик говорит слуге: «Молчать! Я не потерплю, чтоб ты мне отвечал!»
Начальник департамента замечает, бледнея, чиновнику, делающему возражение: «Вы забываетесь, знаете ли вы, с кем вы говорите?»
Государь «за мнения» посылает в Сибирь, за стихи морит в казематах — и все трое скорее готовы простить воровство и взятки, убийство и разбой, чем наглость человеческого достоинства и дерзость независимой речи."
Александр Герцен
Трогательная история жизни после которой Александр Герцен станет вашим лучшим другом! В Герцене есть то, что вызывает симпатию. Читаешь и видишь события, словно они происходят прямо сейчас. Вот вы клянётесь в верности с Николаем Огаревым, что посвятите всю жизнь к вящей пользе человечества! Вот его друг Михаил Бакунин, этот русский лев, рвёт и мечет громогласно тиранов. Их слышишь, к ним можно почти прикоснуться. И чем ближе к окончанию тем печальнее становится. Герцена нет и второго такого уже не будет. Он остался в бессмертии только на бумаге и в сердцах тех, кто прикоснулся к его словам. Подобный сердечный трепет возможно испытать лишь начитавшись Льва Николаевича Толстого.
Прежде "рыцари и рейтеры жгли и резали, лили кровь, грабили, засекали вилланов, насиловали их дочерей... Потом наступили другие времена... Нравы еще смягчились, изменилась манера грабить, насиловать стали с платой, обирать — по принятым уставам."
Александр Герцен с юных лет активно изучал диалектику по Гегелю вместе с Белинским, Грановским и Бакуниным. Также они жадно читали Прудона, Фейрбаха, зачитывались сохранившимися записками Робеспьера, Марата, Сен-Жюста, Гракха Бабёфа и Буонарроти. Это определило целый вектор их с Огаревым мировоззренческих взглядов. Но этим Герцен не ограничивался. Это всесторонний, широко развитый, не просто даровитый, но гениальный ум выводы которого не потеряли своей актуальности и для нас, современников. Кроме всесторонней начитанности и образованности Герцен был ещё и крайне харизматичной личностью. Джеймс Майер Ротшильд считал его "русским принцем крови", и оценив его дюжий ум помог ему обуздать Николая I. Гарибальди, Мацини, Орсини - лучшие сыны итальянского народа видели в Герцене чуть ли не единственного человека и друга которому можно безукоризненно доверять. На короткой ножке Герцен также дружил с Петром Чаадаевым. Некоторое время дружил с Пьер-Жозеф Прудоном. Знал и Александр фон Гумбольдта и много кого ещё. Лично участвовал в различных мероприятиях царской семьи в России. Всё богатство своих впечатлений и знакомств он вместил в эту работу, обогатив своими демократическими чаяниями.
"Мысль преследовалась как дурное намерение и независимое слово — как оскорбление общественной нравственности. "
Когда он попал во Францию Наполеона III, то увидел что она ничем в сущности не отличается от варварских порядков в Российской империи. Тот же произвол и наглость жандармов, та же эксплуатация человека человеком. То же насилие. Александр Герцен также участвовал в знаменитой "Весне народов" 1848 года горькие воспоминания о которых вы также здесь найдёте. Вот что пишет Герцен о Франции:
"Страна, которая вынесла законы о подозрительных людях Эспинаса, дала свой залог. Надобно было испугать, показать, что полиция ни перед чем не остановится, надобно было сломить всякое понятие о праве, о человеческом достоинстве, надобно было несправедливостью поразить умы, приучить к ней и ею доказать свою власть. Очистив Париж от подозрительных людей, Эспинас приказал префектам в каждом департаменте открыть заговор, замешать в него не меньше десяти человек заявленных врагов империи, арестовать их и представить на распоряжение министра. Министр имел право ссылать в Кайенну, Ламбессу без следствия, без отчета и ответственности. Человек сосланный погибал, ни оправданья, ни протеста не могло и быть; он не был судим, могла быть одна монаршая милость."
Много рассуждений об эстетике. Герцен обогатил свою память всеми наиболее яркими произведениями мировой культуры. Гете, Шиллер, Байрон одни из его любимых поэтов. Интересно что автор также с интересом и иронией следил за полемикой Маркса, Гейнцена и Руге. Удручающие стечения обстоятельств вынудили Маркса и Герцена относится друг к другу с подозрением, и это не способствовало их личной встрече, в которой вне всяких сомнений все разногласия бы их разрешились.
Герцен был надломлен не только чудовищным поражением народов 1848 года, но также и тем что Георг Гервег - близкий друг, опорочил его жену, его честь и человеческое достоинство. Близкие друзья такие как Владимир Энгельсон и Николай Кетчер в разное время, но также возмутительно предали. Мать и ребёнок утонули на теплоходе. Александр Герцен говорит обо всех с теплотой и оправдывает, но нельзя не испытывать той же грусти что и автор в тех душещипательных главах. Всё это вместе не сломило гордый, свободолюбивый дух великого человека, но отняло много сил, которые могли быть потрачены на плодотворную работу. Почему об этом сказано? Потому как на определённом этапе свое жизни ему хотелось запереться в своём доме в Лондоне, и никого не пускать к себе. Тогда он и написал следующие отчаянные строки:
"Мы знаем, как природа распоряжается с личностями: после, прежде, без жертв, на грудах трупов — ей все равно, она продолжает свое или так продолжает, что попало — десятки тысяч лет наносит какой-нибудь коралловый риф, всякую весну покидая смерти забежавшие ряды. Полипы умирают, не подозревая, что они служили прогрессу рифа. Чему-нибудь послужим и мы. Войти в будущее как элемент не значит еще, что будущее исполнит наши идеалы. Рим не исполнил ни Платонову республику, ни вообще греческий идеал. Средние века не были развитием Рима. Современная мысль западная войдет, воплотится в историю, будет иметь свое влияние и место, так, как тело наше войдет в состав травы, баранов, котлет, людей. Нам не нравится это бессмертие — что же с этим делать? Теперь я привык к этим мыслям, они уже не пугают меня. Но в конце 1849 года я был ошеломлен ими, и, несмотря на то что каждое событие, каждая встреча, каждое столкновение, лицо — наперерыв обрывали последние зеленые листья, я еще упрямо и судорожно искал выхода. Оттого-то я теперь и ценю так высоко мужественную мысль Байрона. Он видел, что выхода нет, и гордо высказал это. Я был несчастен и смущен, когда эти мысли начали посещать меня; я всячески хотел бежать от них... я стучался, как путник, потерявший дорогу, как нищий, во все двери, останавливал встречных и расспрашивал о дороге, но каждая встреча и каждое событие вели к одному результату — к смирению перед истиной, к самоотверженному принятию ее."
Нельзя не привести два отрывка в котором Герцен с горечью говорит об идеологическом, его и Огарева разрыве со старыми и горячо любимыми друзьями-товарищами, с кружком Станкевича а именно с Тимофеем Грановским, Константином Аксаковым, Николаем Кетчером, Евгением Коршем:
"Наука,— если только человек вверится ей без якоря,— непременно прибьет его своими волнами к седым утесам, о которые бились — от семи греческих мудрецов до Канта и Гегеля — все дерзавшие думать. Вместо простых объяснений, почти все пытались их обогнуть и только покрывали их новыми слоями символов и аллегорий, оттого-то и теперь они стоят так же грозно, а пловцы боятся ехать прямо и убедиться, что это вовсе не скалы, а один туман, фантастически освещенный. Шаг этот не легок, но я верил и в слиты и в волю наших друзей, им же не вновь приходилось искать фарватера, как Белинскому и мне. Долго бились мы с ним в беличьем колесе диалектических повторений и выпрыгнули наконец из него на свой страх. У них был наш пример перед глазами и Фейербах в руках. Долго не верил я, но наконец убедился, что если друзья наши не делят образа доказательств Редкина, то, в сущности, все же они с ним согласнее, чем со мной, и что, при всей независимости их мысли, еще есть истины, которые их пугают. Кроме Белинского, я расходился со всеми, с Грановским и Е. Коршем. Открытие это исполнило меня глубокой печалью; порог, за который они запнулись, однажды приведенный к слову, не мог больше подразумеваться. Споры вышли из внутренней необходимости снова прийти к одному уровню; для этого надобно было, так сказать, окликнуться, чтоб узнать, кто где. Прежде чем мы сами привели в ясность наш теоретический раздор, его заметило новое поколение, которое стояло несравненно ближе к моему воззрению. Молодежь не только в университете и Лицее сильно читала мои статьи о «Дилетантизме в науке» и «Письма об изучении природы», но и в духовных учебных заведениях."
"Мы думали, что сладим, что дружба наша сдует разногласие, как пыль; но тон и смысл последних слов открывал между нами даль, которой мы не предполагали. Так вот она межа — предел и с тем вместе ценсура! Всю дорогу ни Огарев, ни я не говорили. Возвращаясь домой, мы грустно покачали головой и оба в один голос сказали: «Итак, видно, мы опять одни?»"
Отдельного внимания заслуживают главы о Швейцарии, о простом народе что там живёт и о красотах природы которые поражают воображение. Ещё будучи под впечатлением Шиллеровского "Вильгельма Тилля", под впечатлением "Элоизы" Руссо и Байороном, он увидел эту пасторальную страну "демократических" кантонов и почти остался там жить навсегда. Однако вероломные силы реакции дотянулись и до праведных бюргеров в горах от которых ему пришлось бежать в презрении.
Очень занимательно Герцен рассказал свои впечатления об печальной, дикой религии вотяков (это финны). Хорошо показана чудовищная, из поколение в поколение, придавленность человека природой и оттого религиозный дурман:
"Все молитвы их сводятся на материальную просьбу о продолжении их рода, об урожае, о сохранении стада, и больше ничего. «Дай, Юмала, чтоб от одного барана родилось два, от одного зерна родилось пять, чтоб у моих детей были дети». В этой неуверенности в земной жизни и хлебе насущном есть что-то отжившее, подавленное, несчастное и печальное. Диавол (шайтан) почитается наравне с богом. Я видел сильный пожар в одном селе, в котором жители были перемешаны — русские и вотяки. Русские таскали вещи, кричали, хлопотали,— особенно между ними отличался целовальник. Пожар остановить было невозможно; но спасти кое-что было сначала легко. Вотяки собрались на небольшой холмик и плакали навзрыд, ничего не делая."
"Былое и думы" попали в Библиотеку Всемирной Литературы в двух томах. Что значит 1382 страницы, а это не мало. Лучшие советские искусствоведы по праву и достоинству ставят эти мемуары в один ряд с самой передовой художественной мыслью человечества всех времён и народов.
«Слышен глухой общий ропот, но где силы? Где противудействие? Тяжело, брат,— а выхода нет живому». (Тимофей Грановский)По степени воздействия и трогательности эти мемуары могут сравниться с Бабушкиным И. В. "Воспоминания (1893—1900 гг.)." Александр Герцен - это высший цвет русской интеллигенции получивший мало того что блестящее образование, но ещё и имеющий настоящий дар слова, гениальную способность видеть за формой содержание, овладевший диалектикой Гегеля и материализмом Фейрбаха. Богач который силой своей харизмы и светским лоском сдружился со всеми влиятельными людьми Европы, от Гарибальди до Ротшильда. Иван Бабушкин - рабочий которого закалила промышленность Иваново-Вознесенска. Безграмотный, задавленный нищетой, недосыпом и чудовищными условиями труда, он прошёл тот же невыносимый путь, что и "Мартин Иден" Джека Лондона, обучился грамоте и образовал себя сам жадностью впиваясь в гранит науки, каждую крупицу свободного времени посещая уроки в бесплатных кружках. Что же их объединяет? Они выковали себя сами, оставив далеко позади всех свои друзей, знакомых, общественное мнение, и в конечном итоге доказали, что были правы, в то самое время как филистерское большинство ошибалось. Они послужили делу эксплуатируемого народа. Владимир Ленин написал отдельное слово специально о каждом. Это великие герои отдавшие всю жизнь свою, по мере своих сил и возможностей искоренению эксплуатации человека человеком. После прочтения мемуаров и того и другого, вы не сможете не полюбить их. Их застывшая в книге мысль живёт и поныне, она будит сердца и пытливую мысль, учит тому, что значит быть человеком.
Очень интересный комментарий Герцена рассказывающий нюансы о семье знаменитого декабриста:
"Генерал-губернатор Западной Сибири Пестель, отец знаменитого Пестеля, казненного Николаем, был настоящий римский проконсул, да еще из самых яростных. Он завел открытый, систематический грабеж во всем крае, отрезанном его лазутчиками от России. Ни одно письмо не переходило границы нераспечатанное, и горе человеку, который осмелился бы написать что-нибудь о его управлении. Он купцов первой гильдии держал по году в тюрьме, в цепях, он их пытал. Чиновников посылал на границу Восточной Сибири и оставлял там года на два, на три."
В целом "Былое и думы. Том 1" произведение ни на что не похожее. Остроумие, начитанность и гений Герцена поражает воображение. Богатство языка как у Льва Толстого. Мысль строго приземлённая, лишённая даже намёка на идеализм. Такой ум как Герцен впору мог бы тягаться с Фридрихом Энгельсом по высоте своих природных дарований и интересов.
Есть некоторые отрывки из произведения, которые нельзя не привести:
"...Без чтения нет настоящего образования, нет и не может быть ни вкуса, ни слога, ни многосторонней шири понимания; Гете и Шекспир равняются целому университету. Чтением человек переживает века, не так, как; в науке, где он берет последний очищенный труд, а как попутчик, вместе шагая и сбиваясь с дороги."
"Русскому народу нечего бояться, ибо ничем уже не ухудшить несчастной его судьбы".
"Личность создается средой и событиями, но и события осуществляются личностями и носят на себе их печать — тут взаимодействие."
"Разум спокон века был недоступен или противен большинству. Для того чтоб разум мог понравиться, Анахарсис Клоц должен был одеть его в хорошенькую актрису, а ее раздеть донага. Действовать на людей можно только грезя их сны яснее, чем они сами грезят, а не доказывать им свои мысли так, как доказывают геометрические теоремы."
Жалкие люди, люди-трава, люди-слизняки говорят, что не следует бранить эту шайку разбойников и негодяев, которые управляют нами.
"Чудесам поверит своей детской душой крестьянин, бедный, обобранный дворянством, обворованный чиновничеством, обманутый освобождением, усталый от безвыходной работы, от безвыходной нищеты, — он поверит. Он слишком задавлен, слишком несчастен, чтобы не быть суеверным."
"Конечно, человек, много испытавший, выносливее, но ведь это оттого, что душа его помята, ослаблена. Человек изнашивается и становится трусливее от перенесенного. Он теряет ту уверенность в завтрашнем дне, без которой ничего делать нельзя; он становится равнодушнее, потому что свыкается с страшными мыслями, наконец, он боится несчастий, то есть боится снова перечувствовать ряд щемящих страданий, ряд замираний сердца, которых память не разносится с тучами."
"Беспощадная потребность разбудить человека является только тогда, когда он облекает свое безумие в полемическую форму или когда близость с ним так велика, что всякий диссонанс раздирает сердце и не дает покоя."
Вино оглушает человека, дает возможность забыться, искусственно веселит, раздражает; это оглушение и раздражение тем больше нравятся, чем меньше человек развит и чем больше сведен на узкую, пустую жизнь. Как же не пить слуге, осужденному на вечную переднюю, на всегдашнюю бедность, на рабство, на продажу? Он пьет через край — когда может, потому что не может пить всякий день; это заметил лет пятнадцать тому назад Сенковский в «Библиотеке для чтения». В Италии и южной Франции нет пьяниц, оттого что много вина. Дикое пьянство английского работника объясняется точно так же. Эти люди сломились в безвыходной и неровной борьбе с голодом и нищетой; как они ни бились, они везде встречали свинцовый свод и суровый отпор, отбрасывавший их на мрачное дно общественной жизни и осуждавший на вечную работу без цели, снедавшую ум вместе с телом. Что же тут удивительного, что, пробыв шесть дней рычагом, колесом, пружиной, винтом,— человек дико вырывается в субботу вечером из каторги мануфактурной деятельности и в полчаса напивается пьян, тем больше, что его изнурение не много может вынести. Лучше бы и моралисты пили себе Irish или Scotch whisky да молчали бы, а то с их бесчеловечной филантропией они накличутся на страшные ответы."
"Разница между дворянами и дворовыми так же мала, как между их названиями. Я ненавижу, особенно после бед 1848 года, демагогическую лесть толпе, но аристократическую клевету на народ ненавижу еще больше. Представляя слуг и рабов распутными зверями, плантаторы отводят глаза другим и заглушают крики совести в себе. Мы редко лучше черни, но выражаемся мягче, ловчее скрываем эгоизм и страсти; наши желания не так грубы и не так явны от легости удовлетворения, от привычки не сдерживаться, мы просто богаче, сытее и вследствие этого взыскательнее. Когда граф Альмавива исчислил севильскому цирюльнику качества, которые он требует от слуги, Фигаро заметил, вздыхая: «Если слуге надобно иметь все эти достоинства, много ли найдется господ, годных быть лакеями?»"***
Gut verloren — etwas verloren,
Ehre verloren — viel verloren.
Musst Ruhm gewinnen,
Da werden die Leute sich anders besinnen.
Mut verloren — alles verloren.
Da war’s besser nicht geboren.Потерять имущество — потерять немного. Потерять честь — потерять много. Но завоюешь славу — и люди изменят свои мнения. Потерять мужество — все потерять. Тогда уж лучше было не родиться ( нем.) Иоганн Вольфганг фон Гёте
***
"Вся нравственность свелась на то, что неимущий должен всеми средствами приобретать, а имущий—хранить и увеличивать свою собственность; флаг, который поднимают на рынке для открытия торга, стал хоругвию нового общества. Человек de facto сделался принадлежностью собственности; жизнь свелась на постоянную борьбу из-за денег. Политический вопрос с 1830 года делается исключительно вопросом мещанским, и вековая борьба высказывается страстями и влечениями господствующего состояния. Жизнь свелась на биржевую игру, все превратилось в меняльные лавочки и рынки — редакции журналов, избирательные собрания, камеры. Все партии и оттенки мало-помалу разделились в мире мещанском на два главные стана: с одной стороны, мещане-собственники, упорно отказывающиеся поступиться своими монополиями, с другой — неимущие мещане, которые хотят вырвать из их рук их достояние, но не имеют силы, то есть, с одной стороны, скупость, с другой — зависть.""Деньги — независимость, сила, оружие. А оружие никто не бросает во время войны, хотя бы оно и было неприятельское, даже ржавое."
11444
Цитаты
Аноним19 апреля 2020 г.Ничего нет легче, как с высоты трезвого опьянения патера Метью осуждать пьянство и, сидя за чайным столом, удивляться, для чего слуги ходят пить чай в трактир, а не пьют его дома, несмотря на то что дома дешевле. <...> Лучше бы и моралисты пили себе Irich или Scotch whisky да молчали бы, а то с их бесчеловечной филантропией они накличутся на страшные ответы.
0113- Аноним19 апреля 2020 г.
В передней дети перенимают грубые выражения и дурные манеры, это правда, но в гостиной они перенимают грубые мысли и дурные чувства
057
Подборки с этой книгой
Библиотека всемирной литературы
- 201 книга
Планы - 2020
- 17 книг
__ Советское книгоиздание. 1966-1970
- 237 книг
1 Бумажная еда
- 888 книг
Примелькавшееся у взрослых, когда я была маленькая
- 12 книг
Другие издания
