Тот, кто ловит мотыльков

Она, так сказать, вполне усвоила эту манеру поведения. Примерила ее на себя и решила, что та ей идет, но не как платье, а как вторая кожа, если ты понимаешь, что я хочу сказать. Притворство – это платье. А вторая кожа… – Он тяжело вздохнул. – Её нельзя содрать. Это приведет к увечью.

... любая информация имеет ценность, и делиться ею необдуманно – поступок как минимум опрометчивый.

– Нам не надо как лучше. Нам надо как всегда.

– Хочешь сказать, сбежать отсюда мы не можем и, чтоб не повеситься с тоски, придумали, что нас все устраивает?

– Для нас то, как мы живем, – это самое правильное.
– Это если бы у вас был выбор, – тихо возразила Маша. Не стоило этого делать,
не стоило вообще ввязываться в этот разговор, но в последних словах Беломестовой прозвучало что-то вроде вызова, и она его приняла. – Ваш таволжанский патриотизм – это, помоему, форма смирения.

В чужих объяснениях никакого толку нет. Польза бывает только от тех мыслей, до которых сам додумался. 

Живешь-живешь рядом с человеком, изменения в нем накапливаются незаметно… А потом раз – и карстовый провал.

... до Маши доносились голоса сериальных актеров, деревянные и плоские, точно дешевые отрывные спички. Она представляла, как они бесконечно чиркают ими, не высекая ни единой искры.

И еще она улыбается – как человек, который не знает, что он улыбается, не думает об этом вообще.

На пути обратно Маша мысленно ругала себя. Что ей стоило похвалить чужую работу? Человек старался, трудился, искал красоту, любовался своими уродцами… А она раздавила бабочку вдохновения кованым сапогом. Нехорошо.