Книги в мире 2talkgirls
JullsGr
- 6 350 книг

Ваша оценкаЖанры
Ваша оценка
Ясни, ясни на небе звезды, мёрзни, мёрзни волчий хвост! Я вас умоляю, ну что эта лисичка, так называемая сестричка, о себе воображает, что сделала она такого экстраординарного, чтобы заработать репутацию хитрейшей бестии, первейшего трикстера, сложной штучки, чёртовой куклы? Пригодной на воротник прикинулась — вот, собственно, и вся хитрость для непосредственной пользы желудку. Ну, налопалась в результате краденой рыбы и шла бы себе поздорову. Но нет, лопать надо провокационно и соблазнительно посередь дороги, чтоб слюни у простофиль текли, а потом отправлять их что-то несуществующее и несущественное ловить туда и таким способом, которым заведомо только жизненно-важное отморозишь, думая: «эк, сколько привалило добра — и не вытащишь», - а клёва-то нет, клёво не будет, сплошное надувательство и головная боль. А ей-то что за радость дураков морочить? Что за нездоровые амбиции и мелкий садизм? Заняться больше нечем? Битый небитого везет — сама не могла прогуляться, ножками? И неужели не понятно, что дважды фокус не пройдёт: серые лентяи и расслабленные мечтательные старики сильно задумаются, прежде чем снова с рыжей дело иметь… Но: не пройдет этот — прокатит следующий. Раз за разом — проверено.
Будет уже сказки сказывать, а тем более их трактовать. Совсем не факт, что я попала в яблочко, сравнив мадемуазель Нотомб, зловредную любительницу эксцентричных шляп и красной губной помады — ей бы в бурлеске не меньше пошло выступать, чем словами жонглировать, — с излюбленным персонажем примитивной живописи по сырой штукатурке в учреждениях дошкольного образования. Но вот факт: семнадцатая по гамбургскому, и пятая, что ли, на моём личном счету, красочная короткометражка от 53-летней enfant terrible и стабильной маркетинговой сенсации – это (сейчас выведу новый формат, который сразу и транскрибирую во избежание автоматического остракизма) очередная книжка-[найопка]. Вычурный и ядовитый фонтанчик искреннего самолюбования, зарождающийся где-то в поверхностных слоях: для его шипучего бурления в течение шести с половиной примерно минут вовсе не нужно бурить артезианскую скважину — Нотомб запросто обходится малой сапёрной лопаткой, разрабатывая небогатый карьер современной литературы ровно на ту глубину, на которой залегает сарказм и летучие газы иллюзорных смыслов — они не то чтобы отменяют логику и здравый смысл, но видоизменяют их во что-то другое, довольно нелепое и малопривлекательное — аж пользоваться противно. Критическое благополучие читателя под угрозой — нас обманывают, над нами издеваются, мы отравлены, нас не пытаются поразить остроумием или тонкими аллюзиями, а вот наглостью и безнаказанностью — да. Ведь сколько ни паникуй, ни раздражайся, ни мечтай, чтоб съела шляпу и подавилась — на чистую воду не выведешь, и так же все на поверхности уже: книжка-[найопка] – прекрасный способ проиллюстрировать мысль о неподотчётности автора публике — что хочет, то и творит, не заботясь ни о каком правдоподобии при извлечении кроликов из цилиндров, распиливании женщин и способов ловли рыбы. Ну а мы, развесив уши, можем и прогуляться по зимней дороге — тут недалеко, за углом буквально.
Любовная трагедия, значит, тут разворачивается, вы посмотрите. Форма изложения: самоубийственное послание (и тут внезапно книжка-[найопка] начинает казаться подозрительно длинной) филолога, торгующего конвекторными обогревателями, - он внезапно утратил вроде как совершенно отчётливый прежде смысл жизни, потому что «самая совершенная женщина в мире» обошлась с ним жестоко. Форма смерти: захват боинга с дальнейшим крушением об какой-нибудь особо выдающийся на фоне ландшафта памятник культурного наследия — потому что раз уж «самое совершенное создание в мире» таки свинья, то чего ждать от всего остального мира? - надо срочно разрушить. Ну а мир, он, конечно, тут же рухнет, унесётся в небытие, стоит только спикировать на Эйфелеву башню, можете не сомневаться, — и это будет идеальное злодейство, не опошленное никаким смыслом, законными человеческими требования и террористическим делом чести. Персонаж попросту станет героем: безупречным чудовищем, «отребъем, сумасшедшим», бессмертным.
. А потом пусть наступает весна, если осмелится. Разбитая любовь, сокрушительница миров. Начало и конец. Красотища.
Однако, стоит присмотреться к внутренностям, устроить по ним гадание, разобраться кака така любовь. Из предсмертной записки (на 160 страниц, повторюсь), которую по логике прочесть у нас не осталось ни малейшего шанса — сгорела ж в всепожирающем армагеддонском пламени, вместе с логикой, - на нас с жестяным грохотом высыпается масса подробно синтезированных деталек, которые заставляют усомниться не только в наличии хоть какой-нибудь «любви» как главного, абсолютного объекта повествования, но и существование страдающих по ее вине субъектов под большим вопросом — пусть даже в самой свихнувшейся сюрреальности текучего виановского Парижа. Начнем с того, с чего действительно начинается: родители хотели девочку Зою, но родился мальчик, которого кровь из носа пришлось назвать Зоилом — и, прошу заметить, никого в обитаемых вселенных больше так важно, с заглавной Зы, никогда не звали, кроме одного злоязычного грека, адского пса красноречия, достигшего предела софистического метода литературной критики, самозабвенно громя Гомера с Платоном - все остальные последующие зоилы скатились в мелкую нарицательность и максимум разводили для Пушкина «опиум чернил слюною бешеной собаки». Такого вот героя-любовника решила реинкарнировать Нотомб — и надо сказать, претенциозных выморочных афоризмов для двойного слепого цитирования он производит немало: вон, в эпиграфе, например. С девочкой, ради которой стоит крушить мироздание, дело, поверьте, обстоит не более человечным образом: имя ей Астролябия — в честь сына Элоизы и Абеляра. И тут я притормозила, не столько для того, чтобы осмыслить какой-такой Астролябий мог народиться у оскопленного средневекового схоласта и его эфемерной возлюбленной, сколько чтоб отогнать подальше молодого человека в лаковых штиблетах без носков: «К обеду астролябия была продана слесарю за три рубля. - Сама меряет, - сказал молодой человек, передавая астролябию покупателю, - было бы что мерить». Кыш! Ильф, Петров, не мешайте разбираться с бельгийской литературой! Тихо мне тут!
Короче, неприступная Астролябия живет на холодных вершинах — в необогреваемой мансарде, Зоилу не даёт и даже ничего у него не покупает, никаких обогревателей. А всё потому, что в книжке-[найопке] есть третий, неописуемый как бессмысленное дерево баобаб, персонаж — опа! - слабоумная романистка, беззаветному служению которой посвятила себя без остатка муза Зоила, и для глупостей у Астролябии Петровны теперь ни времени и ни желания нет. Даже если накормить гватемальскими псилоцибами под Aphex Twin – казалось бы лучший способ поглощения и слияния — возлюбленная окаменеет, потому что соединенная с ней незримой пуповиной подопечная писательница тогда вообще в полной отключке и иных мирах. У писательницы, само собой, тоже есть имя, которое любезная Амели снова старательно для нас разжевала: Альенора, ну в смысле alien, ну в смысле «чужой». Ксеноморф. Непостижимая, неудобная, пугающая форма жизни.
Очень уж простая в результате схема разводки выходит: критик, возжелавший добиться недостижимого искристо-заиндивевшего идеала, не в состоянии преодолеть неуправляемую, непредсказуемую, тупую, гениальную, беспомощную, пускающую слюни и резиновых уточек в ванной, вечно голодную и капризную тушу литературы, и, судя по тому, что я всё-таки прочла его предсмертную исповедь, - Зоилу так и не удалось снести с лица земли ажурную звенящую конструкцию башни Эйфеля, воплощенную букву А, первую букву алфавита: Астролябия, Альенора, Амели, чтоб её, Нотомб. Мёрзни, мёрзни, волчий хвост!

Амели Нотомб - Достоевский нашего времени. Уж больно она любит заглянуть на самое дно человеческой души и вытащить наружу всё, что там лежит. Особенно то, на что смотреть никто не хочет. Герои её эксцентричны, находятся на грани нервного срыва, совершают поступки абсурдные и логика их, с точки зрения обычного обывателя, извращенная. Не так ли и у Фёдора Михайловича? Опять же занимательность: написано легко, оторваться сложно, но особых стилистических изысков здесь не найдёшь. Часто это вообще выглядит как чистой воды графомания. Понятно, что масштаб двух писателей несопоставим, но какое время, такие у него и достоевские.
Итак, Нотомб решила написать роман от лица мужчины. Но ничего специфически мужского в герое нет. Это скорее отвлеченная идея (и снова я киваю в сторону нашего великого классика). Идея состоит в том, что красота мир не спасёт, а потому должна быть разрушена. Мир оказался для героя недостаточно хорош, а потому мир должен ответить. Психологи бы заключили, что у героя невероятно высокие запросы при заниженной самооценке. Можно сказать, что это болезнь нашего времени, можно сказать, что любого.
Второй пласт романа - размышления о блеске и нищете современной литературы. Аутистка, неспособная ни говорить нормально, ни обслуживать себе (образ, скорее, комический и опять же отвлеченная идея) становится известной писательницей. Романы её, полные агрессии и насилия, хорошо раскупаются, и у неё даже есть личная секретарша. Что это, самопародия? Вполне возможно, ощущение, что всё написанное - жуткий стёб, не оставляет на протяжении всего романа.
Наконец, главная героиня, из-за которой весь сыр-бор. Снежная королева, не способная ни на какое чувство. В лучшем случае она готова, чтоб её обожали и водили вокруг неё хороводы. Даже со своей приятельницей-писательницей она живёт не потому, что к ней привязана, а потому что "так обещала". Читай, эта "совместная" жизнь заполняет пустоту её жизни (плюс худо-бедно оплачивается).
Вот такие пирожки с котятами. Не всякому придутся по вкусу.

Ведь каждый, кто на свете жил,
Любимых убивал,
Один - жестокостью, другой -
Отравою похвал,
Коварным поцелуем - трус,
А смелый - наповал.
"Баллада Рэдингской тюрьмы". Оскар Уайльд
Герой книги Амели Нотомб "Зимний путь" решился на убийство другого рода...
Вообще, книга... подобрать бы слово... катастрофична! Ну правда, катастрофа какая-то! Она так спокойно повествует о таких жестоких вещах - наркотиках, терроризме, любви, жизни - что невольно попадаешь под влияние этого размеренного повествования, а в моем случае, еще и под влияние спокойного голоса Павла Исайкина. Попадаешь под влияние, вязнешь в нем и кажется, что все это так близко. Кайф, который побуждает к поступкам, любовь, которая ничего не значит, а только тяготит, жизнь, которая создана только для того, чтобы доказать что-то и кому-то... И как под наркозом начинаешь думать, что все не имеет смысла, а умереть - это выход. И всерьез задумываешься, можно ли ставить на чаши весов геройство самого себя и преступление против мира. Уф. И хорошо, что книга такая коротенькая! И жаль, что книга такая коротенькая. Когда Павел Исайкин поставил точку в своем повествовании, я даже с удивлением посмотрела на наушники - не сели ли батарейки. Так хотелось мне развязки, которая вырвет меня из всех этих неправильных мыслей. Вырвет, образумит. Но, наверное, Нотомб все же гений. Потому что к правильным решениям нужно приходить самостоятельно. Их нельзя пережевывать и преподносить на блюдечке. Сама, детка, сама...

Западная Европа очень давно не переживала войн. А поколения людей, родившихся во времена затяжного мира, гибнут под косой Смерти совсем иным путем. Что ни год, бесчисленные имена удлиняют список жертв, загубленных посредственностью.

Да в самом факте жизни уже есть смысл. А в том, что мы живем на этой планете, заложен другой смысл. И в том, что живем среди себе подобных, таится еще один смысл. Ну и так далее. Кричать, что жизнь лишена смысла, просто несерьезно.

Влюбиться зимой — не очень удачная затея. Симптомы влюбленности в это время года более возвышенны, но вместе с тем и более мучительны. Безупречно чистая белизна мороза подстегивает мрачную радость томительного ожидания. Озноб распаляет лихорадочную страсть.














Другие издания


