Рецензия на книгу

• 

  Аноним10 ноября 2019 г.

  Чужой против критика... и мелкого хищника

  «...чтобы полюбить какое-то место, нужно взглянуть на него с высоты. Наверное, именно потому люди и воображают, что Бог сидит в небесах, высоко над Землей, иначе как бы у него получилось любить нас?»

  Ясни, ясни на небе звезды, мёрзни, мёрзни волчий хвост! Я вас умоляю, ну что эта лисичка, так называемая сестричка, о себе воображает, что сделала она такого экстраординарного, чтобы заработать репутацию хитрейшей бестии, первейшего трикстера, сложной штучки, чёртовой куклы? Пригодной на воротник прикинулась — вот, собственно, и вся хитрость для непосредственной пользы желудку. Ну, налопалась в результате краденой рыбы и шла бы себе поздорову. Но нет, лопать надо провокационно и соблазнительно посередь дороги, чтоб слюни у простофиль текли, а потом отправлять их что-то несуществующее и несущественное ловить туда и таким способом, которым заведомо только жизненно-важное отморозишь, думая: «эк, сколько привалило добра — и не вытащишь», - а клёва-то нет, клёво не будет, сплошное надувательство и головная боль. А ей-то что за радость дураков морочить? Что за нездоровые амбиции и мелкий садизм? Заняться больше нечем? Битый небитого везет — сама не могла прогуляться, ножками? И неужели не понятно, что дважды фокус не пройдёт: серые лентяи и расслабленные мечтательные старики сильно задумаются, прежде чем снова с рыжей дело иметь… Но: не пройдет этот — прокатит следующий. Раз за разом — проверено.

  Будет уже сказки сказывать, а тем более их трактовать. Совсем не факт, что я попала в яблочко, сравнив мадемуазель Нотомб, зловредную любительницу эксцентричных шляп и красной губной помады — ей бы в бурлеске не меньше пошло выступать, чем словами жонглировать, — с излюбленным персонажем примитивной живописи по сырой штукатурке в учреждениях дошкольного образования. Но вот факт: семнадцатая по гамбургскому, и пятая, что ли, на моём личном счету, красочная короткометражка от 53-летней enfant terrible и стабильной маркетинговой сенсации – это (сейчас выведу новый формат, который сразу и транскрибирую во избежание автоматического остракизма) очередная книжка-[найопка]. Вычурный и ядовитый фонтанчик искреннего самолюбования, зарождающийся где-то в поверхностных слоях: для его шипучего бурления в течение шести с половиной примерно минут вовсе не нужно бурить артезианскую скважину — Нотомб запросто обходится малой сапёрной лопаткой, разрабатывая небогатый карьер современной литературы ровно на ту глубину, на которой залегает сарказм и летучие газы иллюзорных смыслов — они не то чтобы отменяют логику и здравый смысл, но видоизменяют их во что-то другое, довольно нелепое и малопривлекательное — аж пользоваться противно. Критическое благополучие читателя под угрозой — нас обманывают, над нами издеваются, мы отравлены, нас не пытаются поразить остроумием или тонкими аллюзиями, а вот наглостью и безнаказанностью — да. Ведь сколько ни паникуй, ни раздражайся, ни мечтай, чтоб съела шляпу и подавилась — на чистую воду не выведешь, и так же все на поверхности уже: книжка-[найопка] – прекрасный способ проиллюстрировать мысль о неподотчётности автора публике — что хочет, то и творит, не заботясь ни о каком правдоподобии при извлечении кроликов из цилиндров, распиливании женщин и способов ловли рыбы. Ну а мы, развесив уши, можем и прогуляться по зимней дороге — тут недалеко, за углом буквально.

  Любовная трагедия, значит, тут разворачивается, вы посмотрите. Форма изложения: самоубийственное послание (и тут внезапно книжка-[найопка] начинает казаться подозрительно длинной) филолога, торгующего конвекторными обогревателями, - он внезапно утратил вроде как совершенно отчётливый прежде смысл жизни, потому что «самая совершенная женщина в мире» обошлась с ним жестоко. Форма смерти: захват боинга с дальнейшим крушением об какой-нибудь особо выдающийся на фоне ландшафта памятник культурного наследия — потому что раз уж «самое совершенное создание в мире» таки свинья, то чего ждать от всего остального мира? - надо срочно разрушить. Ну а мир, он, конечно, тут же рухнет, унесётся в небытие, стоит только спикировать на Эйфелеву башню, можете не сомневаться, — и это будет идеальное злодейство, не опошленное никаким смыслом, законными человеческими требования и террористическим делом чести. Персонаж попросту станет героем: безупречным чудовищем, «отребъем, сумасшедшим», бессмертным.

  
  «В момент убийства держать в голове «Зимний путь» Шуберта — именно потому что между моими действиями и этой музыкой нет никакой связи»

  . А потом пусть наступает весна, если осмелится. Разбитая любовь, сокрушительница миров. Начало и конец. Красотища.

  Однако, стоит присмотреться к внутренностям, устроить по ним гадание, разобраться кака така любовь. Из предсмертной записки (на 160 страниц, повторюсь), которую по логике прочесть у нас не осталось ни малейшего шанса — сгорела ж в всепожирающем армагеддонском пламени, вместе с логикой, - на нас с жестяным грохотом высыпается масса подробно синтезированных деталек, которые заставляют усомниться не только в наличии хоть какой-нибудь «любви» как главного, абсолютного объекта повествования, но и существование страдающих по ее вине субъектов под большим вопросом — пусть даже в самой свихнувшейся сюрреальности текучего виановского Парижа. Начнем с того, с чего действительно начинается: родители хотели девочку Зою, но родился мальчик, которого кровь из носа пришлось назвать Зоилом — и, прошу заметить, никого в обитаемых вселенных больше так важно, с заглавной Зы, никогда не звали, кроме одного злоязычного грека, адского пса красноречия, достигшего предела софистического метода литературной критики, самозабвенно громя Гомера с Платоном - все остальные последующие зоилы скатились в мелкую нарицательность и максимум разводили для Пушкина «опиум чернил слюною бешеной собаки». Такого вот героя-любовника решила реинкарнировать Нотомб — и надо сказать, претенциозных выморочных афоризмов для двойного слепого цитирования он производит немало: вон, в эпиграфе, например. С девочкой, ради которой стоит крушить мироздание, дело, поверьте, обстоит не более человечным образом: имя ей Астролябия — в честь сына Элоизы и Абеляра. И тут я притормозила, не столько для того, чтобы осмыслить какой-такой Астролябий мог народиться у оскопленного средневекового схоласта и его эфемерной возлюбленной, сколько чтоб отогнать подальше молодого человека в лаковых штиблетах без носков: «К обеду астролябия была продана слесарю за три рубля. - Сама меряет, - сказал молодой человек, передавая астролябию покупателю, - было бы что мерить». Кыш! Ильф, Петров, не мешайте разбираться с бельгийской литературой! Тихо мне тут!

  Короче, неприступная Астролябия живет на холодных вершинах — в необогреваемой мансарде, Зоилу не даёт и даже ничего у него не покупает, никаких обогревателей. А всё потому, что в книжке-[найопке] есть третий, неописуемый как бессмысленное дерево баобаб, персонаж — опа! - слабоумная романистка, беззаветному служению которой посвятила себя без остатка муза Зоила, и для глупостей у Астролябии Петровны теперь ни времени и ни желания нет. Даже если накормить гватемальскими псилоцибами под Aphex Twin – казалось бы лучший способ поглощения и слияния — возлюбленная окаменеет, потому что соединенная с ней незримой пуповиной подопечная писательница тогда вообще в полной отключке и иных мирах. У писательницы, само собой, тоже есть имя, которое любезная Амели снова старательно для нас разжевала: Альенора, ну в смысле alien, ну в смысле «чужой». Ксеноморф. Непостижимая, неудобная, пугающая форма жизни.

  Очень уж простая в результате схема разводки выходит: критик, возжелавший добиться недостижимого искристо-заиндивевшего идеала, не в состоянии преодолеть неуправляемую, непредсказуемую, тупую, гениальную, беспомощную, пускающую слюни и резиновых уточек в ванной, вечно голодную и капризную тушу литературы, и, судя по тому, что я всё-таки прочла его предсмертную исповедь, - Зоилу так и не удалось снести с лица земли ажурную звенящую конструкцию башни Эйфеля, воплощенную букву А, первую букву алфавита: Астролябия, Альенора, Амели, чтоб её, Нотомб. Мёрзни, мёрзни, волчий хвост!

  104

  3,7K