Мы вышли покурить на 17 лет

Майский ветер обдувает Олега Григорьевича позабытым курортным теплом. На миг представляется, что неподалеку море. «Олежка, а может, тебе еще на грудь нассать, чтоб Ялтой пахло?»

Мне не терпелось остаться одному. Хотелось бормотать и восклицать. В присутствии посторонних я не мог обстоятельно переживать свою тоску

Мы ехали в маршрутке, она прильнула ко мне, словно доверчивый ребенок, я нежно целовал этот беззащитный висок, хрупкую детскую косточку. Что поделаешь, висок запомнился мне больше многоопытного ее взрослого рта…

Маша была регулярна, как прием лекарства — четыре раза в день.

Словно бы псы господни затравили ангела – такой был в тот вечер немыслимый закат.

Сердце мое колотилось — первый ужас волновал посильнее первой влюбленности.

Меня от***дили. И прежний мир лопнул, как хрупкий елочный пузырь, — телевизионный ирий Петровых и Васечкиных, эдем кудрявых Электрониников и глазастых Алис — все вымышленное советское детство разлетелось на брызги и осколки. До шестого класса я сберегал весь этот художественный пшик, словно праздничный шар в коробке с ватой. И вдруг — хруст стеклянной скорлупы…

Еще было четыре года до фильма «Брат». Обрез еще не романтизировали. Но я тотчас прочувствовал его убийственную харизму и поник.

Маша была регулярна, как прием лекарства — четыре раза в день.

Ты прекратила нас накануне Восьмого марта.