Desperate Magic. The Moral Economy of Witchcraft in Seventeenth-Century Russia

Потрясающе дотошное исследование социальной природы магии в России XVII века. Валери Кивельсон старательно разбирает сохранившиеся дела о колдовстве, рассматривая их со всех возможных углов – политических, гендерных, классовых, возрастных и так далее, пытаясь увидеть сходства и различия с европейской историей охоты на ведьм.

В обзоре историографии и в благодарностях Кивельсон ссылается на Райана, чья книга о магических верованиях восточных славян произвела когда-то хорошее впечатление, а также упоминает Катерину Дысу, чью книгу о магии в украинских воеводствах Речи Посполитой я относительно недавно перечитал. Любопытно, что Дысу Кивельсон в 2013 году числила в разряде исследователей ‘Russian magic’, вряд ли теперь так политически корректно говорить (хотя, насколько могу судить, основные моменты сходятся по обе стороны границы у восточных славян удивительно точно – и отсутствие отсылок к дьяволу, и какие-нибудь мелкие детали вроде подкладывания чего-то магического под порог). Автор сокрушает концепцию двоеверия, пишет о том, что некогда бытовало убеждение, что процессов о колдовстве у нас вообще не было, но все же отмечает, что сохранившиеся данные позволяют говорить, что у нас, хотя сама жестокость пыток и наказания были вполне сравнимы, количество процессов было заметно меньше.

Сохранившиеся дела о колдовстве показывают, что обвиняемыми были в основном мужчины (что уже само по себе резко выделяет нашу с вами страну на фоне общеевропейской истории, где основными жертвами были женщины). Поиску причины такого соотношения и посвящена книга, в которой сама магия, пожалуй, служит лишь поводом хорошо, интересно покопаться в социальной системе московской Руси.

Собственно, первое и очевидное, что, по мнению автора, позволило избежать раскручивания спирали насилия, это отсутствие связи между магией и дьяволом. В православии не было этой связи, поэтому бытовая магия не порицалась, более того, в системе штрафов, о которых так любопытно писала Коллманн, нашлось место и для обиженных ведьм – они легально могли требовать через царские суды компенсацию за оскорбление. Из отсутствия связи с дьяволом вытекает и второе важное условие – женщин не считали вместилищем всего отрицательного. Гендер, по мнению Кивельсон, играл важную роль, но не решающую, в социальной ткани московского царства, оба пола были легитимными детьми царя.

В каждую главу вплетены рассказы о самих делах, и они порой поражают куда больше построений автора. Тут есть место и сопереживанию, и удивлению. Так, настоящим кошмаром кажется дело ротмистра, который женился на вдове и насиловал своих падчериц. Когда его взяли власти, у него нашлись магические книги для соблазнения женщин с мрачными подробностями его дел. Отставной шестидесятилетний воевода отказался принимать новую должность на Тереке и пытался отбиться от нее, прожив месяц в лодке на реке. Все это время он давил на царей (Ивана с Петром) по обычным и магическим каналам, надеясь добиться изменения монаршей воли. Неприглашенная на свадьбу ведьма насылает на жениха в брачную ночь импотенцию. Крепостной управляющий имением подделывает свою вольную, переезжает в Москву и назначает сам себя дьяком в приказ, где успешно работает, пока его не опознают и не хватают. При обыске находят магические книги, а сам он притягивает толпу народа к этому делу после пыток. Потом его сжигают.

Множество народа оговаривало себя после пыток, но некоторые, наоборот, после пыток (которые проводили в три раунда, а иногда, в нарушение закона, в четыре) отказывались от прежних показаний, заявляя, что оговорили себя по требованию и под угрозами помещика. Самое удивительное, что как минимум в нескольких делах царское правосудие довольно быстро разворачивалось и принималось за помещика/боярина.

Кивельсон утверждает, что самый неожиданный вывод из дел о колдовстве состоит в том, что судебная система, вопреки стереотипу, работала хорошо, дела разбирались, сообщение летали между провинциями и Москвой. Все слои иерархизированной страны понимали границы установленного порядка, поэтому нарушение его вызывало быстрые и кровавые бунты, которыми был богат XVII век, поэтому царь был заинтересован в функционировании системы, удовлетворявшим население. Порядок был, на наш взгляд, жестоким и кровавым, однако не бессистемным, наоборот, стройным и предсказуемым.

Кивельсон пишет, что колдовство, несмотря на отсутствие связи с дьяволом (эту идею пытался привить Петр в начале XVIII века, но без особого успеха) считалось одним из тягчайших преступлений. Тут она пишет о том, что показалось мне самым интересным. Сравнивая нашу историю со знаменитой охотой на ведьм в Новой Англии, Кивельсон пишет, что пострадавшие знали, у кого на них есть зуб. Знали, потому что у них было чувство вины – они знали, кому насолили. В нашем контексте это чаще всего были крепостные, которых истязали, которых морально мучили бояре/князья/помещики. Таким образом отравления, магические коренья, шкуры змей в еде – это форма классовой борьбы (стандартной отмазкой, кстати, было то, что все это подброшено не с целью извести, а с целью задобрить). Психоистория, если верить Кивельсон, связывает жестокое обращение с бедными в Англии с Реформацией, которая сломала систему заботы о бедных, созданную католической церковью. Раз бедным перестали помогать, их стали ненавидеть. В России в XVII веке окончательно оформилось крепостничество, и знать, вынужденная жить среди порабощенных ими людей, и боялась их, и ненавидела, ожидая от порабощенных ответных чувств.

В целом магия в России оказывается удивительно социальной – большинство дел состоят из попыток нижестоящих изменить к себе отношение вышестоящих, отчаянных попыток, в которых магия оказывается последней инстанцией. Чтобы не били, не насиловали, не обрекали на голодную смерть.

Классная книга, с отличным фоном (эссе о современной историографии ведовства стоит отдельно упомянуть), глубоким копанием в материале и интересным автором: она искренее сопереживает своим героям, например, слепой ведьме, которую власти боялись пытать - больно уж слаба (в этот момент даже в казенной бумаге прорывается что-то вроде человеколюбия, а строки, когда описывается то, как этой "ведьме" дали пощупать некий корень, из-за которого все дело началось, чиать страшно).

P.S. Одержимость и полтергейст тоже были, чем мы хуже других. Не Салем, но Лух в Ивановской области, с целыми эпидемиями одержимости, накатывавшими волнами на местное население. По некоторым делам вышли бы захватывающие фильмы, ей-богу.

Еще со времен школьной истории я помню стереотип, что в отличие от Европы у нас инквизиции не было и ведьм не жгли (и еще излюбленную шутку Задорнова про то, что европейки все страшные, потому что красивых женщин они сожгли еще в средневековье). Будучи большим поклонником испанской инквизиции, я уже тогда узнала, что это именно стереотипы и что, в частности, наказания за колдовство исторически были везде, но со своими нюансами. И вот мне попалась книга о колдовских процессах в России. Рассматриваемый в книге период плюс-минус совпадет с европейским расцветом Охоты на ведьм (к вопросу о стереотипах - это не средневековье, кстати), так что мне было особенно интересно сравнивать с тем, что я знаю о европейских ведьмах и колдунах.

Самое, пожалуй, удивительное и бросающееся в глаза - это то, что во всех рассматриваемых делах колдовство есть, а дьявола нет.

В Европе пакт с дьяволом был необходимым условием и основой колдовства. У любого следователя "по ведьмовским делам", хоть светского, хоть церковного, хоть протестанта, хоть католика, от Швеции до Каталонии и от Польши до Новой Англии в голове была примерно одна и та же цельная система, где дьявол через отрекшихся от Бога и заключивших с ним ради колдовских сил людей вредит роду человеческому и установленному свыше порядку. Тут же про дьявола и доносчики не говорят, и следователи не спрашивают, и в приведенных в некоторых делах текстах колдовских заговоров Сатана и бесы поминаются крайне редко.

Другая вещь, которая меня зацепила - это какое-то отсутствие четкой грани, что ли, между естественным и сверхъестественным. Например, добрая половина приведенных дел посвящены тому, что обвиняемым добавил барину/родственнику/соседу некие корни и травы в пищу, от чего человек заболел или умер. И это рассматривается именно как колдовство, а не просто (покушение на) убийство.

Еще из особенностей автор постоянно отмечает, что в России большинство обвиняемых в колдовстве были мужчинами, противопоставляя это стереотипной европейской ведьме. И, на мой взгляд, автор слишком много внимания уделяет гендерному вопросу. Из восьми больших глав две посвящены почти полностью возможным причинам того, почему в России мужчин обвиняли в колдовстве втрое чаще женщин. Это, конечно, интересная деталь, но не такое уж уникальное и необъяснимое явление. В рамках европейской охоты на ведьм тоже были регионы, где подавляющее большинство обвиняемых составляли мужчины, а там, где действительно в основном обвиняли женщин, мужчин-ведьмаков все равно было около 20%, что, как мне кажется, многовато для случайных аномалий. Так что даже каких-то глубинных различия между восточной и западной христианской традицией для появления мужчин-колдунов не требуется.

Ну и как-то очень быстро отметается возможное влияние на рост числа колдовских процессов Раскола. Реформация и связанная с ней нестабильность на Охоту на ведьм повлияла, а Раскол на рост числа колдовских процессов - нет. Может, и правда - нет, но почему? У этого события в российской истории были очень глубокие и долгоиграющие последствия, хотелось бы об этом подробнее поговорить.

В целом очень много интересной информации, по довольно редкой теме. В том числе приведено множество выдержек из реальных дел.

Серия, в рамках которой издана данная книга, называется Современная западная русистика. Соотечественников, занимающихся изучением русского духа, и их труды я часто встречаю, а вот книги (в достойном переводе) их современных зарубежных коллег, посвятивших себя изучению российской культуры, довольно редко. Открытием для меня стала Валери Кивельсон - американский профессор, занимающаяся историей России 17 в. Она провела крупномасштабное исследование русских колдовских процессов, изучила множество документальных свидетельств и издала книгу под названием "Магия отчаяния. Моральная экономика колдовства в России 17 в", о которой я здесь и говорю.

Само название сразу наводит на мысль, что с колдовством в России было не все так просто. На Западе, как мы все знаем, оно шло бок о бок с Сатаной, выражалось в шабашах, поедании младенцев и тому подобных ужасающих деяниях, пугающих сердца добропорядочных и боголепных христиан. Что же происходило в России? Об этом и рассказывает Кивельсон.

Итак, на Западе колдовство приписывалось слугам дьявола. В России же подходили к вопросам магии с иной стороны. О спасении душ и веры никто не помышлял. Никакой теории не было, никто толком не задумывался о том, где источник магии и как она работает. Но каждый житель России 17 в. ни на секунду не сомневался, что она работает.  Все от мала до велика признавали ее существование, страшились быть ее жертвами и искали защиты от ее действия в судах. Интересно, что у нас колдовство считалось не грехом и не духовным преступлением, а вполне светским (с конца 17 в. относилось к уголовному), причиняющим физический вред. Оно порождает множество дел, порою серьезнейших, которые велись, начиная с 17 века и вплоть до 1760-х гг (потом колдовство перешло в разряд более мелких деяний и рассматривалась в низших судах до начала 20 в. ).

Кивельсон описывает суть русской магии 17 в. Удивляет, что она основывалась исключительно на обыденных предметах. Травы, корешки, соль, кора, вода, вещи обихода и незатейливые заговоры. И тексты (самое ужаснейшее дело - прятать у себя письменные слова! Люди этого боялись).

Чем же страшила такая магия? И почему даже цари боялись этой "кухонной" магии?

Кивельсон раскрывает нам эту тайну, для начала предлагая понять на каком базисе стояло российское государство того времени и как проходила жизнь в нем. В основе всего лежали такие понятия как статус, положение и поколенческое старшинство. Сразу стоит сказать и о том, что гендерные различия играли малую роль. Да, виновником всего был преимущественно один пол - удивительно, но мужской. Но это только потому что у мужчин была большая свобода для действий и перемещений по долгу работы, службы или иных дел, чем у женщин, которые тоже обвинялись в колдовстве, но гораздо реже.

Возвращаясь к иерархии, пронизывающей общество России 17 в. Очень трудно было что либо сделать, если вышестоящий или твой хозяин относились к тебе плохо, мучил и измывался (что происходило даже несмотря на существование морального соглашения о милостивом отношении к слабым). Можно бежать, послать челобитную к властям, ответить на обиду жестокостью. Или...прибегнуть к магии. Таким образом, выходит, что люди практиковали магию от отчаяния.

В жесткой иерархической системе все были зависимы от воли высших и, не имея никаких других средств влияния на своих господ, люди творили магию. На протяжении всей книги Кивельсон доказывает, что в первую очередь колдовство рассматривалось как эффективный инструмент разрешения конфликтов внутри данной системы. Возможность смягчать гнев хозяев дарили заговоры "чтоб до меня были добры", "чтобы любили и боялися", "пусть ласково на меня посмотрит" и т. п. Очень многие искали милости своих господ и это обстоятельство даже могло сыграть положительный эффект во время суда над колдунами, когда выяснялось, что умысел был лишь в этом. Иногда обвиняемые в ходе следствия даже менялись местами с обвинителями, когда оказывалось, что их мучили хозяева. Такие пытки считались незаконными. Но и от законных пыток "колдунам" приходилось несладко. Даже если ты сознался сразу, тебя бы все равно пытали (но не более трех раз в общей сумме), чтобы выяснить дополнительные сведения. Про пытки и поиски правды, ради которых их использовали, в книге имеется целая глава.

Помимо вроде бы безвредных магических действий и заговоров для нахождения потерявшихся вещей, лечения болезней, смягчения сердец и даже заговоров против пыток было и злонамеренное колдовство, вызванное обидой, злостью или завистью. Страшась тех кого когда-то обидели, люди обвиняли их в колдовстве, в хвори близкого и даже в смерти всех членов семьи. Напасть могла прийти неожиданно. Таких событий все боялись. Поэтому колдунов и их приспешников, которые могли поменять чужую жизнь, а тем самым и пошатнуть власть, обязательно выявляли и судили. Любой, кто мог нанести ущерб сложившемуся порядку, не был любим. Ранее я упомянула о боязни текстов. Привилегия писать и читать была у ограниченного круга людей. Когда клочок бумаги, а тем более исписанный буквами клочок бумаги, находили не у того человека, на него сразу ложилась метка колдуна. Точно также любой бродяга мог быть обвинен в колдовстве (и 15% от всех колдунов ими и были) лишь по той причине, что покинул свою общину и тем самым нарушил ее порядок: его долю налога приходилось делить между другими членами общины. Понятное дело, что бродяг за это не любили. Главное, что на допросах интересовало дознавателей, это ответы на вопросы о пособниках, об учителях и наставниках, ведь необходимо было изловить всех колдунов-нарушителей порядка. И еще одна вещь, которая интересовала судей - экономическая: степень и количество нанесенного ущерба.

Такое положение дел разительно отличается от западной истории с ведьмами. И об этом весьма интересно узнавать. Очень рекомендую ознакомится с книгой. Все выводы, которые сделала автор, основаны на судебных материалах, выдержки из которых в большом количестве приводятся в тексте. Читается текст легко и содержит множество интересных фактов. Для себя я открыла очень много нового. Например, в книге описывается такое явление, как кликушество. Очень необычная вещь, похожая на одержимость, когда люди икают, щебечут по-птичьи, лают по-собачьи, ругаются и издают иные звуки, сопровождаемые физическими недомоганиями. Кивельсон считает, что кликушество было также средством выражения мнения для людей того времени. Ведь во время приступа ты можешь высказать все, что угодно. И что можно сделать больному? Случались даже эпидемии кликушества. И все, конечно, знали, что это проделки колдунов.

После всего вышесказанного вы наверное могли подумать, что подсудимых колдунов было великое множество, но на самом деле Кивельсон удалось разыскать только 227 официально задокументированных судебных процессов, связанных с колдунами. Тем не менее считаю, что феномен русского колдовства, описанный в книге, достоин внимания каждого, кто интересуется историей и культурой.