Доктор Павлыш

И Павлыш понял, что для Клавдии отступить — непростительный позор.
— Погоди, — сказал он, — ты хорошо разглядела эту…обезьяну? — Нет, я не вглядывалась. — Понимаешь, — сказал Павлыш, — на этой планете не должно быть никаких обезьян… Это мог быть человек? — Дикарь? Но если не может быть обезьян, откуда взяться дикарю?
— Я сейчас думаю о людях, — сказал Павлыш. — О каких? Откуда им здесь взяться? — О людях с «Полюса». Допустим, что кто-то смог выжить.
— Это немыслимо. Этот мир погубит любого.
— Одного погубит. А если это был не один человек?
Если тут есть колония людей, которые стараются выжить, дождаться нас, людей с Земли, ждут спасения, понимаешь?

— Не верю.
— Тогда погляди.
И Павлыш прокрутил еще раз пленку с воздушным шаром...

Казик, видно, бежал из последних сил, останавливался, огрызался, отмахивался ножом — все это можно увидеть по отпечаткам ступней, — рвался дальше к воде. Дик на его месте тоже бы попробовал прорваться к воде. Идти Дику пришлось недалеко. Казик успел вбежать в воду. К камням у берега. Он забежал еще шагов на двадцать и упал там. Шакалы не посмели войти в воду. И ушли. Дик увидел тело Казика, наполовину погруженное в воду, в несколько прыжков достиг его и подхватил на руки. И в этот момент в блеске молний и оглушительном грохоте, словно прорвалось небо, вновь хлынул ливень. Голова Казика бессильно свисала, и Дик, неся его на берег, старался поддерживать ее.
— Ты живой? — спрашивал он. — Ну скажи, ты живой?
Он положил Казика на берегу и наклонился, прикрывая собой от водяных струй.
— Жалко, — сказал вдруг тихо, но явственно Казик. — Я так просил, а она не пустила.
— Что? — не понял Дик. — Они нас не пускают, — сказал спокойно Казик — Они боятся. Мы дикие…
И он замолчал. И Дик понял, что Казик умер. Он подхватил его и побежал вверх по берегу. Ему казалось, что еще можно что-то сделать. Он стал бить по стеклу окна, чтобы войти в станцию. Но стекло равнодушно и упруго отражало удары Дика.
— Сволочи! — кричал Дик. — Вы его убили! Пустите же, не прячьтесь! Он понимал, что никого на станции нет, что в доме пусто, но продолжал биться в дверь. Он обернулся в отчаянии, отбежал, поднял здоровый камень. Такой ему никогда бы не поднять в обычном состоянии. Обняв его, метнулся обратно к двери и изо всей силы ударил по окну. И стекло, и сам купол рассчитаны на большие нагрузки. Но слабым звеном оказалась металлическая рама. Удар был так резок и силен, что стекло, не разбившись, вылетело из нее. Со звоном упало внутрь и, подпрыгивая, покатилось прочь. Дик нырнул в окно, потом втащил внутрь Казика и попытался расшевелить мальчика. Но тот не отзывался.

— Дик, — позвала Марьяна. — Дикушка.
Дик наклонился к ней. Собиралась гроза — вот-вот хлынет ливень. Дик как раз собирался накрыть Марьяну остатками пленки.
— Я думал, ты спишь.
— Я не сплю. Я плыла… я была далеко… Где Казик? — Сам беспокоюсь. Давно нет. — Иди к нему, с Казиком беда, понимаешь? — Ты откуда знаешь?
— Я ничего не знаю, мне плохо, потому что с ним беда.
— Нет, не могу тебя оставить.
— Со мной ничего… со мной ничего. Иди. Марьяна говорила настойчиво, будто колдовала, будто и не видела ни Дика, ни предгрозового леса — ничего; она смотрела куда-то вдаль, внутрь пространства, в ее голосе был приказ.
— Идет дождь, — сказал Дик, размышляя вслух, — он быстро смывает следы. Если идти, то сейчас. — Скорей, — сказала Марьяна, — будет поздно, может, уже сейчас поздно. Дик подчинился. Запах крови шакалов. Запах крови Казика. Дик побежал еще быстрее. Он был страшен, и лес съеживался, прятался при виде его. Лес чувствовал, что бежит зверь, охваченный яростью, в которой страшна даже беззащитная коза, если она спешит на помощь своему козленку. И так же, как Казик, неожиданно для себя Дик вылетел на поляну перед станцией. Станция была слабо освещена, она была сказочным зрелищем — несколько куполов, связанных туннелями, и круглые окошки — свет. Станция была из того же мира, к которому принадлежал «Полюс». Но в этот момент Дику некогда было сравнивать и рассуждать. Он увидел, как темное округлое тело поднимается в воздух, и это могучее беззвучное ускоряющееся движение заставило его замереть....

Все попытки Павлыша вывести Клавдию из беспамятства оказались бесплодными. Время шло. Уже двадцать минут, как они на станции.
— По-моему, пульс слабеет, — прошептала Салли.
Павлыш взглянул на приборы и отрицательно покачал головой. — Я должна была почувствовать, — сокрушалась Салли. — Непонятно, — сказал Павлыш, — словно тайна запертой комнаты. Дверь была закрыта, замок в порядке, ничьих чужих следов внутри станции не вижу. И в то же время кто-то проник… — Что мы здесь знаем! — с горечью ответила Салли. Мы чуть царапнули поверхность этой планеты и оставили нетронутым ее нутро. — Уже если кто был осторожен, так это Клавдия! — Ты лучше скажи, что делать. Я так больше не могу. — Очевидно, выход один, — сказал Павлыш. — Поднимаем планетарный катер. — Идти к маяку? — Да, на максимальной скорости через три часа мы будем у маяка. Они перенесли Клавдию в катер.

Потом Павлыш бегом вернулся под купол. Могло случиться так, что придется идти на рандеву с проходящим мимо кораблем и они не скоро вернутся сюда. А может, и не вернутся. Павлыш включил камеру — у него было полминуты, пока Салли задавала катеру программу полета, — и снял картину разгрома. Снимок может помочь, когда в Галактическом центре будут анализировать причины драмы. Причина может оказаться достаточно серьезной, и тогда планету закроют для исследований, переведя в разряд опасных миров. Последнее, что сделал Павлыш, уходя со станции, — он включил программу консервации. Станция сама соберет себя в контейнеры, сложит, запакует, подготовит к возможной эвакуации. Все. Павлыш бегом пробежал в катер.

Вездеход опустился на склоне долины, схожей с огромным цирком.
— Ну, где здесь у нас аномалия? — сказал вслух Павлыш и выглянул в иллюминатор. С той стороны ничего не было — белый склон. Он поглядел в другую сторону, вниз.
Потом сказал: — Так. Именно так.
Из всех невозможных зрелищ, которые выпадают на долю человека, ему выпало самое невероятное. Внизу, в долине, на арене снежного цирка, маленький отсюда, сверху, лежал космический корабль. В первое мгновение он показался Павлышу совершенно целым, и он даже подумал на мгновение: может, это другая
экспедиция… А потом понял, что корабль погиб. Диск стоял склонившись, касаясь краем снежного поля.
Снежная ледяная шапка прикрывала его вершину. Павлыш резко поднял вездеход и бросил его к кораблю.
Выскочив из вездехода, он вспомнил, что не сообщил об открытии на станцию, чем еще раз непростительно нарушил инструкции, но потом выкинул эту мысль из головы. На боку корабля поблескивала надпись: «Полюс».

Дерево было рядом, оно еще не кончилось, оно тянуло к шару свои серые лапы.
Порыв ветра подхватил шар и кинул его в сторону дерева. — Держись! — крикнул Дик, падая на пол корзины и увлекая за собой Марьяну. Казик упал сверху. И вовремя. Раздался очень громкий треск, корзину бросило вперед, потом она налетела на препятствие, заметалась, как птенец, попавший в ловушку, что-то ухнуло с треском над головами, шар сделал несколько судорожных предсмертных движений. И наступила тишина. Ничего не видно вокруг. Корзина, круто наклонившись, медленно покачивалась.
— Вот и все, — сказал Казик печально. — Нет больше шара. — Главное, мы живы, — возразил Дик. — И не разбились. Это главное.
Они сидели на дне корзины, стараясь не раскачивать ее, чтобы не сорваться вниз. Языки облака ползли через корзину, порой скрывая темное пятно отверстия в шаре, порой рассеиваясь, и тогда можно было заглянуть в загадочную глубь пузыря. Но понять, что с ним случилось, никак не удавалось. Светало так медленно, что казалось, день не наступит никогда. Клочья облаков были светлее воздуха, но постепенно воздух сравнялся с ними цветом, и все стало одинаково серым. Дрема оставила аэронавтов, тягучая дрема, на грани сна, которая связывает язык и сковывает члены, но не заменяет сна, потому что все время чувствуешь, как холодно и ненадежно.
— Я никогда не думал, что бывают такие деревья, — сказал Казик.

Олег смотрел на Дика. Он всю свою жизнь привык уступать Дику первенство, в лесу, в поселке. Потому что Дик был сильнее и ловче. Правда, был случай, на корабле, тогда Олег оказался сильней Дика. Но это было давно и забылось. Но сейчас, видя, как судорожно вцепились пальцы Дика в борт корзины, Олег с нова почувствовал превосходство. И раздумал опускать шар. Вот если Дик попросит опуститься, тогда он согласится с ним. Но Дик молчал, и костяшки пальцев у него были совсем белыми. То ли от холода, то ли
от напряжения. А облака все не кончались. Вокруг была серая муть. Ветра не было и не могло быть, потому что шар двигался вместе с ветром, но холод терзал ужасно. Надо опускаться, повторял про себя Олег, не спуская взгляда с пальцев Дика. Нас может отнести далеко. Дик поднял голову, будто надеялся увидеть, что облака кончаются. И внезапно спросил: — А может, мы не поднимаемся? — Нет, поднимаемся, — сказал Олег, хотя но был ужо в этом уверен, и на всякий случай он бросил за борт последний мешок с песком.
Шар дернулся. Дик снова замолчал. И тогда Олег протянул руку к горелке, чтобы уменьшить пламя. И в этот момент понял, что облака кончаются и сквозь них просвечивает небо.

Когда летом Марьяна, Дик с Олегом и Томас Хинд пошли к перевалу, Казик мысленно прошел с ними весь путь по горам. И задолго до того, как они возвратились, он перестал есть, спать — он слушал. Слушал, когда они вернутся. Именно он встретил их, километрах в десяти от поселка, когда они из последних сил тащили по грязной земле самодельные сани, нагруженные сокровищами с корабля. Он допросил каждого в отдельности, тихо и настойчиво, о том, что они видели на корабле. Он знал, что надо ждать следующего лета, чтобы вернуться к «Полюсу», и три года казались ему недолгими. Пройдет зима, Олег с Сергеевым догадаются, как починить связь, настроят радио, и тогда Земля пришлет помощь.

Дик не любил говорить в лесу. В лесу далеко слышно. В лесу надо самому слушать. Казика эти соображения не смущали. Он все равно слышал лучше любого зверя.
— Я еще спрошу, — упрямо отвечал Казик. — Мне нравится спрашивать. Будущим летом ты возьмешь меня к «Полюсу»? — Обязательно. Если ты будешь себя хорошо вести.
Казик фыркнул. Он вел себя так, как считал нужным.
— Я хочу полететь к звездам, — сказал Казик. — Звезды куда больше, чем наш лес, чем вся эта земля. Ты знаешь, куда я поеду, когда мы вернемся на Землю? Я поеду в Индию.
— Почему? — удивился Дик.
— Так… — Казик вдруг смутился. — Хочу. Некоторое время они шли молча.
— Я бы остался здесь, — вдруг сказал Дик. Он никогда никому не говорил об этом. Казик молчал. Вдруг он разбежался, прыгнул на низкий, горизонтальный сук дерева, дотянулся до орехового гнезда и, сорвав его, кинул себе в мешок.
— Вечером поджарим, — сказал он, спрыгивая на землю.
Дик нахмурился. Он был недоволен собой. Это он должен был увидеть гнездо орехов. Для Дики лес был полем боя, на котором он всегда старался побеждать.