Крейсера. Моонзунд

... посещая городские магазины и рестораны (что разрешалось), пленные заметно оживили японскую кулинарию и торговлю...

К перрону был подан состав, чтобы отвести пленных до Ярославля. Тут наше российское сострадание проявилось сверх всякой меры: в вагоны к японцам совали бутылки с вином, дарили коробки папирос и печенья... На крейсерах говорили, что это уже сущее безобразие:
- Так нельзя! Ведь ещё неизвестно, каково нашим-то в плену японском живётся. Может, они на луну извылись...

-Если бы мне сказали, кого я хочу воскресить из царства мертвых, я бы поднял из гроба Екатерину Великую, при которой русский флот являлся важнейшим инструментом международной политики. Эта дама, да простим ей женские грехи, понимала значение кораблей, как хирург понимает значение скальпеля. К сожалению, сейчас наш флот выродился в погоне за чистотой и казарменной дисциплиной...

"Ах, крейсера, крейсера! И кто вас выдумал?"

Я очень не люблю, когда офицер самое ценное в своей жизни оставляет на берегу. Невольно думается, что он недоверяет кораблю, на котором служит.

Но обычно на крейсерах разбирались "келейно", применяя краткий и общедоступный способ. Командир орал с мостика:

• Боцман, ну-ка! Вон тому рыжему... дай персика.

- Россия - не Франция, наш век - не век Людовиков, и Наполеона страна отрыгнёт, как плохо переваренный кусок гнилого мяса. Но мне, как офицеру эсминца, всегда спокойнее, если на мостике стоит один адмирал, нежели их будет толпиться сразу десять. Пусть уж на Руси останется одна партия, как один адмирал, чтобы больше мы не вихлялись на путанных курсах революции.

Москва, - петербуржец Артеньев никогда не любил этого города, азиатски вылупившегося на мир каланчами и куполами, расписанными, будто ярмарочный пряник, с его диким хаосом кривых переулков и проездов, немыслимых и пёстрых. Душе петербуржца всегда ближе строгий порядок расчерченных линий еропкинских перспектив, колоннады храмов, почти античных, идеальная прямизна улетающих на Острова проспектов. Он считал, что Петербург - голова всей России, а Москва - жирное брюхо, плотоядно отвисшее...

- Россия, - заговорил Паторжинский, - вообще такая страна, в которой к людям всегда относились с беспощадной чёрствостью. И нигде так не оскорблялось человеческое достоинство, как в России. Поверь, я-то, поляк, это хорошо знаю.

— [...] Любая революция — это навоз, на котором произрастают всяческие сорняки. Так рассуждал еще Наполеон, будучи лейтенантом.
[...]
— Но все тираны любят забывать о том, что они наболтали в юности...