Молчание. Рассказы и повести

“Сейчас прекратите войну, или…” А что или…? И предложить нечего, и напугать нечем.
Война – это страх, безумие. Лихорадочная деятельность живых сменяется отупением, только мертвым уже не до чего нет дела. Стоит на секунду замереть, и мир вокруг кажется окутанным маревом, галлюцинацией сумасшедшего, с вечным солнцем в вышине. И все, о чем мечтаешь, о чем грезишь в этом сюрреалистическом пейзаже, - это родной дом, жена и сын, голубые обои и пыльный графин на столике. Картинка из прошлого, а может из настоящего, где все хорошо, привычно, нормально. Можно прикрыть глаза, вспомнить, уцепиться, сохранить рассудок.

Но даже если вернешься домой, если найдешь дорогу обратно, война приползет с тобой, в тебе. Война и безумие. Страшная книга, от нее просто дрожь по телу. Осязаемое сумасшествие. Зараза и чума.

А не было еще ни Первой, ни Второй мировой.

Пожалуй, нет более подходящего эпиграфа для этой повести.

Всё происходящее здесь подобно верёвке без начала и конца – она вьётся, постепенно затягиваясь петлёй на шее. Петлёй, которую невозможно с себя снять. Петлёй, узел которой невозможно ослабить или развязать, ибо нет у верёвки концов, за которые можно было бы ухватиться. Концы её теряются в двух параллельных безднах.

Читая это произведение, постепенно начинаешь чувствовать, что заболеваешь безумием. Причём болезнь эта подкрадывается к тебе исподтишка – сначала вселяя ощущение, что ты являешься просто сторонним наблюдателем чужого умопомрачения, а потом незаметно становясь неотъемлемой частью тебя самого.

Ужас, безумие и война здесь неотделимы. Это трёхглавый дракон, против которого нет оружия, который превращает в пепелище и руины всё на своём пути и сеет вокруг себя боль, отчаяние и нежелание жить.

Но "Красный смех" - не только притча об этом трёхликом чудище. Эту повесть, написанную на самой заре 20 века, незадолго до первой мировой войны и задолго до второй, можно расценивать ещё и как грозное предостережение всему человечеству.

Только вот почему человечество никогда не прислушивается к пророчествам и не присматривается к знамениям? Не по причине ли хронической слепоглухоты?

Андреев – мой любимый отечественный мистик. Не знаю, насколько литературоведы бы одобрили эту характеристику, но для меня это – так. У кого, как не у Андреева, получится изобразить такую страшную, вязкую грань между реальностью и чем-то потусторонним?

Лучше всего Андрееву дается безумие. Никто так не пишет безумие, как он – плотным, осязаемым, неизбежным, всепоглощающим, очень страшным.

Конечно, повесть о безумии войны Андрееву удалась блестяще.

Как еще объяснить, что люди начинают тысячами вырезать друг друга? – только всемирным, всеобщим безумием, которое захлестывает планету, и скоро не останется на ней ни клочка места, свободного от красного сияния и холодных трупов.

Самый, пожалуй, сильный образ – поле раненых, кажется, бесконечное поле, полное мертвых и умирающих людей, земля, источающая багровый отсвет и протяжный стон.

На самом деле, я не отличаюсь особой религиозностью. Но, как, наверное, любой не самый деревянный и сердечно-заскорузлый человек, довольно трепетно отношусь к атмосфере церковных праздников.
Дело не в сути, а в воздухе, в котором витает что-то светлое, не от мира сего, что-то тёплое...
То, что даже таких как Баргамот делает немного мягче, непривычнее для самого себя.
Рассказ и правда "пахнет Диккенсом", как того хотел Андреев. Юмор борющегося с пространственной безысходностью пьяного тела, "говорящие" засаленные воротнички... И тем не менее, грубоватый сарказм к героям сменяет нежная, изумлённая правда внезапно изменившихся отношений ненавидящих/презирающих друг друга людей. Иногда простой, неожиданный поступок трогает сердце злейшего врага, а если он совершён с искренностью, пьяной, неподкупной, кричащей о предвзятости и несправедливости - он топит всю чёрствость, весь замыленный взгляд на привычный мир.
Это хороший пример того, что люди меняются. Может, ненадолго, может, на день, на час. Но след в сердце от нежданной теплоты всё равно останется и даст о себе знать, когда безумный, пьяный Гараська ещё раз перейдёт вашу дорогу.

Об этом рассказе я услышала от Дмитрия Быкова, который рассказывал про сто книг XX века, и этот рассказ оказался первым, хотя он написан не в XX веке, а в последний год века XIX, но уж больно 1900 цифра красивая. Рассказ основан на реальных событиях из жизни священника, который крестил писателя.

Эта история, пожалуй, самое страшное, что может случиться в семье священника. Его дочь кончает с собой, бросаясь под поезд, что само по себе тяжкий грех, да еще и священник получается виноват, кто его теперь уважать будет, если в своей семье такое случилось? А дочь еще Верой зовут, ко всему прочему. Священник тут, правда, не слишком симпатичный, чего стоит, например то, что к парализованной после смерти дочери жене он неделю может не заходить.

Рассказ называется «Молчание», и в самом тексте подчеркивается, что это именно молчание, а не тишина, «потому что тишина — лишь отсутствие звуков, а это было молчание, когда те, кто молчит, казалось, могли бы говорить, но не хотят». Молчания в рассказе очень много, и всё оно направлено в адрес священника. Дочь, ни живая, ни мертвая, не хочет говорить, почему она решила покончить с собой, жена молчит из-за того, что ее парализовало, канарейка улетела — и дом героя, и могила Веры, и природа, и вся вселенная молчат; священник остается совершенно один, без Веры и без единой живой души, которая могла бы что-то ему сказать.

Тяжко далась мне эта книга, тяжко. Уж я ее и читала, и слушала, и так и эдак., и почему-то все время теряла нить за сотнями изысканных и сочных эпитетов Андреева. Язык прекрасный, что сказать, но мне это было тяжело.
Жестокая и бессмысленная жизнь показана здесь, искания веры о. Василия, гибель жены, сын-идиот, беспросветная рутина русской деревни.

Над всей жизнью Василия Фивейского тяготел суровый и загадочный рок. Точно проклятый неведомым проклятием, он с юности нес тяжелое бремя печали, болезней и горя, и никогда не заживали на сердце его кровоточащие раны. Среди людей он был одинок, словно планета среди планет, и особенный, казалось, воздух, губительный и тлетворный, окружал его, как невидимое прозрачное облако

Вера-это все, что было у него,

У каждого страданий и горя было столько, что хватило бы на десяток человеческих жизней, и попу, оглушенному, потерявшемуся, казалось, что весь живой мир принес ему свои слезы и муки и ждет от него помощи, – ждет кротко, ждет повелительно. Он искал правды когда-то, и теперь он захлебывался ею, этою беспощадною правдою страдания, и в мучительном сознании бессилия ему хотелось бежать на край света, умереть, чтобы не видеть, не слышать, не знать. Он позвал к себе горе людское – и горе пришло. Подобно жертвеннику, пылала его душа, и каждого, кто подходил к нему, хотелось ему заключить в братские объятия и сказать: «Бедный друг, давай бороться вместе и плакать и искать. Ибо ниоткуда нет человеку помощи».

однако оставил он ее и искал семейного счастья, но и его не стало и тогда снова

– Нет! Нет! – заговорил поп громко и испуганно. – Нет! Нет! Я верю. Ты прав. Я верю.

Вечный духовный вопрос, и спас ли его Бог или наказал- я не знаю.
P.S. Книга из Флэшмоба, сорри, не могу найти кто посоветовал, но спасибо тому человеку!

Первые слова этой книги можно считать ее аннотацией. Она о безумии и ужасах войны, о безумии людей на войне и безумии людей в тылу, столкнувшихся с проявлением войны -- искалеченным или убитым другом или родственником. Красный смех мы видим и слышим глазами двух братьев. Один -- литератор в миру -- сначала на фронте, затем искалеченный дома в тылу, другой -- в тылу. Мы читаем обрывки их рукописей, хотя, наверно, обрывки рукописи только одного из них, часть которых написана со слов и от лица другого.
Война, подтолкнувшая Л.Андреева к этой книге -- русско-японская. Война, происходящая в книге -- просто какая-то война, война сама по себе, даже не известно, какая сторона ее начала. И какие-то намеки на причины и цели этой войны появляются всего один раз:

Проклинаются здесь не солдаты вражеской армии, а сильные мира сего (с обеих сторон), затеявшие эту бойню, сказавшие много нужных слов, чтобы сыграть на чувстве долга и патриотизма. Это они надеются и могут стать бенефициарами войны, просто люди - всегда ее жертвы.
Конечно, есть и такие люди, которые находят в войне удовольствие, какое-то упоение, причем часто неожиданно для себя:

Таких много, и это вовсе не какие-то негодяи, это обычные люди, вдруг обнаружившие в себе эти древние инстинкты в сочетании с чуть ли не высокой философией. По-своему они тоже сошли с ума. Что они будут делать, когда война закончится? Какое опустошение их ждет? Для них война как наркотик, они снова будут ее искать.
Красный смех -- образ войны как таковой, очень сильный образ. Война зловеще посмеется над всеми: и теми, кто в тылу, и теми, кто пошел на фронт по зову долга и сошел с ума от военной действительности, и теми, кто нашел упоение в бою и наслаждение в кровавом вине.

Когда-то узнав что песня "Красный смех" основана на одноимённой повести Леонида Андреева, я думал что события происходят где-нибудь в Первую Мировую Войну. По неопытности и молодости я не удосужился взглянуть на дату создания, а это был 1904 год. Первой мировой ещё не было, но была Русско-Японская война.

Это была, пожалуй, одна из самых неудачных войн России. Так получилось вовсе не из-за отсутствия храбрости у российских военных. Напротив всему миру показан пример стойкости наших солдат и моряков. Наши противники японцы писали об этом в своих мемуарах, а песня "Варяг" о нашем мужестве известна во всём мире.

Причина же нашего поражения была банальная до неприличия. Это неподготовка к войне. Европоцентристский взгляд на Страну Восходящего Солнца, где она как "азиатская" страна считалась развитой менее чем европейская, а значит победить её было гораздо легче.

В повести не названы страны которые воюют друг с другом, но образ Красного Смеха который описывается как огромный шар похожий на солнце напоминает нам старый флаг милитаристской Японии. На котором от красного круга во все стороны исходили лучи.

Когда я читал повесть то думал что автор считает любую войну безумием. В ней показано как люди перестают быть людьми и превращаются даже не в зомби, ибо даже зомби это хоть и утухающая но личность, а в массу. В огромную красную массу из крови и мяса ведомую против такой же массы.

Война обесчеловечивает. Люди раньше думавшие что не способны на насилие совершают его и этому находят оправдание "война".

Так в повести и героев не спасёт даже "бегство" от войны в тихий уголок где они живут. Потому что война уже прониклась к ним. Война уже идёт не только на фронте, но и здесь в мирной жизни. Начинается поиски врагов, шпионов среди и это забавляет огромного красного вампира, потому что всё это будет для него питание.

Как вы думаете можно ли называть человека написавшее подобное пацифистом? Я тоже так думал, но дело в том если в годы русско-японской он написал антивоенный "Красный смех", то действия России в Первой мировой наоборот поддерживал и был среди патриотически настроенных деятелей культуры в России. Такие дела.

Он был не красив, не умен, нелюдим. Жизнь его была серой и безрадостной. Он смотрел на этот мир и понимал, что не может принести этому миру ни пользы, так как был слишком глуп, ни вреда, так как был слишком нерешителен. Он хотел принести этому миру пользу, но увы, не знал как.
Очень тяжёлый на самом деле рассказ, о человеке, который не нашел себе места в жизни. И не придумал ничего лучше, как умереть красиво. И таки у него получилось, его смерть привлекла к его личности внимания больше, чем его жизнь.