Поэмы

Хороший образец русского романтизма. Поэма пропитана атмосферой востока и повествует о легенде, лежащей в основе истории создания фонтана слёз в Бахчисарае.

В основе сюжета любовный треугольник, в котором каждый герой, в русле всех традиций жанра, сталкивается с несоответствием своих желаний реальной ситуации. Две женщины, Мария и Зарема, олицетворяют не только разницу западного и восточного менталитета, но и принципиально разные подходы к восприятию неволи. Если Мария жаждет свободы и, в конечном счёте, предпочитает смерть нахождению в плену вдали от дома, то Зарема убеждена, что своим поступком она не просто возвращает себе любовь хана, но и спасает его от страданий о неразделённой любви и мрачных дум.

В этих двух женских характерах очень много схожего с характерами Медоры и Гюльнары из поэмы Джордж Гордон Ноэл Байрон - Корсар . Мария, как и Медора, предпочитает смерть отсутствию идеала, а Зарема, как и Гюльнара, позволяет чувствам управлять её решениями. Хотя, конечно, первая аналогия сильнее.

В этой дельте между идеальным вариантом и реальностью заключена вся суть романтизма, все его несложные дилеммы и паттерны поведения персонажей. Пушкин писал свой «Бахчисарайский фонтан» в южной ссылке, точно так же понимая несоответствие между идеальным видением своей жизни и реальностью. И так же, как свои герои, он пытается найти выход из лабиринта, создавая красивую и трогательную историю о разных характерах, ставших узниками этого несоответствия.

Созданный в сюжете любовный треугольник неразрешим мирным путём, потому что в его основе лежит индивидуальность характеров, которые твёрдо стоят на своих позициях и не пытаются понять чаяния других, вместо этого надеясь на эффект времени (хан) или используя обстоятельства в свою пользу для извлечения альтернативного, пусть и худшего, варианта (Мария). Мне думается, что симпатии самого автора в большей степени на стороне Марии, которая предпочитает смерть любви своего заточителя. Здесь, на мой взгляд, аллегорически торчат ушки отношения самого поэта с официальной властью.

В то же время моя симпатия, как читателя, скорее на стороне Заремы, которую заботят свои чувства и чувства мужчины, которого она любит. Возможно, здесь мы имеем дело с «ненадёжным рассказчиком», но романтик во мне точно так же не хочет видеть эту возможную дельту и восхищается поступком смелой девушки, разрубившей этот гордиев узел.

Помимо основной линии бесконечно жаль целый сонм эпизодических ролей – других пленниц хана. Их существование в неволе описано невероятно трагично, особенно с позиций современной ситуации:

Формат небольшой поэмы не позволяет проникнуть в суть внутренних конфликтов девушек, но я уверен, что, если бы мы могли, нас ждал бы нешуточный калейдоскоп страстей и страданий.

Но несмотря на трагичные события, поэма оставляет приятное послевкусие. Во многом здесь играет роль гениальность авторского языка. Пушкин умел простыми и красивыми формами выразить достаточно сложные философские категории судьбы, тоски и, конечно же, любви. Возможно, именно поэтому страстная Зарема получилась у него эмпатичнее гордой и холодной Марии.

Прекрасная, трогательная, замечательная поэма великого А.С. Пушкина. В ней собрано всё: любовь, ненависть, религия, месть, восточные обычаи и обряды. Она как бы соткана из невидимых нитей слёз и печали, но всё равно это поэма о любви. Я бы её назвала гимном любви, ибо главная тема в ней – это всё-таки любовь.
Сюжет поэмы незамысловат и напоминает древнюю легенду: гордый повелитель, хан Гирей, влюбляется в свою новую наложницу, польскую княжну Марию, позабыв свою прежнюю любовь Зарему. Конфликт, как говорится, налицо, тем более, что обе девушки потрясающе красивы. Зарема, «звезда любви, краса гарема», «Вокруг лилейного чела Ты косу дважды обвила; Твои пленительные очи Яснее дня, чернее ночи». Чувственная восточная красота. Какой мужчина устоит против такой красоты? Вот и хан Гирей не устоял, пока не открылась ему красота Марии: «Всё в ней пленяло: тихий нрав, Движенья стройные, живые И очи томно-голубые». Она для Гирея была подобна глотку родниковой воды в невозможный зной. Могла ли это понимать страстная грузинка Зарема? Увы, нет. Она видела в ней только соперницу, хотя и признавала её красоту. Ее монолог в спальне Марии необыкновенно разнообразен по чувствам, тону и содержанию: здесь и мольбы, и угрозы, и поэтический рассказ о раннем детстве, и выражение ревности, и воспоминание любви и счастья… Эти две женщины, как две противоположные стихии, огонь и вода, на которые можно смотреть до бесконечности, но которые не могут существовать вместе. Поэтому им суждено было погибнуть…
Но любовь гордого хана Гирея была так сильна, что он «в память горестной Марии Воздвигнул мраморный фонтан, В углу дворца уединенный». Этот Фонтан слёз как символ безграничного горя, которое можно облегчить только с помощью слёз. Ведь, действительно, каждый из нас испытал горечь потерь. И это горе проливается по каплям в человеческом сердце, постепенно наполняя его до краёв. А когда сосуд переполняется, то горе вырывается наружу из глаз в виде слёз. Поплачешь немного и станет легче. И этот процесс повторяется вновь и вновь, пока стучит наше сердце. Но мы, женщины, плачем часто, порой по поводу и без оного. А вот мужчины… И когда я вижу слёзы в мужских глазах, то я сразу вспоминаю хана Гирея и думаю: на сколько же сильно он любил Марию и как велико было его горе, что он заставил плакать камень!... Это просто потрясающе… Об этом стоило написать… И это стоит того, чтобы прочитать. И по сей день в Бахчисарайском дворце

А я-то думал, что это только Гоголь (из русских классиков) мог бы написать «Нос». А оказывается нечто подобное было написано еще за пару лет до «Носа» - никем иным, как самим Пушкиным. Да, «Домик в Коломне» - это своего рода «Нос», во всяком случае трудно воспринять данное произведение как-то иначе. Судите сами. Начинает Александр Сергеевич с пространного отступления, посвященного переходу от надоевшего ему четырестопного ямба к малоупотребимой октаве – уже в самой этой тематике есть нечто безумное - особенно для современного читателя:) Впрочем, это такое частное поэтическое безумие – поэтическая кухня имеет свои особые поэтические секреты. Заметив, что отступление затянулось, Пушкин спохватывается и решает начать собственно историю, что, впрочем, у него никак не получается:

А, вероятно, не заметят нас:
Меня с октавами моими купно.
Однакож нам пора. Ведь я рассказ
Готовил; а шучу довольно крупно
И ждать напрасно заставляю вас.
Язык мой — враг мой; все ему доступно,
Он обо всем болтать себе привык.
Фригийский раб, на рынке взяв язык,

Сварил его (у господина Копа
Коптят его). Эзоп его потом
Принес на стол … Опять, зачем Эзопа
Я вплел с его вареным языком
В мои стихи? Что вся прочла Европа,
Нет нужды вновь беседовать о том!
Насилу-то, рифмач я безрассудный,
Отделался от сей октавы трудной!

Весьма характерный отрывок - лучше и не надо, - «Нос» со всем своим абсурдом проглядывает из него во всю свою длину. Наконец, начало начинается:

Однако же, вероятно, сам тон вступления-отступления уже никак не позволяет воспринять историю всерьез; вообще, складывается полное впечатление, что вся история – некоторое дополнение к вступлению, то есть первично желание испробовать на практике октаву, а рассказываемая по сему случаю история – не более чем предлог. То, что перед нам некое поэтическое упражнение становится особенно наглядно, когда на сцене объявляется Параша (она и есть дочка старушки-вдовы). Как там у нас говаривал другой знаменитый поэт, а именно Цветик, когда учил Незнайку стихотворству:

Так вот, перед Пушкиным возникла непростая задача – придумать рифму к имени Параша. Ну, какие рифмы тут приходят на ум? Если вывести за скобки всякие имена (Наташа, Глаша, Маша, Саша, Даша), то остаются, пожалуй, слова «наша», «ваша», да еще вот «каша». Так и есть, приятно думать, что ты думаешь в параллель с Пушкиным:

Параша-наша, Параша-каша – Вот здорово! Ха-ха-ха! Дальше больше. Пушкин безжалостно убивает стряпуху, прислуживающую дочке со старушкой (этого требует сюжет, а в таком случае ждать от писателей жалости не приходится), и на ее место заступает некое странное существо – Мавруша. Ну, вы-то, конечно, уже давно читали «Домик в Коломне», это я его прочел лишь на днях, потому не думаю, что я испорчу вам чтение спойлером, хотя все же предупреждаю, что именно сейчас раскроется главная тайна всего повествования – наша Мавруша оказалась самым настоящим мужиком! Старушка-вдова застала ее (его!) за бритьем и та (тот!) с позором убежала(ал!) из дома! Что дальше? Все. Как все? Да так – все.

Все, что нам теперь остается, так это припомнить, как именно Гоголь заканчивает «Нос». Правильно, знаменитым:

Один в один почти. Так что я предлагаю переименовать «Домик в Коломне» ну, скажем, в «Кухаркины усы», «Небритую октаву» или еще во что-нибудь подобное:)

P.S. Безумие дополняется тем, что в книгах обычно печатают непонятно по каким причинам усеченный вариант – полный ищите в инете. Кстати, Эзопа «с его вареным языком» в усеченном варианте вовсе нет. Пропал он – ну как нос почти:)

У нас есть хан. Безумно влюблённый в плененную им же девушку Марию. Есть жена хана, которая долгое время была объектом страсти мужа. До того момента, как в его жизни появилась Мария. И есть сама Мария. На глаза любовный треугольник. Но мне не хочется так это называть.

Жена чувствует в Марии соперницу. Муж к ней охладел, а плененная полячка не будет довольствоваться ролью любовницы. Я не уверена, что Мария была влюблена в хана. Возможно и хан просто был ослеплен страстью, хотел овладеть неприступной девушкой. А жена может просто не хотела терять привелегий. Мы так любим вешать ярлыки. Так любим похоть, страсть, вожделение называть любовью.
В итоге ничего хорошего не выходит. В финале у нас две мёртвых девушки, несчастный хан и фонтан, который построил хан.

Эту поэму можно читать бесчисленное количество раз в пюбом возрасте, в любое время дня и ночи, в любой сезон и в любом настроении. Для меня, например, одни только строки -
Люблю тебя, Петра творенье,
Люблю твой строгой, стройный вид,
Невы державное теченье,
Береговой ее гранит,...-
сразу навевают воспоминания о городе, в котором прожиты четыре незабываемых года, белые ночи с силуэтами разведенных мостов на светлом небе, прогулки куда глаза глядят, которые обязательно приводят на какое-то незабываемое место, на которое ты, возможно, целенаправленно никогда бы и не попал. И иногда в таких странствиях по городу создавалось ощущение, что за тобой следует "... Всадник Медный
На звонко-скачущем коне..."

Видимо до Пушкина нужно дорасти. Сколько раз говорила, что не люблю поэта, но, прочитав Цыганы, захотелось освежить впечатления от Евгения Онегина, Капитанской дочки и от его чудесных сказок.
Цыганы - вольный ветер. Благородные, сильные мужчины. Свободные, легко отдающие свою любовь девушки.. Молодость, ей все прощается. Но у того, кто не рожден цыганом, нет в душе этого дикого простора, всепоглощающей свободы, без которой невозможно жить, бродя по берегам Дуная.

Но он к заботам жизни бедной
Привыкнуть никогда не мог.

А если даже и привыкнет, то постигнет его несчастье ветреной любви цыганки молодой..
Страсть и красота описания в очень маленькой поэме с первых же строк окунают в такой полный и красочный мир, который найдешь не в каждом романе на тысячу страниц!

О чем жалеть? Когда б ты знала.
Когда бы ты воображала
Неволю душных городов!
Там люди в кучах, за оградой,
Не дышат утренней прохладой,
Ни вешним запахом лугов;
Любви стыдятся, мысли гонят,
Торгуют волею своей,
Главы пред идолами клонят
И просят денег да цепей.

Спасибо, Bellissima , открывшей заново для меня Пушкина;)

Пушкин пытается поставить вопрос о человеческой свободе, её границах и ей разнообразии. Алеко так и не убежал от "неволи душных городов", желание безраздельно любить Земфиру не смогло сбросить оковы предрассудков (или наоборот одеть их) и свобода, поиграв как море волнами успокоилась, унеся его в свои глубины.

Похожий вопрос встаёт и в другом произведении, а именно Эмиль Золя - Человек-зверь . Тут проблема переносится с размытого концепта свободы на животно-эволюционное желание мужчиной обладать женщиной, причём обладать полностью и безраздельно. Героя этой книги сближение с любой женщиной приводило в это первобытное состояние. Как мне кажется, более основательный взгляд на проблему верности в любви.

Но лично я убеждён, прежде чем пытаться осмыслять эту проблему, каждому надо лично решить, что такое для него свобода, любовь и верность.

Две удивительные вещи должны поражать в "Цыганах" - фигура Алеко, вобравшая в себя черты А. Раевского и П. Пестеля, и отрывок об Овидии Назоне.

Алеко потому так страшен, что эгоист:

И снова пророческие строки, столь применимые к истории России, в которые так легко "вчитать" разных наших революционеров и деятелей.

А вот про Овидия - печальная нота, да и монолог этот вложен в уста старика-цыгана, что делает его еще меланхоличнее:

Пушкин-Овидий, такое знакомое сопоставление. Но одного А.С. не делал никогда - не писал Августу с мольбами о помиловании. Но оба знали славу, и оба знали славу разную: и

, и

- истории, исследования, почитание.