Тайная жизнь деревьев. Что они чувствуют, как они общаются – открытие сокровенного мира

Совсем иначе поступает другой пришелец из Азии – гриб гименосцифус ясеневый (Hymenoscyphus fraxineus), который в настоящее время вознамерился расправиться с большинством европейских ясеней. Его плодовые тела выглядят безобидно и мило, просто очень маленькие грибочки, растущие на черешках палых листьев. Однако сама грибница свирепствует внутри древесного ствола и губит одну ветку за другой. Видимо, отдельные экземпляры способны пережить его атаку, однако сохранятся ли в будущем ясеневые леса вдоль ручьев и рек, вызывает сомнение. В связи с этим мне иногда приходит мысль, что и мы, лесоводы, отчасти помогли его расселению. Как-то раз я осматривал пострадавшие от гименосцифуса леса в Южной Германии, а после этого отправился домой, в собственный лес. В тех же ботинках! Разве не могли остаться на подметках крошечные грибные споры, которые безбилетными пассажирами приехали на мне в Айфель? Так или иначе, но теперь уже и в Хюммеле некоторые ясени заражены.

Небольшой лесок из дугласии, не дожив даже до 40 лет, начал сохнуть. Ученые долго пытались разгадать, в чем дело. Грибы были не виноваты, насекомые – тоже. Наконец, обнаружился виновник – почва, в которой был превышен порог содержания марганца. Дугласия, как оказалось, этого не переносит. Собственно, «дугласии» здесь как таковой не существует вовсе, так называют несколько подвидов с совершенно разными свойствами, импортированных в Европу. Лучше всего подходят деревья родом с тихоокеанских побережий. Однако взятые оттуда семена были смешаны с семенами континентальных деревьев, выросших вдали от моря. Чтобы еще больше все усложнить, оба подвида легко скрещиваются и производят потомство, у которого совершенно непредсказуемо проявляются свойства обеих групп. К сожалению, понять, хорошо ли чувствуют себя деревья, часто можно лишь тогда, когда они доживают лет до 40. Если у них все в порядке, они сохраняют крепкие сине-зеленые иголки и густую сплошную крону. У помесей, имеющих слишком много внутриконтинентальных генов, стволы начинают сочиться смолой, а крона – редеть. В принципе, это всего лишь коррекция со стороны природы, хотя и несколько жестокая. Что не подходит генетически, выбраковывается, даже если этот процесс растягивается на многие десятилетия.

В наших широтах только искусственные еловые или сосновые монокультуры с их толстым огнеопасным слоем хвойной подстилки могут стать жертвами огня. Но зачем хвойные деревья накапливают в своей коре и листьях так много горючих веществ? Если в их естественных ареалах часто случаются пожары, им скорее следовало бы не так легко воспламеняться. Шведские ели в Даларне, которым явно больше 8 тысяч лет, не могли бы дожить до столь преклонного возраста, если по ним каждые 200 лет прокатывался бы пожар. Думаю, что в подобных разрушительных событиях и тысячи лет назад были повинны неосторожные люди со своими кострами, например, для приготовления пищи. Грозовые разряды, которые действительно вызывали локальные пожары, были настолько редки, что европейские виды деревьев на них не настроены. Слушая новости о лесных пожарах, обратите внимание на причину – как правило, в связи с этим разыскивается человек, по вине которого случился пожар.

В естественном лесу наследственный материал у деревьев одного вида очень сильно разнится между собой. Мы, люди, напротив, очень близки друг другу генетически, с эволюционной точки зрения мы все родственники. А буки одной локальной популяции в генетическом отношении далеки один от другого, как животные разных видов. Благодаря этому каждое дерево индивидуально и обладает очень разными свойствами. Некоторые лучше справляются с засухой, чем с холодом, другие сильны в защите от насекомых, а третьи малочувствительны к мокрым ногам. Если условия меняются, это затрагивает прежде всего те экземпляры, которые хуже всех справляются с данным изменением. Некоторые старые деревья погибают, но значительная часть леса сохраняется. Если условия и дальше ухудшаются, может погибнуть большая часть деревьев одного вида, однако трагедией это не станет. Как правило, выживших деревьев хватает для того, чтобы произвести достаточное количество плодов и создать тень для следующих поколений. Для моих старых буковых лесов я с помощью имеющихся научных данных как-то подсчитал: даже если климат у нас в Хюммеле станет когда-нибудь таким, как сегодня в Испании, большая часть буков должны с этим справиться. Единственное условие – не нарушать своими рубками социальную структуру леса, чтобы он и впредь мог регулировать собственный микроклимат.

Но почему бук в Центральной Европе настолько конкурентоспособен? Или поставим вопрос иначе: если бук так легко справляется с другими видами, почему он не расселился по всему миру? Ответ прост. Преимущества бука проявляются только в определенных климатических условиях, сложившихся здесь благодаря относительной близости Атлантического океана. Температуры, если не считать горных регионов (где на больших высотах буки не встречаются), очень ровные. Прохладное лето сменяется мягкой зимой, а количество осадков составляет от 500 до 1500 миллиметров в год, как раз столько, сколько нужно буку.

Если в течение сотен лет становится все холоднее, то всем видам деревьев приходится отступать к югу. Если этот процесс идет медленно, путем смены многих поколений, то виды успевают переселиться в Средиземноморье, но если лед продвигается быстрее, он захватывает леса и поглощает замешкавшиеся виды. Так, около 3 миллионов лет назад наряду с привычными лесными буками у нас встречались и буки крупнолистные. Но если лесной бук успел совершить скачок в южную Европу, то более медлительный крупнолистный у нас вымер. Одной из причин этого стали Альпы. Они представляют собой естественный барьер, преграждающий деревьям путь к отступлению. Чтобы преодолеть его, деревьям нужно было селиться на большой высоте, и затем вновь спуститься. Однако в горах даже в теплые периоды слишком холодно, так что судьба множества видов закончилась на верхней границе леса. Крупнолистный бук сегодня встречается на востоке Северной Америки. Обитавшие там популяции смогли выжить, потому что на этом континенте нет замкнутых горных хребтов, ориентированных с запада на восток. Деревья могли беспрепятственно отступить на юг, а после завершения оледенения снова расширить свой ареал к северу.