Собрание сочинений. Том II: Цемент

На фабрике, в шуме стозвонном
Машин, и колес, и ремней,
Заполни, с лицом непреклонным,
Свой день, в череду миллионном
Рабочих, преемственных дней!

В. Брюсов, "Работа", 1917

Наша страна, обычно находящаяся несколько в стороне от центра мировых событий, время от времени взрывается и удивляет весь мир. При этом культура наша странно зависит и страдает от этих взрывов – каждый из них посылает волны влияния в окружающие пространства, что твои круги на воде, но в самом эпицентре то, что эти самые круги посылало, обычно забывается, затирается, проваливается куда-то в культурный слой. Иногда забывается так сильно, что какие-то вещи создаются будто бы заново, без оглядки на то, что уже существовало. Культура бесконечно обновляемого палимпсеста.

Вот и «Цемент» куда-то провалился, а может это я такой необразованный (но вряд ли кто-то будет всерьез утверждать, что это произведение прочно вошло в канон отечественной литературы). Узнал я о нем из книги зарубежного исследователя о культурной политике 20-30-х - для него, исследователя, это произведение было важным и знаковым, но не как произведение художественное, а как артефакт, книга, задним числом объявленная предтечей соцреализма.

Да, это артефакт, да, это что-то неживое, окаменелое. Но неужели вас не трогают римские мозаики? Мамонтята из вечной мерзлоты? Что-то целое, незатертое, не туристическая достопримечательность, отшлифованная миллионами рук и глаз до состояния невероятности? Если да, то это книга для вас.

Автор несколько раз брал в руки топор и рубил язык, как минимум в 1938 и 1940, упрощая и подгоняя под современный ему политический момент. Думаю, что рубил он не только язык, но и акценты менял, было бы интересно найти текст в издании 20-х, а не из переиздания 70-х. Но и стесанном виде язык выбивается из-под натянутой маски, рвет покровы, оглушает советскими ревущими двадцатыми, без джаза, но с ритмом, ритмом нового мира.

Книга удивила меня с самого начала. Фабула проста, понятна и чудовищное количество раз опробована – герой возвращается и все налаживает, все, что расселось, развалилось в его отсутствие. Что твой Одиссей, ей-богу, даже за целомудрие жены Глеб тоже опасается, да все женихов ищет. Поэтому, ясное дело, не фабулой тут можно восхищаться, и даже не языком, мало ли сочных, колоритных книг? Но есть тут верно схваченное настроение, жизнь людей в необычных обстоятельствах, которой, вопреки синтаксису и политзадаче, веришь.

Вот Глеб идет к заводу после трех лет в Красной Армии, в буденовке и в ожидании. Вот он идет к заводу, а само описание местности – море и горы, юг и цемент – не может не вызвать у меня узнавания. Это же Новороссийск, он, это тот пыльный завод, который я столько раз видел ребенком из автобуса, в толчее и дикой жаре на маршруте Новороссийск – Геленджик, еще не отойдя от двух суток в поезде. Как странно тесен мир.

Вот он идет его оживлять, заставлять людей работать, хозяйничать, гонять. А пока вокруг козы да куры, да равнодушие. Завод мертв, машины стоят, цеха разграблены, люди кричат, заседают, рядятся, склочничают.

Жена – в женотделе, ребенок – в детсаду, все другое, все изменилось, схлопнулось, уменьшилось. А он пришел, подумал, раскачался да и запустил. Нет, конечно, он в процессе простил смертельного врага, сцепился с толпой карьеристов и равнодушных, не понял жену, не справился с собой. Но могло ли это его остановить?

В книге много крови, смерти, хотя война вроде бы закончилась. Уплотнения, реквизиции (сама сцена резко напомнила раскулачивание из «Поднятой целины»), мятежи, недобитки. Повешения, болезни, самоубийства. Несправедливая партийная чистка (автора, насколько можно судить, также из партии вычистили в начале 20-х), примат общественного над частным даже если речь идет о собственном ребенке, неврозы от введения НЭПа. И открытая, лютая взаимная ненависть партийного функционера и одухотворенного Глеба. И обо всем об этом автор говорит открыто, слово «лакировка» еще не вошло в наш быт, противоречия не скрываются, подчеркиваются и выставляются – это было явно утеряно в последователях, если уж считать Гладкова предтечей.

И чудо общего труда (вы не поверите, тут тоже дрова, только не из Боярки в Киев, как у Корчагина, а с гор в бухту, посредством бремсберга), общей радости от пуска завода. Радости со слезами для главного героя, ведь, кроме этого, у него ничего и не осталось – друзей он себе не заработал подвижничеством.

Мир наших двадцатых, от пустоты к ресторанам с оркестром за пару месяцев, от экосо и РЕКАПЕ до концессий и турецких фелюг, от голода к возвращенцам (в романе пускают к нам пароход казаков и солдат). Одно слово "шрапнель" для перловки чего стоит. Горячий, полыхающий роман, магма да и только.

Ознакомиться с этой далеко не развлекательной книгой стоит ради одного только языка - богатого, сочного, образного. Редкие, но меткие вкрапления описаний элементов окружающей природы созвучны всему происходящему, а не вставлены за ради красивости, но и не сами по себе, а отражают настроения героя и его миросозерцание: саму по себе природу по этим описаниям представить все-таки трудно, настолько они метафоричны. Иногда ловил себя на мысли, что это просто белый стих или стихи в прозе - настолько легко чувствовался внутренний ритм, четкая и мощная поэтика. Федор Гладков как будто экспериментирует, составляя из разных слов и определений уникальные катахрезы, нестыкующиеся сочетания, создавая новые значения и новые знамения. Сразу вспоминаются неизвестно чьи слова: дабстеп-это подсознательная тоска молодого поколения по шуму работающего завода. Вот здесь тоже читаешь и чувствуешь этот дабстеп и эту тоску. Уже не футуризм, но еще не соцреализм - что среднее, сродни платоновскому Котловану .

Впечатляет обилие и разнообразие бытового разговорного языка первой половины двадцатых, активное использование суффиксов и приставок для создания новых слов, не всегда понятных, и использования старых в неведомом диком смысле. Даже убогий пролетарский канцелярит, за употребление которого просто хочется в рожу плюнуть и кирпичом добавить, здесь выглядит вполне уместным: наверняка именно так и говорили, такие фразы пользовали, такая трескотня стояла в разговорах - благо Гладков не из вторых рук все рассказанное берет, а сам в подобном участвовал, да и книга написана буквально по горячим следам, еще Ильич не помер. Диалоги отдают театральщиной, вроде как каждый поперек батьки пытается толкануть речь и задвинуть философию, но поскольку текст скорее поэтический, нежели приземленная проза, то все это представляется вполне уместным.

Впрочем, долго читать книгу не так-то легко - возникает ощущение, что ты обдолбанный, причем трава не самая лучшая, иначе с чего бы эйфория временами сменяется приступами дурноты, жажды и жора. Персонажи слишком часто смеются без причины и непонятно - это признак тотальной шизофрении, дурачины или просто клятые большевики чем-то окуривали народ? Особенно показателен момент, когда все действующие лица "не могут сдержать радостной улыбки" при получении винтовки с патронами.

В книге наличествуют множество явлений, специфических для зари НЭПа - стремительное закостенение советского аппарата, конкурирующие компетенции, и особенно конфликт индивидуального и коллективного (идейного), голод в городах и Поволжье, продразверстки любой ценой, восприятие новой экономической политики как предательства дела революции, партийные чистки и многое другое, зачастую даваемое фоном и вскользь.

О чем книга? О врагах. Враги в собесе, враги в наркомпросе и промбюро, враги в совнархозе, райлесе и совнаркоме, все, кто не с нами - враги, и те, что с нами - тоже враги, только хорошо замаскировавшиеся; враги в продкоме, эркаи и главцементе, и только в Москве - Ленин в ушанке. Обыватели ходят, играя бровями при встрече, явно замыслили социал-предательство, бюрократы окопались, днем и ночью проталкивают кооперацию, концессии и спекуляции, чека спит, функционеры вставляют палки в колеса. Эта книга - о ненависти. Ненависть движет главным героем Глебом Чумаловым. Три года он сражался на фронтах и привык ненавидеть своих врагов, но вернулся и ненависть никуда не делась, просто приобрела другие формы: сто оттенков серого. Непонимание и злость к жене, которая не дает и строит из себя новую женщину, тревога по отношению к нэпманам и сверкающим витринам - разве за это боролись? отвращение и гнев к переродившимся коммунистам с портфелями в конторах, недоверие к спецам. Но Глеб правильно использует эту ненависть - в качестве топлива для работы, для строительства. Потому как хорошее надо строить из плохого, больше ничего просто нет. Так что книга о созидании.

В Цементе немало емко выписанных персонажей. Сам герой, солдат, вернувшийся на завод и сражающийся гидрой советской бюрократии; его жена, ставшая женотделовкой и кипучим организатором; местный функционер, предисполкома, монолитный, квадратный карьерист и насильник с оловянными глазами; руководитель какого-то планбюро, забаррикадировавшийся за революционной терминологией, с мертвой маской вместо лица; чекист, которого все боятся и который ни черта не делает - он колеблется вместе с линией партии и НЭП ему не страшен; дерганый популист и агитатор, мутящий рабочих не понятно на что; руководительница женотдела, поймавшая нервный срыв на фоне пришествия витрин, спекулянтов и нэпманов; бывший инженер завода, старый седой технарь, словно сотканный из паутины и тлена. В принципе, не трудно сделать пьесу из всего этого красного бедлама - было бы посильней, чем Фауст Гете.

Впечатлила линия с женой героя, которая от забитой бабы с борщом и дитятей становится настоящей коммунисткой, борцом за права женщин. Очень здорово выписан конфликт с вернувшимся с войны мужем, его (мужа) постепенная трансформация (не важно, реальная или нет) в спутника и более-менее равноправного партнера. Если б Гладков взял бы этот конфликт как сюжетообразующий, могло бы получиться не только очень круто, но еще и на века, потому как в нынешней конфигурации книга как комар в янтаре - красиво, но мертво.

Есть другой конфликт - между двумя братьями, один из которых белый полковник (здесь все белые офицеры полковники, что добавляет немало лулзов), устраивающий восстания против красных, а другой - перековавшийся интеллигент, но выражен он довольно убого, отдает штамповкой, да и проходит где-то на периферии. Стоит отметить амбивалентное отношение Гладкова к офицерам - они, конечно, ужасные негодяи, кровь капает у них с клыков и штыков, но при этом они принципиальны, способны на благородные поступки и в плен попадают с чувством собственного достоинства, видно сам с такими сталкивался.

Несмотря на мою высокую оценку и немалое удовольствие, полученное при чтении, советовать я ее никому не буду - книга весьма своеобразная, на любителя покопаться в исторических свистелках и для фаната всей этой безумной и безумно интересной эпохи. Ближе к концу она становится чрезмерно утомительной, концентрация двадцатых годов здесь такая ядреная, что аж слезы из глаз и унутре все волнуется. Так что с дозировкой осторожней - запивайте молоком.

Еще одна книга из советской прозы двадцатых годов - еще не приглаженной идеологически, с живым выразительным языком и героями, вместившими в себя то непростое, противоречивое время.

Глеб Чумалов возвращается в свой город, на свой завод, к своей семье после гражданской войны. Но нет завода. Практически нет и семьи.

Сюжет романа строится вокруг борьбы за восстановления разрушенного за годы войны и революции завода, а одновременно и восстановление рабочего коллектива, достоинства рабочего человека. Борьба идет по трем направлениям. Еще скрываются в укромных местах не сумевшие уйти за границу офицеры бывшей белой армии, объединившиеся с бандитами. Уже заняли теплые руководящие места новые аппаратчики и извечная чиновничья плесень начинает "махроветь" на живом деле. И, наконец, среди рабочих тоже далеко не все готовы принять перемены в уже вроде бы устоявшемся среди тревог и ненадежности жизненном укладе.

Поступки некоторых героев романа могут показаться странными, неправильными, даже противоестественными с точки зрения современного читателя. Здесь прежде всего имею ввиду сложный, трагический по сути образ жены Глеба - Даши. Но это были люди, жившие на страшном жизненном сломе, произошедшем за короткий отрезок времени и более жестко, чем слом и разрушение того, что было сделано этими людьми, спустя 70 лет.

Жаль, что автор неоднократно редактировал свой роман, упрощая язык и, возможно, образы героев.

Читать очень тяжело. Описания природы, города, моря настолько нереальные, "выкрутасные", что при их чтении в голове не возникает никаких образов. Ну, вот никак не могу себе представить, например, это: "Пристани рвались в зеленой зыби на куски и стекали в бездну жирными потоками нефти" или "Улицы, пепельно-голубые, в волнах прозрачной зелени, воздушно взлетают в горы трубами завода. Животной жизнью дышит зеленая морская зыбь. Льются в море расплавленные дома". Многие герои "из рабочих" говорят вычурно, не "по-пролетарски"как-то. Ну вот, не верится, что простая девушка Поля может так говорить... Больше всего поверила только однорукому Дмитрию (вот она, настоящая речь "белого" русского интеллигента!). Поверила словам сумасшедшего отца Сергея... После прочтения некоторых глав оставалось ощущение недосказанности, многое в фразах героев вообще было непонятно. Был бы очень полезен справочник сокращений советских госучреждений и должностей. Я хоть и вспомнила, что такое совнархоз, и догадалась, что означает "женотдел", но в книге столько подобных сокращений, что даже читать иной раз трудно становится, необходимо посоображать, какая организация или должность имеется в виду, и каковы их задачи (не всегда и сообразишь): "райлес", "агитпроп", "коллегия ОНО", "технорук", "предисполкома", "военмор", "коммунхоз", "экосо", "рабкооп", "ЕПО", "ВСНХ", "СТО" и т.п. В 21 веке это вообще звучит как иностранный язык. К завершающим словам рецензии Lu-Lu я бы ещё добавила: Да здравствует Республика Советов! Да здравствует всемирная пролетарская революция!
P.S. Эх, я бы все эти ужасы простила и красным, и белым, если бы не было сталинизма...

Глеб Чумалов возвращается домой после гражданской войны. И кажется ему сначала, что ничего не изменилось за три года. И солнце, и воздух, и горы, и завод, и рабочие домики всё те же. И встретит его сейчас радостно жинка Даша с дочкой Нюркой... Но прежде тихая Даша теперь активный член женотдела, Нюра в детдоме, завод заброшен и разграблен, да и люди стали другими... Как же строить дальше жизнь вчерашнему бойцу Красной Армии?

Неоднозначное впечатление осталось у меня после чтения этого романа. С одной стороны, откликнулась тема гражданской войны, разрухи и разлома в обществе, восстановление хозяйства и бюрократизм, от которого, видимо, никогда никуда не деться. Отзвуки гражданской войны, переход к новой экономической политике, мечта о новом мире, раскол в обществе и семьях, голод, нехватка ресурсов для восстановления завода, партийная чистка – кажется, ничего не упустил автор в описании той сложной переходной эпохи.

С другой стороны, ну никак мне не понять было Дашу. Не женщина, а робот. И нет для нее ни мужа, ни дочери, а есть партия, долг и партдисциплина. И лишь в паре моментов можно увидеть в ней женщину. Может быть уж слишком преувеличено это изображено автором, хотя не первый раз встречаю я в художественной литературе таких идейных героинь, но как-то они всё равно были мягче, женственней. И вообще очень сложно мне выделить персонажа, к которому бы я прониклась искренней симпатией. Ну может, в какой-то степени, Глеб. В нем видны переживания не только за труд, дело, но и за дочь, за отношения с женой, за других людей. И даже то, как он разрешает ситуацию со своим врагом Клейстом, характеризует его как человека не мстительного и дальновидного. Ведь разглядел же он в нем профессионала, на помощь которого может рассчитывать в пуске завода, не зацикливаясь на его темном прошлом.

Роман называют первым в жанре соцреализма и производственного романа. Он впервые был издан в 1925 году и неоднократно автором редактировался и перерабатывался. Я читала последнюю прижизненную редакцию 1958 года. Произведение было включено в программу средней школы. Сегодняшним школьникам, мне кажется, произведение дастся очень трудно. Откуда им знать, что такое женотдел, завком, ОНО, агитпроп, совпроф, совнархоз, продком, экосо (список можно продолжить), которые встречаются на каждой странице книги. Даже я пару раз искала расшифровку.

И ещё, как минус, отметила бы язык романа. Он, лично для меня, тяжёлый, вязкий, режет глаз и слух странными сочетаниями и зачастую непонятными местными словами. Особенно тяжело давалась первая треть книги, потом уже как-то втянулась.

Роман рекомендовать могу только тем, кому интересна советская литература. Тогда непременно нужно познакомиться с представителем жанра раннего соцреализма. Я же, вполне вероятно, прочту позднее ещё что-то из произведений автора.

Это советский производственный роман, который , к тому же, очень пропагандистский, пропитан духом советской литературы и идеологией того времени, он весь из лозунгов,плакатов, красных флагов. Читая этот роман, действительно погружаешься в атмосферу становления советской власти, и внутри вскипают нешуточные эмоции. Роман о том, как Глеб Чумалов, отвоевав, три года на фронтах Красной Армии, вернулся в свой родной город обнаружил, что жена его из любящей домохозяйки превратилась в рьяную активистку женотдела, дочь в детском доме, а родной завод в руинах. Совсем не этого он ожидал. И бросил он все свои силы на восстановление цементного завода, который давно уже не функционировал, разваливался, был заброшен и уныл. Завод этот, к тому же, был градообразующим предприятием, т.е. без него люди города были без работы, голодали, выживали ,кто как мог. Бросившись спасать завод, задавшись целью непременно его запустить, Глеб попадает под мощную и беспощадную машину бюрократии и несправедливой партийной чистки, а правят всем карьеристы и кабинетные партийцы. Это тяжелое время мятежей, бунтов, раскулачивания, старая власть еще не вся ушла,а новая не достаточно окрепла. В романе рассказано и о других людях, чьи судьбы были искалечены в период становления советской власти, как люди отказывались от своих детей, родителей, теряли все, чем жили,ради идеи, ради светлого будущего. Ради светлого будущего некоторые согласились жить в полной тьме настоящего.
Роман читается непросто, он не затягивает, не увлекает, он эмоционально тяжек, к нему не хочется возвращаться, после него в душе осадок. Но видимо такое это было время непростое...Оценка за эмоции, которые он вызывает.

Читать это невозможно: это такая неактуальная литература, которую можно изучать только с позиции патологоанатома: «А что же там внутри у трупа»?
Вот вроде и достаточно большой период охватывается: конец военного коммунизма-гражданской войны - рост новой бюрократии - начало нэпа и неприятие его особо рьяными партийцами - внутрипартийные чистки. Но большая часть персонажей, а коммунистов там не счесть, картонные, люди без лиц. И риторика трудового подвига морально устарела. Никто на плаху работы и мирового коммунизма себя, а тем более своих детей, как героиня книги, класть не будет. Мы лучше на диване полежим.