Под сенью девушек в цвету. Часть 1. Вокруг госпожи Сван

Буржуазия на этот счет чересчур щепетильна: ведь этих самых аристократов, несмотря на их пороки, встречают с распростертыми объятиями там, куда не пустят никакого буржуа. Аристократы же воображают, что буржуазии это известно, вот они и ведут себя с преуве­личенной скромностью, сами осуждают друзей, оказавшихся «на мели», и тем довершают недоразумение. Если какой-нибудь­ завсегдатай высшего света поддерживает отношения с мелкой буржуазией — допустим, например, что он сказочный богач и оказался председателем крупных финансовых обществ, — буржуазия, повстречав наконец дворянина, достойного быть крупным буржуа, готова поклясться, что он не водит знакомства с разорившимся маркизом, игроком, чья любезность, с их точки зрения, только доказывает, что с ним никто не хочет водиться. И она в себя не может прийти от удивления, когда герцог, президент административного совета колоссального предприятия, женит сына на дочери маркиза-игрока, чье имя, правда, принад­лежит к самым древним во Франции, — но ведь и монарх скорее женит сына на дочери свергнутого короля, чем на дочери полновластного президента республики. В сущности, у этих двух миров такое же фантастическое представление друг о друге, как у обитателей пляжа на одной оконечности бальбекского залива­ о тех, кто обосновался на пляже с противоположной стороны: из Ривбеля можно разглядеть Маркувиль, но это только сбивает с толку, потому что кажется, будто маркувильские пляжники видят всё великолепие Ривбеля — а они почти ничего не видят.

воспоминания о любви подвластны общим законам памяти, которые, в свой черед, подчиняются еще более общим законам привычки. А привычка ослабляет всё, поэтому острее всего нам напоминает о человеке именно то, что мы забыли, какая-нибудь мелочь, сохранившая всю свою силу воздействия благодаря тому, что мы о ней забыли. Вот по­чему лучшая часть нашей памяти — вне нас, в порыве дождя, в затхлом комнатном запахе или в дыхании вспыхивающего огня;­ она повсюду, где мы натыкаемся на ту частицу нас самих, кото­рую за ненадобностью отверг наш разум; это лучшее, последнее­ из того, что приберегло про запас наше прошлое; это то, что уме­ет исторгнуть у нас слезы, когда мы, казалось бы, уже разучились плакать. Вне нас? Нет, внутри — но забвение, долгое или недолгое, скрыло эту часть памяти от нашего взгляда. И только благодаря забвению мы можем хоть изредка повстречать себя прежних, столкнуться с тем же, с чем сталкивался тот, другой человек, и снова испытать боль, потому что мы уже не мы, а он, и потому что он любил то, к чему мы теперь равнодушны. В ярком свете обычной памяти образы прошлого мало-помалу тускнеют, изглаживаются, от них не остается ничего, мы с ними больше не встретимся. Вернее, не встретились бы, если бы не случайные несколько слов (например, начальник канцелярии почтового министерства), заботливо припрятанные среди забытого: так в Национальной библиотеке хранят экземпляр книги, которую иначе было бы невозможно найти.

Легко, наверно, впасть в иллюзию, из-за которой­ всё, что мы видим на горизонте, выглядит одинаково, и сказать себе, что все революции, происходившие до сих пор в живописи или в музыке, щадили, что ни говори, кое-какие правила, а то, что мы видим сейчас, — импрессионизм, поиски диссонанса,­ исключительное применение китайской гаммы, кубизм, футуризм — возмутительно отличается от всего, что было раньше. Но ведь то, что было раньше, мы рассматриваем, не сознавая, что за долгое время, пока наши предшественники его усваивали, оно, при всем своем разнообразии, превратилось для нас в нечто монолитное, и Гюго в нашем представлении соседствует с Мольером.

Мама восторгалась тем, что он так точен, хотя очень занят, и так дружелюбен, хотя окружен множеством людей, и ей не приходило в голову, что «хотя» - это всегда скрытые «потому что» (не случайно старые люди бывают поразительно молоды для своего возраста, короли исполнены простоты, а провинциалы в курсе всех новостей) и что одни и те же привычки позволяют г-ну де Норпуа успешно заниматься столь­кими делами и так аккуратно отвечать на письма, пользоваться таким успехом в обществе и проявлять такую благожелательность по отношению к нам.