Вечный зов. В 2 т. Т. 2

По всем признакам роман-эпопея "Вечный зов" Анатолия Иванова претендует на звание "большой литературы". Автор - лауреат многочистенных государственных премий, кавалер орденов, книга писалась целых 13 лет, издается спустя 40 лет после написания, читательские рецензии на литературных сайтах практически все положительные. Разумеется, я понимала что время написания романа и особенно награды, полученные автором от советской власти, явно говорят о специфическом содержимом. К примеру, вряд ли в "Вечном зове" присутствует обличительная критика коммунистического строя, политики руководства страны и т.д. Но, учитывая отзывы, учитывая признание писателя, я постаралась максимально непредвзято воспринимать эту книгу.

И что же? Можно абстрагироваться от многих вещей в этом тексте. Отсутствие нормального диалога родителей с детьми, преемственности поколений? Ну, наверное это потому, что литература не стоит на месте и многие темы нынче раскрываются куда более смело и глубоко, чем в 1976 г. Да и само время другим было. Однобокость повествования, где "наши" - белые и пушистые, а "ненаши" - вообще непонятно чего борются? Большое количество идеологии в тексте? Ну, такой была эпоха. Враги - алкоголики, извращенцы, насильники и вместилище всех мыслимых и немыслимых пороков? Скажем, предсказуемо. В общем, к концу первой части я уже определилась, что книга мне не нравится, но мои претензии были скорее к форме - картонные герои, поверхностные описания событий, отсутствие психологизма, однобокое освещение происходящего. Но поскольку книга толстая и рефлексировать наедине со своими мыслями и впечатлениями мне пришлось долго, я в один прекрасный момент таки поняла что же постоянно "гладит меня против шерсти" в этом романе. Собственно, здесь мы переходим к Евгению Замятину.

Роман Евгения Замятина "Мы" был написан еще в 1920 г. и в СССР не публиковался. В финале главный герой книги Д-503, живущий в тоталитарном обществе где люди лишены имен и даже сексом занимаются по талончикам, подвергается Великой Операции. В результате, лишенный чего-то бесконечно важного, делающего его человеком, Д-503 спокойно смотрит как пытают его любимую женщину (да, сцена с пытками над семилетним Юрием Савельевым в царских застенках забавно с этим перекликается), всецело одобряет уничтожение нумеров "изменивших разуму" и радеет за великую Цель и великую победу. У меня сложилось впечатление, что Анатолий Иванов в "Вечном зове" так старательно пытался изобразить настоящего пламенного коммуниста, который ничего не хочет для себя, который все для Родины, что получились нумера Замятина. Простой тест: вы можете назвать хотя бы одного героя, который видит себя в будущем? Который желает чего-то (кроме Кольки или Димки, кроме Семки или Яшки, но к эротике в "Вечном зове" я еще вернусь...)? А нету таких. Ни один герой романа (кроме Ирины Алейниковой, персонажа на три абзаца) не стремиться к какой-то карьере, не имеет каких-то амбиций, не делает чего-то для того, чтобы изменить свою жизнь. Здесь масса размышлений о том кем был персонаж N и кем он стал, но на вопрос ребенку или подростку кем ты хочешь быть ответ здесь один - " не знаю". Более того, любая инициатива, любое стремление пристроится в жизни получше присуще исключительно героям, которые по Иванову должны вызывать отвращение. Верка Инютина, стремящаяся продать свою девственность подороже и купить на нее жениха поперспективней. Федор Савельев, которому в 15 лет свойственны были мечты жениться на Анне и унаследовать часть богатств Кафтанова... Но потом он вырос и одумался, а на «раскулаченной» Анне, такое впечатление, женился по инерции. Потолок в мечтах женских персонажей - выскочить замуж, терпеть побои от мужа, выть в подушку "тяжела она долюшка бабья" и рожать детей. Все герои застыли как мухи в янтаре "здесь и сейчас" и их такое существование полностью устраивает. Как и их родителей - см. Юрку Савельева, который работал токарем на заводе, где директорствовал его отец.

История, рассказанная в "Вечном зове", охватывает целые десятилетия из непростой, противоречивой эпохи. Здесь и войны, и революции, и гражданские конфликты, и тяжелая работа на благо родины, немецкие лагеря, бомбежки и многое другое. При этом, выслушав бесконечные оды советской власти, уяснив что только с коммунизмом сибиряков ждет светлое будущее, я, как человек не слишком хорошо знакомый с историей Сибири начала ХХ века, совершенно не поняла за что же боролся, к примеру, кулак Кафтанов. Такое впечатление, что цель у него была одна - отстоять заимку, где он развратничал с местными дамами легкого поведения и вусмерть напивался. Тем более странно, что одно время советская власть столкнулась в регионе с серьезным отпором! В отряде Кафтанова воевали местные. А за что воевали? Какие у них были мотивы? Так же "интересна" мотивация нацистской Германии. "Захватить чужое добро захотели. Строй им не понравился наш…" - говорит эпизодический персонаж в разговоре с Кружилиным. Еще Маркс писал что коммунистическая революция должна быть мировой. Ленин его в этом горячо поддерживал. Им не нравится наш строй. А "нам" нравится "их" строй?

В общем, я не стану дальше топтаться по теме «Власть Советов - голубь мира». Меня, понятно, тошнит от примитивности такой агитки, но что поделать, писалось для людей простых, им надо объяснять за что убивать соседей максимально доходчиво. А вот об очень неудачной, несмелой попытке как-то проанализировать репрессии 30-х годов не сказать не получится. Образ Наташи Мироновой для меня - квинтессенция этого "весь пар ушел в гудок". Трагичный персонаж, молодая девушка, у которой репрессировали отца, погибла под бомбежками мать, и которая неожиданно столкнулась с человеческой жестокостью, превращается в неврастеничку, которая на всех бросается, пару раз пытается покончить собой, но эта бабья дурь моментально улетучивается, стоит ей найти себе мужика. Браво! "Глубоко"! "Оригинально"! С 6-летним тюремным сроком Ивана Савельева и того лучше. Как только он вернулся домой и сел за стол с председателем колхоза, как начались посиделки: "как вы там в своих Анталиях отдыхали?" "А что, расскажу как нас там встречали...". Типа, все понарошку, мальчики играют в песочнице... Истории арестов Засухина и Кошкина туда же. Никаких личных желаний, переживаний и страхов. На пороге тюрьмы можно спокойно обсудить в чем смысл жизни. Вывод: виновен во всем, понятно, человеческий фактор. Людям свойственно ошибаться, особенно если они пашут на благо партии и государства без отпуска. Переработались, однако! А репрессии и аресты - это все понарошку. А вы боялись!

Вот здесь я хочу обратить ваше внимание на то, как изящно автор манипулирует читателем. Когда я сама это поняла, мне захотелось встать и аплодировать писателю Иванову стоя! Это ж гениально! Вот есть персонаж, который по ложному обвинению сидит в тюрьме 6 лет. Вам его жалко? Безусловно. Вы возмущены? Конечно! Но Иванов делает такой финт – Иван Савельев, вернувшись из тюрьмы, всем все прощает, ни на кого зла не держит и т.д. и т.п. И что получается? Читатель теряет право возмутиться сложившейся ситуацией, ведь сам пострадавший претензий не имеет! Эта схема будет прекрасно работать на протяжении всего текста. Наташа Миронова страдает из-за репрессированного отца, гибели матери, потери документов. Но у нее мужик завелся, скоро ребенка тетешкать будет. Все. Ситуация себя исчерпала. Кошкин на Алейникова зла не держит, а Засухин и вовсе помер а лагерях – вопрос исчерпан. Совсем по-другому обстоит дело с обидами, нанесенными врагами. Красавица Алексина, изнасилованная и забеременневшая от немцев, бросается под пули с криком "Стреляй! Вот сюда… сюда! Расстреливай своего фрица…". Т.е., здесь никто о преступлении забывать не собирается, судьба сломана, жизнь кончена и только смерть искупит позор и прекратит страдания. Я в восхищении! Аплодисменты!

И вот посмотрел А. Иванов на своих нумеров-персонажей и решил, что нужно их как-то очеловечивать. Здесь был опробован рецепт, который безотказно работал до, и нещадно эксплуатируется после «Вечного зова» (например в романчиках ЛФР))). Любовь. Если самый гадкий гад влюбится – сразу станет человеком! Меня, например, очень бесит современная тенденция оправдывать или даже вызывать сочувствие к негативному персонажу у читателя/зрителя придумывая детскую травму. Таким образом с героя снимается вся ответственность за ужасные поступки. А здесь не так? Инютин подставил невиновного, который отсидел за него 6 лет в тюрьме. Также из-за него невинно пострадал еще один односельчанин. Раскаивается ли он? Да. В том, что пошел на поводу у любовника жены. Линия "раскаяния" Кирьяна Инютина и Якова Алейникова просто за гранью добра и зла.

А жалеть его читатель должен потому, что Инютин не счастлив в личной жизни. Ну, вот Инютин - не счастлив, значит и другим не дает - Иван Савельев идет в тюрьму от беременной жены. Прелестно! Но раскаяние - это признание своей вины и покаяние, прощение от твоей жертвы. Инютин же просто сбегает от проблем и нечистой совести на фронт. Яков Алейников такой же. То он горд что руки его в крови, то он раскаивается и влюбляется. Дамы, готовьте платочки! Еще один герой с непростой судьбой!

Вот вроде мелочь, но СССР позиционировали как правовое государство. «Да здравствует советский суд – самый справедливый суд в мире!». В ситуации с обвинением Ивана Савельева Иванов как-то походя оправдывает предвзятое отношение к обвиняемому со стороны представителя правоохранительных органов Якова Алейникова, а в историях с Иваном Савельевым и Максимом Назаровым одобряет самосуд, вершимый настоящими русскими людьми над теми, кто уже понес наказание от государства. Более того, Кирьян Инютин вырастает у Иванова до трагического романтичного героя, которого в конце ждет тихое семейное счастье… И односельчане Инютина будут пожимать руку подлецу и вору, считая его честным и благородным человеком. Героем!

«Вечный зов» относят к семейным сагам, но как мне кажется, это нивелируется никудышним описанием автора семейных и любовных отношений. Детей здешние нумера железной рукою загоняют в прокрустово ложе коммунистической идеологии. Лиза Савельева любит сына Юру? Так она малохольная, не в себе. И то – под конец исправляется и отправляет 30-летнего сыночка на фронт! Чудовищная сцена, где отец довел Максима Назарова до самоубийства, что может быть ужаснее? Однако на кровавом алтаре во имя Отчизны уже столько трупов, что одним больше, другим меньше… За детские, наверное, начисляют дополнительные очки. Главное – Родина! А вот о любовных отношениях, сексе, надо сказать подробнее. В СССР, как известно, секса не было, но вот в роман Иванова он как-то по-пластунски пробрался и запестрел на страницах очень грубыми, какими-то отталкивающими описаниями "того-этого". У всех местных бабенок грудь налитая как арбуз, крепкие сбитые икры, натруженные руки... Местные брачные ритуалы можно смело именовать "торговля девственностью". Девица сама же вскакивает на парней, сама же потом заявляет что она девушка "честная", до свадьбы ни-ни. Ой, вот что-то в кустики голой залезть захотелось! Образ Верки Инютиной настолько расчетливый, настолько корыстолюбивый, что становится мерзко. Однако разве другие любовные отношения показаны иначе? Анна, которая досталась Федору порченой. И вот прям на всю жизнь личная трагедия, разбивающая семью, потому что Анна недевственница. Пойду-ка я в своей кручине изменю жене с соседкой! Мария Огородница, для которой потеря девственности вполне уважаемый повод для самоубийства. История с женитьбой Петра Полипова. Стоило ему увидать в собственной простели голую девицу на 15 лет младше, как все - буду жениться! При этом мне очень "понравилась" не единожды повторяемая фраза "она будет тебе ноги мыть и воду пить". Получается какое-то садо-мазо. То женщина доминирует, то она же становится беззащитной униженной жертвой. Хлысты и порка присутствуют. Ну, ОК. Лишь бы в удовольствие.

Подводя итог прочитанному, хочу сказать что от книги у меня осталось какое-то мерзкое ощущение. На ум мне приходило всего одно слово – «людоедская». Не антигуманная, а именно людоедская. Кто-то назовет это слишком громким заявлением, но если разобраться, роман «Вечный зов» отрицает такие вещи, которые, на мой взгляд, заслуживают быть среди вечных человеческих ценностей. Любовь матери или отца к своему ребенку, торжество справедливости, идея того, что любое преступление рано или поздно станет известно, а виновные понесут заслуженное наказание, что поступки – добрые и злые, а особенно злые, всегда имеют последствия … Что существует презумпция невиновности, что грешно добивать отсупившегося, сломленного человека. Возможно, верить в подобное наивно. Но существование определенных моральных законов – это залог выживания любого общества. И здесь Иванов противоречит сам себе:

Но разве это случилось с Инютиным, Полиповым, Алейниковым, Лахновским? Если эта книга чему-то и учит, то лишь с подозрением глядеть по сторонам, выискивая вредителей и "врагов народа". Покорно принимать от власти тюремные сроки.
А палачей она учит тому, что им за сломанные человеческие жизни и судьбы ничего не будет.

Эти два томика стали тяжелее и увесистее, после того как я их прочел. И честно сказать, я не ожидал такого водоворота событий.
На страницах уместилось столько жизни, что у меня ощущение, будто я сам состарился пока читал, вместе с Савельевыми и всеми людьми, о которых идет речь в книге. Здесь столько горя человеческого, что мне даже писать об этом как-то кощунственно. Я восхищен тем, как заплетены серпантины людских судеб в романе, что никого не упускаешь из виду на протяжении всего времени. Обилие людских портретов и масштабы повествования до сих пор мне не дают покоя и поражают. Мне нравится, как действия в книге разворачиваются на фоне трагических и значимых с точки зрения истории событий, но не теряется главное - человек и его роль в происходящем, его самоопределение в сложившихся ситуациях, совесть и моральная чистота. Тема совести и поиска истинной своей задачи, своего чувства родины и места среди людей является актуальной практически для всех персонажей книги. Меня очень вдохновляют герои, вроде Василия Кружилина, которые умеют в самом аду, в нечеловеческих условиях оставаться людьми и не терять стержень, не падать духом. Мне подобные вещи кажутся почти фантастическими.
Вообще очень пронзительная книга. Складывается ощущение, что столько в жизни вообще невозможно вывезти, но потом я вспоминаю, как много людских портретов здесь описано. У каждого свои перипетии и жизненный путь. И автор к концу раскрывает все масштабы этого сложного узора.
Книга просто пропитана любовью к родной земле. Люди рождаются на ней, проливают в почву свой пот и кровь, оставляют после себя шлейф из поступков, стремлений, рожают сыновей и дочерей, а потом возвращаются обратно в нее же. В землю. И этот цикл бесконечно красив и трагичен. Умение отдать всего себя, прожить жизнь достойно среди людей - эти вопросы не раз поднимаются устами главных героев. А вот Лахновский, мне кажется, оказался прав. Он практически озвучил небезизвестный «план Даллеса» в своем разговоре с Полиповым. Что собственно, мы и наблюдаем за окошком.

Как и многие книги своего времени, здесь много откровенно «коммунистических» штук, святая вера в социалистическую революцию и тп. Но я уже спокойно отношусь к этому, ибо даже читая того же Макаренко к примеру, с его «Педагогической поэмой» ( пример не совсем уместный к данном роману, но все же), за идеологией социалистического образа мышления не пропадает суть и светлый посыл автора. Меня стала утомлять слишком уж затянутая концовка. Стихи Дмитрия мне показались слегка лишними и «притянутыми за уши». Или может быть мне хотелось, что бы автор уже пощадил своих персонажей и скорее закончил все это. Тем не менее, книга оставляет после себя ясный, светлый след и чувство будто стал гораздо старше.

"Понятно, но от этого не было легче. " И читать вторую книгу этой великой эпопеи тоже было тяжелее.
Столько смертей, столько утраченных жизней, попусту ушедших советских людей. Хотя нет. Почему попусту? Они ушли, чтобы мы могли любоваться берёзками, встречать рассветы, ходить в походы, восторгаться закатами, развалить советскую власть, в конце концов. И не знаю, виноваты мы перед ними, или так было предопределено...
Всё, к чему они стремились, за что боролись и отдавали жизни, всё оказалось неважным сейчас, ненужным, несущественным. Эх...
Но вернёмся к войне. Война во второй книге занимает большую часть рассказа. И мы снова встречаем братьев, Ивана и Фёдора Савельевых. Ох, до чего же крута у них судьба. Теперь они снова по разные стороны баррикад. И Семён Савельев тоже здесь, тоже воюет. Замечательный сын у отца-подонка получился. Герой.
Вообще, я, наверное, очень кровожадная. Ведь с первой книги ждала, когда же Фёдора накажут. Дождалась. Радости от этого не было. Только чувство какой-то неимоверной грусти и облегчения.
Вообще последние страницы читала, сдерживая слёзы. Так жалко было, так обидно. За всех. И за тех, кто на фронте, кто в плену выживал, как мог. За тех, кто в тылу боролся с бюрократией и во время войны, и в послевоенное время.
Жалко было вдов, сирот, солдат, этого пушечного мяса, которого не жалели и не жалеют до сих пор.
Ничему нас ничто не учит. Увы, я опять отступила от темы. Я потому и читала так долго, что постоянно возвращалась к некоторым отрывкам, перечитывала, думала, сопоставляла.
"День сегодняшний никогда не похож на день вчерашний. Жизнь шла, и все менялось в ней…"
Кто-то, как Пётр Зубов, искупал прошлые грехи, свои и предков, менял взгляды и менялся на глазах. Кто-то, как Пётр Полипов продолжал строить из себя коммуниста, на самом деле являясь мерзавцем и предателем.
Кому-то война возвращала отцов, детей, искалеченных, но живых. А кто-то, возвращаясь домой, заставал холмик любимой жены на деревенском кладбище. Судьба у каждого своя, что в военное, что в мирное время. Но когда война, шансов быть счастливым, а главное - живым, ещё меньше.
"День сегодняшний никогда не похож на день минувший, да прошлое из жизни не вычеркнешь."
И не надо вычёркивать. Прошлое - это память. О том, что совершили наши деды-прадеды. О том, какая беда пришла на нашу родную землю. И о том, как весь союз нерушимых встал на её защиту. И выжил. И победил. Потому что, как говорил один немец: "Это Проклятая страна, здесь всё не как у нормальных людей!"

Прекрасная, эпохальная книга. Живые, очень яркие персонажи, картинки деревенской жизни, кадры боёв, герои войны и тыла. Есть и предатели, и подлецы, и просто тихие людишки. Жизнь... как она была... Жизнь, которая ушла. Страна, которой больше нет.

Да, высота у каждого своя. Как и совесть. У кого-то она есть, у кого-то просыпается, а у кого-то нет и не было никогда.

Искренний, душевный роман-эпопея «Вечный зов» вместил все вечные чаяния и идеалы, лелеемые людьми. Сюжет рассказывает о более чем пятидесяти годах, сотканных из несметного количества человеческих трагедий. Все описываемые события, так или иначе, связаны с одной семьей, члены которой сами выбирают свой путь, отвечают за свои поступки, ломаются или становятся крепче, перемалываясь под колесами трёх войн, тюрем, коллективизации, семейных неурядиц... Автор раскрывает множество судеб, многогранных характеров, и делает это настолько мастерски, что все герои произведения, даже те, которых ни в коей мере нельзя назвать «хорошими», сразу становятся любимыми, и за судьбу каждого из них остро переживаешь до последней строчки произведения.

Очень мощный и горький получился роман о людях, пусть даже и совсем незаметных и не выделяющихся в жизни, но о простых людях - настоящих героях, чей героизм виден в их поступках, труде и думах. «Вечный зов» - это роман об истинных чувствах, о любви и ненависти, о добре и зле, о слепых инстинктах и разуме, о чести и бесчестии, о предательстве и подвиге, о достоинствах и пороках, о любви к родине, о смысле жизни, о судьбе и попытках её обмануть. Но самое главное – это роман о надежде, той, которая дает силы бороться, той, которая дарует жизнь.

Сейчас таких романов давно не пишут – не по наличию в книге политбесед, а по масштабности действий, по количеству персонажей, по наличию этой любимой многими семейносаговости. Переплетённые сложными путями судьбы, смерти, измены, слёзы, интриги, скандалы, расследования – всё это выводит эпопеи авторства Анатолия Иванова на уровень зарубежных литературно-каноничных саг о семьях с чисто-английскими или французскими фамилиями, которые где-то, как кажется, совсем в другой реальности любили, ненавидели, тоже изменяли, утопали в шелках или с трудом выживали, испытывали горести и радости, в общем, тоже – всё как у людей. За перипетиями этих судеб так же страстно следили читатели – ждали выхода второго, если он был, тома, новой главы в литературном толстом журнале, следил, как меняются персонажи, а вчерашний подлец вдруг становился вполне нормальным и даже жалко его, подлеца, становилось. Ну или не менялся – тут в зависимости от таланта автора. В России вечной сагой двадцатого века, где были и жизнь, и слёзы, и любовь, стали сочинения писателя Иванова, который наравне с Шолоховым, Астафьевым и Беловым писал о сложных людях в сложной стране.

«Вечный зов» по большому счёту по литературной моде начала двадцатого века мог бы называться «Сага о Савельевых», потому что именно эта семья является в повествовании ключевой. История трёх очень непохожих друг на друга братьев начинается с 1906 года, где сначала придётся думать на одного брата, что он плохой, а про другого – что сволочь, конечно, но хороший, а потом уже наоборот, а потом появится и третий брат, а вместе с ним ещё с пять десятков героев, которые живут в посёлке Шантара близ Новониколаевска на берегу такой же переменчивой речки Громотухи – то она течёт ручьём, то грохочет ледоходом. Шантару Иванов выдумал, хотя поговаривают, что не очень-то – списал её с родного посёлка Шемонаиха и поместил на берега реки с реальным названием. По количеству интриг и любовей Шантара могла бы посоперничать с какой-нибудь условной рабыней Изаурой, а по сложности представленных героев с любимой в России начала девяностых «Санта-Барбарой».

С персонажами Иванова и в самом деле происходят на протяжении романа значительные перемены, однако, работают они не так, как это принято по неписанным правилам развития романных героев. В один момент у кого-то что-то «щёлкает» в голове, от одной вскользь брошенной фразы в позавчерашней беседе шевельнётся что-то в груди, от песни соловья намокают глаза – и так далее, а уж потом вчерашний твердолобый и однобокий плохиш становится вдруг героем положительным, понявшим что-то про жизнь вокруг него и про людей вокруг него. Начинает делить окружающих на своих и чужих, потому что сердечный радар теперь работает по-другому, но этот самый момент, преломление персонажа уловить вряд ли получится. Он неуловим – потому что хорошими становятся за один разговор, за один взгляд, за один сон (или бессонную ночь). Неоднозначность героев при этом – одна из ключевых особенностей романа. Здесь, в общем-то, нет однозначно плохих или хороших, здесь обязательно всё у всех сложно и в сердце, и в мыслях. Натворивши дел, эти исконно русские люди горько раскаиваются, каются, наказывают себя сами и даже не хотят жизни, потому что известное дело – жить это роскошь, что особенно понятно тем, кто прошёл войну.

Мужским персонажам Иванова везёт больше – они кажутся по понятным причинам куда более сложными организмами, которые могут изменить, но не по любви, предать, но не по идейным соображениям, казаться трусами, но от большого горя, и даже бить, а значит, любить – не без этого. В конце семидесятых, когда создавалась эта вечная для русской литературы эпопея роль женщины – в жизни, а не только литературе, была вряд ли завидной. Установка на повышение рождаемости, которой погоняет автор своих героинь, была, разумеется, придумана далеко не им самим – повышаем рождаемость, девочки, погибших на войне не счесть, опустевшие города и сёла тебе в доказательство. Женщины, помимо родительских функций, или любят бездумно, или не любят вовсе, а просто прикидывают, как бы потеплее устроиться в этой жизни, но тут уж, как говорится, ни уму, ни сердцу. Женщины, как и мужчины, страдают тоже – тяжела доля женская, говорят они (и это правда), осознают, что всю жизнь любили не того и не тем в общем-то местом (так и думают), от того страдают ещё пуще прежнего. Впрочем, и это особенной выдумкой не назовёшь. Женщины эти, при этом, предпочитают смерть поруганной чести, но что хуже, с этим согласны и мужчины. Можно было бы обвинить здесь Иванова-автора в том, что именно такие мысли он вкладывает в голову одного из ключевых персонажей, но, впрочем, другой не менее ключевой его родственник с ним не согласится, и будет любить женщину такой, потому что нормальному человеку понятно про обстоятельства, которые сильнее.

Писатель Анатолий Иванов известен как крупнейший писатель «почвенник», но кажется в своих романах последователем установок будды Шакьямуни: жизнь есть страдание, победивший тысячу воинов менее победитель, чем тот, кто победил самого себя, победа приносит ненависть и так далее. Удивительным образом, извечные буддистские мудрости находят отклик в русской литературе конца семидесятых – и эта многогранность очередное доказательство тому, насколько вечным в самом деле вышел «Вечный зов» и насколько громадный успех ждал писателя. Точно так же, как после выхода сериала «Тени исчезают в полдень», зрители ломанулись в библиотеки, так же сметали с полок и вышедший семь лет спустя «Вечный зов». Последующие обвинения автора в агитации и пропаганде партийных идей сейчас кажутся довольно наивными, ведь в те годы, выход такого романа казался как нельзя нужным и своевременным. Иванов и писал, в общем-то, с себя - многие эпизоды романа похожи на выдержки из его биографии. Это детские годы, проведённые в колхозном поле, пока по всей России шла Великая Отечественная война, потом, в пятидесятых – поступление в университет на журналистику, последующая редакторская работа в газете. Дальше уже некнижное - публикация первого успешного романа и вступление в ряды Союза писателей СССР (хотя кто знает, как могла продолжиться жизнь одного из персонажей – может, он и стал известным писателем?). Проза Иванова выпестована в условиях, не лучших для литературы, впрочем, сам автор ни капли от подобных условий не страдал, а только чаще подчёркивал идейность своих романов. Здесь же, однако, можно упереться в те же ворота – на одних написано «свои», на других «чужие», «овцы добродетельны, козлища порочны». Социалистический реалист Иванов был обожаем одними и ненавидим другими – и иначе здесь быть не могло, потому что всегда там, где литература сталкивается с политикой, обязательно получается что-то не то. Так, критик Евгений Ермолин в начале девяностых разнёс творчество Иванова в пух и прах, разъярённо отмечая отсутствие в подобной литературе индивидуализма и сравнивая её с пчелиным роем: «по роевой логике, художник с особым талантом, гений и вовсе не нужны. Зачем бы, в самом деле? Рой, муравейник стремятся к постоянной самоидентификации, тождеству с собой».

Можно ли обвинять в этом Иванова, может ответить только каждый сам себе. Его «Вечный зов» кажется абсолютно искренним произведением, ребёнком своего времени, куда более сложным, чем пресловутый «мир дистиллированных идей», а герои действительно сложнее сведённых к сухой идеологии манекенов. Простой советский читатель выбирал «Вечный зов» сердцем, а за последующим сериалом следил, утирая слёзы и надеясь, что Семён и Наталья обязательно встретятся, Анфиса дождётся, Алейников победит, Фёдор получит по заслугам. Иванов страдает вместе с ними всеми, но аккуратно выводит своеобразный гимн отечеству, родному краю, красоте земли русской, где по утрам кровенится холодная заря, где косматая хвоя на кедрах пахнут расплавленной смолой, а над землёй ночами полыхает звёздный океан. В то же время, гимн этот – ещё и героизму простого русского человека, усатого молчаливого мужика, который говорит только тогда, когда без слов, понятно, не обойтись, любит до гроба, зла не держит, смерти не боится. Этот едва ли не собирательный образ русского духа, «русскости» как таковой, несгибаемый, очень живой, обязательно страдающий, нашёл отклики в сердцах миллионов совсем не потому, что проповедовал какие-то устаревшие уже теперь идеалы, излишне демонстративно призывал отчизну любить и гордиться родным краем. Все эти сложные характеры, изломанные судьбы, вся эта кровавая битва межу теми и этими – слишком узнаваемый портрет страны, который написал Анатолий Иванов, сын своего государства.

И вряд ли его можно в этом обвинять.

Мне нравится заполнять пробелы в классике. Но не всё то классика, что давно и толсто. Я пыталась оправдать книгу и автора "эпохой", прикрыть глаза на худшее, акцентировать лучшее. Не смогла. Конечно, мое отношение анахронично: я подхожу к тексту со знанием "нового материала", с современного ракурса. Но правильно ли предполагать, что автор абсолютно искренен и незамутнён в описании своего альтернативного мира?.. Он действительно знал о своём времени меньше, чем я?! Не могу поверить. Значит, он знал, но писал как надо?! Слишком искусственным и метким кажется попадание в болевые точки советской околовоенной истории. Метким, но совсем не исцеляющим. А сознательная ложь оценки и уважения не повышает. Можно же было не писать, промолчать, можно было не становиться по крайней мере "лучшим учеником".

Любой текст состоит из "что" и "как". Может не нравиться "что" написано, может не нравиться "как" написано. Есть объективное и субъективное. Но как ни рассматривай, книга переваливается с двоечки на троечку. Ну ладно, читать пронизанный советским пафосом томище о 1920 - 1950 годах - не моя мечта. Но ведь есть тексты об этой эпохе, которые я признаю отличными (Гроссман, Бабель, Быков). "Вечный зов" далек от совершенства, с какой стороны ни поверни. "Что" - идеологичено и неправдиво. "Как" несостоятельно. Художественная образность текста сомнительна. Автор пытается. У него не получается. Слишком много лишних реплик, накрутки диалогов, странных деталей, плеоназмов: "непросто и трудно", "в голове, где-то подо лбом, похолодело", колюще-режущие глаза. Повторы. Не менее пяти раз звучит тема «Анна порченная. Да кто ж её...» (автору почему-то хочется это смаковать), герои вспоминают целые абзацы предыдущего текста со всеми запятыми.

Кажется, большой объем должен гарантировать фундаментальность изложения, охват эпохи, но на самом деле книга очень поверхностная, комиксово-карикатурная. По ней не выучишь ни историю становления советской власти в одном конкретном регионе, эпизод гражданской войны (намного более короткие зарисовки Бабеля передают хаос гражданки значительно полнее); ни хронику Великой войны, по крайней мере панораму одной отдельной битвы (сравните "Жизнь и судьба" Гроссмана, короткие повести Быкова да хотя бы советского в каждой строке Симонова). Была бы книга только сюжетная приключенческая... Но "динамические" сцены не увлекают до конца, они нередко искусственны и полны штампованных лозунгов и плоских образов. Была бы сентиментально-мелодраматической... Но эти надрывные чувства неестественны, полны повторов, автор как будто боится (не умеет) чувствовать, играет в чувства, напрягается, но потуги получаются искусственные - словно психами Веры можно имитировать любовь. Был бы это роман взросления... но взросления персонажей-подростков мало - есть обсыпавшаяся мозаика, недоверие к автору, утрированное чувство (все равно как кричать ​​иностранцу в надежде, что он поймет чужой язык, если просто громче сказать). Оптимист скажет, что в романе богатое переплетение жанров. Но ни один жанр не выдержан досконально. Некачественно. Рвано. Имитация.

Несовершенная композиция. Ввод материала, чередование сцен, перепрыгивание времен - не вижу системы, логики и эстетики. В этом, думаю, кроме субъективного моего восприятия и относительной величины авторского таланта, есть объективная проблема большого объема: запыхавшись в социалистическом соревновании, автор не успел пару раз перечитать всю книгу. Но есть и вполне продуманная, искусственная однотипная схема: эпизод начинается с того, что герои в новой ситуации, через пару абзацев или реплик - флэшбэк, что же собственно произошло. И это повторяется раз за разом, снова и снова, в конце концов я перестала напрягаться, что опять ничего не понимаю, потому что знала - сейчас мне подробно всё разжуют, я еще и рада не буду, как подробно. Перетусованные куски не образуют стройной системы, дают впечатление отрывочности и неаккуратности (как внезапное сосредоточение на одной какой-то теме-истории - бабка Акулина; объёмный монолог Лохновского; партсобрания). Чувство неловкости вызвали феерические мелодраматичные совпадения. Невольно подумаешь: тесна Россеюшка, или на фронтах, или пешком с каторги, герои постоянно сталкиваются вокруг заколдованной деревни Шантара или их тянет друг к другу с разных концов Евразии в один окоп (не разминуться, тесно, нужно расширить, однако, "королевство"!).

Ключевое слово "Вечного зова" для меня - "порченная". Употребляемое в книге преимущественно к женщине (к любой и каждой женщине!), это определение в конце концов плесенью расползлось на весь текст. Книга не то что никудышная, плохая - она ​​порченная.

Вся книга - скрытый ответ-аргумент на чьи-то вопросы (школьное задание: поставьте вопросы к тексту). Вопросы, которые боялся задать вслух тогдашний читатель?.. Может ли советский солдат попасть в плен, не потеряв честь и не став предателем? Ну, может, через одного. Но будет порченный. Что было в 37? Так, перегибы, случалось, но ведь не на пустом месте, и жертвы были всё равно порченные. Могли несправедливо осудить высокого военного, а потом отпустить (отец Наташи)? Могли, но он всё равно порченный (не хочет видеть дочь, читатель понимает, осужденный - клеймо, оно не ставится просто так). Могли выпустить осужденного? Могли, но он всё равно порченный (был или будет). Может красноармеец жениться на дочери кулака? Может, но оба они - порченные! (Одна физически, второй морально.) Можно ли любить сына больше чем родину? Можно, но тогда, когда мать (порченная) сумасшедшая, а сын тоже вырастет после такой любви порченный. Может ли у врага народа быть сын герой? Может, но порченный, конечно (Зубов). Могла девушка под оккупацией работать на партизан? Конечно, могла, но она будет порченная (если не морально, то физически, даже если добровольно, всё равно - порченная). Все они - кто отклонялся от чистого пролетарского происхождения, кто сомневался, колебался, ошибался - все они порченные автором, или физически, или морально.

Я действительно пыталась быть объективной к ненавистному мной совку. Не смогла, ну не смогла. Всё внутри возмущалось. Альтернативный мир Иванова аморальный в своей неправде, но нагло обращается ко всем больным темам. Не было Катыни с расстрелянными офицерами (Наташин отец); без права переписки (Иван) - не страшный эвфемизм, а буквально запрет переписки; за трудодни (которые, оказывается, не просто палочки) дают всё больше и больше ("подзаработаем трудодней на свадьбу"!!!); в 37 были отдельные перегибы (только 37 и только из-за отдельного слишком старательного Алейникова); троцкистов надо давить и давить; в штрафбате нет политических, только уголовники; инвалидов не свозили в спецлагеря; друзья гэбэшника искренне выговаривали ему во время ареста (просто спокойной ночи, малыши, а не сталинские репрессии); с военнопленными разбирались с каждым индивидуально и отпускали; посаженный за измену мог вернуться в конце концов по амнистии. Я не могу прикрыть на это глаза и оправдывать автора временем, не могу получать удовольствие от "удачных эпизодов". Вряд ли Иванов писал под дулом пистолета, писали многие, ну как-то же у других получалось не так противно.

В первой книге, мне показалось, герои оживали на собраниях. Вот где настоящая жизнь, которую знает автор! Пафосная штампованная болтовня звучит наиболее искренне. Во втором томе порадовали собрания вредителей. Нет, порадовали только вначале, скоро смеяться расхотелось. Окончание фрагмента, когда Лахновский делится страшными коварными планами разложить будущее поколение молодежи сексом и абстракционизмом, попало на мою поездку в метро, ​​боюсь представить себе, что подумали пассажиры о моей мимике и бормотании (да, я разговаривала с плеером, изредка практикую). Покерфэйс сохранить я не смогла. (Кто смог бы?.. Каменные, стальные люди...) Это не пародия, это безобразная карикатура на литературу.

Очевидно, что у автора были проблемы с женщинами. Большинство женщин в книге насилуют (секс в совке! наверное, это и принесло книге народную любовь), большинство изнасилованных утверждают, что надо повеситься (но не вешаются), остальные пару женщин - корыстные стервы-манипуляторки-шлюхи, в крайнем случае - сумасшедшие. В конце концов меня охватил спортивный азарт. Ну хоть одна женщина, хотя одна адекватная женщина... Нет, ну я понимаю, что судьба бабья тяжела и беспросветна, но в крупноформатном романе... ну хоть одна!.. Ни од-ной. Все порченные. Даже почти адекватная Наташа ведет себя, влюбившись, как психическая, имеет порченного отца и попадает в притон. Ну и что, что и отца освобождают, и из притона - это не снимает порчу. Психи Ганки можно хоть как-то списать на подростковый возраст и гормоны. Но корыстная Вера, имитируя любовь, имитирует именно безумие. Т. е. именно такое психически неадекватное поведение автор считает нормальным для влюбленной женщины.

Большой объем неровной, рваной по качеству книги содержит и трогательные, интересные эпизоды. Некоторые истории, если бы они были рассказами, получили бы от меня по крайней мере высокую оценку. Сама по себе история бабки Акулины, беглой каторжанки-варначки - захватывает. Как и эпизод с побегом на фронт Андрейки. Мне лично было интересно прочитать о танковой атаке (к сожалению, я не могу определить, сколько в этом эпизоде ​​правды, книга дает слишком много поводов для сомнений). Мой младший дедушка Иван Брезгунов, который ушел на фронт добровольцем, приписав себе лишний год, был танкистом, на мемориальном сайте, посвященном Великой Отечественной, есть документ о его награждении после танкового боя. Как и многие другие солдаты, он не любил рассказывать о войне. Могла бы быть трогательной история скитаний Наташи. Мне нравится и эпизод о военнопленном филологе, который мечтал посетить места Гете - и посетил, вот только сейчас здесь концлагерь. Меня тронула и сентиментальная история безногого Кирьяна. Как отдельные кусочки, отдельные диалоги и сценки они вполне неплохи. С большой же формой автор явно не справился.

Па-беларуску

Тут...

Мне падабаецца запаўняць прабелы ў класіцы. Але не ўсё тое класіка, што даўно і на тысячу старонак. Я спрабавала апраўдаць кнігу і аўтара "эпохай", прыплюшчыць вочы на горшае, акцэнтаваць лепшае. Не атрымалася. Вядома, маё стаўленне анахранічнае: я падыходжу да тэмаў і звестак з веданнем новага матэрыялу, з сучаснага гледзішча. Але ці слушна меркаваць, што аўтар цалкам шчыры і незамутнёны ў апісанні свайго альтэрнатыўнага свету?.. Ён дапраўды ведаў пра свой час менш чым я?! Не магу паверыць. Значыць, ён ведаў, але пісаў як трэба?! Надта штучным і трапным падаецца закрананне болевых кропак савецкай ваколваеннай гісторыі. Трапным, але ані не лекавым. А свядомая хлусня ацэнкі і павагі не павышае. Можна ж было не пісаць, прамаўчаць, можна было не рабіцца прынамсі "найлепшым вучнем".

Тэкст складаецца з "што" і "як". Можа не падабацца "што" напісана, можа не падабацца "як" напісана. Ёсць аб'ектыўнае і суб'ектыўнае. Але як ні разглядай, кніга перавальваецца з двоечкі на троечку. Ну ладна, чытаць набрынялую савецкім пафасам таміну пра 1920 - 1950 гады - не мая мара. Але ж ёсць тэксты на гэтую тэму, якія я прызнаю выдатнымі (Гросман, Бабель, Быкаў). Гэты раман далёкі ад дасканаласці. Мастацкая вобразнасць тэксту сумнеўная. Аўтар спрабуе. У яго не атрымліваецца. Зашмат лішніх рэплік, дзіўных дэталяў, плеаназмаў: "непросто и трудно", "в голове, где-то подо лбом, похолодело". Далучаюцца паўторы. Не менш за пяць разоў гучыць кшталту «Анна псутая. Ды хто яе…» (аўтару чамусьці хочацца гэта пасмакаваць), героі ўспамінаюць цэлыя абзацы папярэдняга тэксту.

Здаецца, вялікі аб'ём павінен гарантаваць грунтоўнасць выкладу, ахоп эпохі, але насамрэч кніга вельмі павярхоўная, коміксава-карыкатурная. Па ёй не вывучыш ні гісторыю станаўлення савецкай улады ў адным пэўным рэгіёне (нашмат карацейшыя замалёўкі Бабеля перадаюць хаос грамадзянскай вайны значна паўней); ні хроніку Вялікай вайны, прынамсі хоць бы панараму адной асобнай бітвы (параўнайце "Жыццё і лёс" Гросмана, кароткія аповесці Быкава ды хоць бы савецкага ў кожным радку Сіманава). Была б кніга толькі сюжэтная прыгодніцкая… Але "дынамічныя" сцэны не захапляюць да канца, яны нярэдка штучныя і поўныя штампаваных лозунгаў. Была б сентыментальна-меладраматычная… Але гэтыя надрыўныя пачуцці ненатуральныя, поўныя паўтораў і натугі, як быццам аўтар баіцца адчуваць, гуляе ў пачуцці, напружваецца, але напругі атрымліваюцца штучныя, нібы псіхамі Веры можна імітаваць каханне.. Быў бы гэта раман сталення... Але сталення персанажаў-падлеткаў мала - ёсць абсыпаная мазаіка, недавер да аўтара, утрыраваныя пачуццё (усё адно як крычаць замежніку ў спадзеве, што ён зразумее чужую мову, калі проста гучней гукнуць). Аптыміст скажа, што ў рамане багатае перапляценне жанраў. Але ні адзін жанр не датрыманы дасканала. Няякасна. Рвана. Імітацыя.

Недасканалая кампазіцыя. Увод матэрыялу, чаргаванне сцэнаў, пераскокванне часоў - не бачу сістэмы, логікі і эстэтыкі. У гэтым, думаю, акрамя суб'ектыўнага майго ўспрымання і велічыні аўтарскага таленту, ёсць аб'ектыўная праблема вялікага аб'ёму: у сацыялістычным спаборніцтве аўтару не хапіла часу пару разоў перачытаць усю кнігу. Але ёсць і цалкам прадуманая, штучная аднатыпная схема: эпізод пачынаецца з таго, што героі ў новай сітуацыі, праз пару абзацаў або рэплік - флэшбэк, што ж уласна адбылося. І гэта паўтараецца раз за разам, зноў і зноў, урэшце я перастала напружвацца, што вось зноў нічога не разумею, бо скеміла - зараз мне падрабязна ўсё разжуюць, я яшчэ і рада не буду, як падрабязна. Ператусаваныя кавалкі не ўтвараюць зграбнай сістэмы, даюць уражанне ўрыўкавасці і неахайнасці: раптоўныя нечаканыя засяроджанні на адной нейкай тэме-гісторыі (як гісторыя бабкі Акуліны). Пачуццё фэйспалму выклікалі феерычныя меладраматычныя супадзенні. Міжволі падумаеш: цесная Расеюшка, ці на франтах, ці пехатой з катаргі, героі ўвесь час сутыкаюцца вакол зачараванай вёскі Шантары або іх цягне адзін да аднаго з розных канцоў Еўразіі, не размінуцца, цесна (трэба пашырыць, аднак, краіну!).

Ключавое слова "Вечнага зову" для мяне - "псутая". Ужыванае ў кнізе пераважна да жанчыны (да любой і кожнай жанчыны!), гэтае азначэнне ўрэшце цвіллю распаўзлося на ўвесь тэкст. Кніга не тое што нікчэмная, благая - яна псутая.

Уся кніга - прыхаваны адказ-аргумент на нечыя пытанні (школьнае заданне: пастаўце пытанні да тэксту). Пытанні, якія баяўся задаць уголас тагачасны чытач?.. Ці можа савецкі салдат трапіць у палон, не страціўшы гонар і не стаўшы здраднікам? Ну, можа, праз аднаго. Але будзе псуты. Ці былі перагібы ў 37? Ну, былі, але ж не на пустым месцы, і ахвяры былі ўсё адно псутыя. Ці маглі несправядліва асудзіць высокага вайскоўца (бацька Наташы)? Маглі, але ён усё адно псуты (не хоча бачыць дачку, чытач разумее, асуджаны - таўро, яно не ставіцца проста так). Ці маглі выпусціць асуджанага? Маглі, але ён усё адно псуты (быў ці будзе). Ці можа чырвонаармеец пабрацца з дачкой кулака? Можа, але абое яны - псутыя! (Адна фізічна, другі маральна.) Ці можна любіць сына больш чым радзіму? Можна, але тады, калі маці псутая вар'ятка, а сын атрымаецца ад такой любові псуты. Ці можа ў ворага народа быць сын герой? Ну, можа, але псуты (Зубаў). Ці магла дзяўчына пад акупацыяй працаваць на партызанаў? Вядома, магла, але яна будзе псутая (калі не маральна, то фізічна). Усе яны - хто адхіляўся ад чыстага паходжання, хто сумняваўся, вагаўся - усе яны псутыя аўтарам, або фізічна, або маральна.

Я сапраўды спрабавала быць аб'ектыўнай да ненавіснага мной саўка. Не змагла, ну не змагла. Усё ўнутры абуралася. Альтэрнатыўны свет Іванова амаральны ў сваёй няпраўдзе. Не было Катыні з расстралянымі афіцэрамі (Наташын бацька); без права перапіскі (Іван) - не страшны эўфемізм, а літаральна забарона ліставання; за працадні (якія, аказваецца, не проста палачкі) даюць усё больш і больш ("подзаработаем трудодней на свадьбу" - з кнігі); перагібы з 37 былі (толькі 37 і толькі праз асобнага занадта старатлівага Алейнікава); трацкістаў трэба душыць і душыць; у штрафбаце няма палітычных, толькі крымінальнікі; інвалідаў не звазілі ў спецлагеры; сябры гэбэшніка шчыра выгаворваюць яму ў час арышту (проста спакойнай ночы, маляты, а не сталінскія рэпрэсіі); з ваеннапалоннымі разбіраліся з кожным індывідуальна і адпускалі; зняволены за здраду мог вярнуцца ўрэшце па амністыі. Я не магу прыплюшчыць на гэта вочы і апраўдваць аўтара часам, не магу атрымліваць задавальненне ад "удалых эпізодаў". Наўрад ці ён пісаў пад дулам пісталета, пісалі многія, ну неяк жа ў іншых атрымлівалася не так брыдка.

У першай кнізе, мне падалося, героі ажывалі на сходах. Вось дзе сапраўднае жыццё, якое ведае аўтар! Пафасная штампаваная балбатня гучыць найбольш шчыра. У другім томе пацешылі сходы шкоднікаў. Не, пацешылі толькі спачатку. Заканчэнне фрагменту, калі Лахноўскі выкладае страшныя падступныя планы раскласці наступнае пакаленне моладзі сэксам і абстракцыянізмам, трапілася на маю паездку ў метро, баюся ўявіць сабе, што падумалі пасажыры пра маю міміку і мармытанне (так, я размаўляла з плэерам, рэгулярна практыкую). Покерфэйс захаваць я не змагла. Хто змог бы?.. Каменныя, сталёвыя людзі... Гэта не пародыя, гэта брыдкая карыкатура на літаратуру.

Відавочна, што ў аўтара былі праблемы з жанчынамі. Большасць жанчынаў у кнізе гвалцяць (сэкс у саўку! напэўна, гэта і прынесла кнізе народную любоў), большасць з гвалчаных сцвярджаюць, што трэба засіліцца, астатнія пару жанчын - карыслівыя сцервы-маніпулятаркі-шлюхі, у скрайнім выпадку - вар'яткі. Урэшце мяне ахапіў спартовы азарт. Ну хоць адна жанчына, хоць адна адэкватная жанчына... Не, ну я разумею, што лёс бабскі цяжкі і беспрасветны, але ў вялікафарматным романе... ну хоць адна!.. Ні ад-ной. Усе псутыя. Нават амаль адэкватная Наташа паводзіць сябе, закахаўшыся, як псіхічная, мае псутага бацьку і трапляе ў прытон. Ну і што, што і бацьку вызваляюць, і з прытону - гэта не здымае цвілай плямы. Псіхі Ганкі можна хоць неяк спісаць на падлеткавы ўзрост і гармоны. Але ж карыслівая Вера, імітуючы каханне, імітуе менавіта вар'яцтва. То-бок менавіта такія псіхічна неадэкватныя паводзіны аўтар уважае за закаханасць жанчыны.

Вялікі аб'ём няроўнай, рванай па якасці кнігі ўтрымлівае і кранальныя цікавыя эпізоды. Некаторыя гісторыі, каб яны былі апавяданнямі, атрымалі б ад мяне прынамсі высокую ацэнку. Сама па сабе гісторыя бабкі Акуліны уцеклай катаржанкі-варначкі - неверагодна цікавая. Як і эпізод з уцёкамі на фронт Андрэйкі. Мне асабіста было цікава прачытаць пра танкавую атаку (на жаль, я не магу вызначыць, колькі ў гэтым эпізодзе праўдзівага, кніга дае зашмат падставаў для недаверу). Мой маладзейшы дзядуля Іван Бразгуноў, які сышоў на фронт добраахвотнікам, прыпісаўшы сабе лішні год, быў танкістам, на мемарыяльным сайце, прысвечаным Вялікай Айчыннай, ёсць дакумент пра ягонае ўзнагароджанне пасля танкавага бою. Як і многія іншыя салдаты, ён не любіў расказваць пра вайну. Магла б быць кранальнай гісторыя бадзянняў Наташы. Мне даспадобы і эпізод пра зняволенага філолага, які марыў наведаць мясціны Гётэ - і наведаў, вось толькі цяпер тут канцлагер. Мяне кранула і сентыментальная гісторыя бязногага Кір'яна. Як асобныя кавалачкі, асобныя дыялогі і сцэнкі яны цалкам неблагія. Вялікай жа формы аўтар відавочна не змог утрымаць.

Вообще люблю творчество Анатолия Иванова, талантливый писатель, пишет интересно, герои получаются многогранными и живыми. Роман «Вечный зов», конечно, произведение объемное, персонажей много (некоторые жалуются, что трудно запоминать имена). Действие начинается в Сибири и охватывает и революцию 17-ого года, и Гражданскую войну, и коллективизацию, и самые трудные моменты Великой Отчественной войны, и послевоенное мирное времени. Главными героями выступают братья Савельевы: Антон, Фёдор и Иван . Между ними самими и их семьями и развертываются основные действия.
Антон - самый старший и, наверно, самый сильный и мужественный из братьев. Он ярый революционер, смелый и честный. Имел любимую жену Лизу, за право дело стоял насмерть, да и погиб геройски.
Фёдор - наименее любимый мной персонаж. Злой, агрессивный, не любит, к сожалению, ни себя самого, ни своих ближних. Искренне сочувствовала Анне, его жене, во всех их ссорах всегда была на ее стороне.
Иван - наверно, самый противоречивый из братьев. В Гражданскую воевал на стороне белых, но при этом (что не характерно для совестной литературы, в целом) является положительным героем, т.к. вовремя одумался, да и человеком был неплохим.
Кто ещё понравился помимо главных героев:
1) Алейников Мой любимый персонаж в данном романе. Сильный, упорный человек со своим внутренним несгибаемым стержнем. Погиб геройски, сражаясь за свободу своей Родины.
2) Кирьян Ну уж слабость у меня к героям, которых жалко
3) Василий Кружилин Тоже сильный человек, понравилась его сюжетная линия, связанная с его героическими страданиями в лагерях Германии. Это смелый человек противопостоит Максиму Панкратову, с которыми они вместе были в концентрационном лагере Бухенвальд, и который нравственно сломался, забыл свою присягу и стал служить немцам. Василий - его антипод, он искренне презирает захватчиков.

Потрясающе!
Не ожидала, что так захватит, что настолько мощно и просто о самом важном: о жизни, любви, честности, верности. О Родине.
Что в этой книге?
История братьев Савельев? Да, три брата, такие разные и судьбы у них тоже очень разные. И нет, не только, в книге столько героев, столько судеб. И все герои живые.
История жизни Шантары и Михайловки? Да, действие большей части книги проходит здесь. Нет, не только, мы перенесемся и в Орловскую область, и в Германию, и даже в Норвегию ненадолго. Да и не в том дело, где именно жили, любили, сражались наши герои. Страна у нас большая, и вечный зов слышат и за Уралом, и у Черного моря, и у Белого.
История войны? Да. Но позвольте, какой именно войны? Первой мировой, гражданской, Великой Отечественной? Первую зацепили краешком, вторая дала корни почти всем линиям романа, третьей посвящено больше половины книги.
Книга написана в 70-е, но как же она современна. От последнего монолога Лахновского просто мурашки по коже.

Невозможно объяснить что за зов заставлял людей круглосуточно работать, голодать, идти под пули, терпеть нечеловеческие пытки, плакать от счастья, найдя безногого мужа, ждать любимых годами и десятилетиями. Остается только верить, что зов этот действительно вечный.

Я читала эту книгу в юности, не раз смотрела сериал, поэтому сейчас откровением для меня эта книга не стала, но стало интересно , как воспринимается мощная эпопея Анатолия Иванова спустя много лет. Так вот, ощущение спорное. Я не хочу говорить о романе в целом и остановлюсь лишь на некоторых аспектах, которые в этот раз особенно задели

Самое сильное в романе – это человеческие судьбы. В большинстве своем это совершенно неоднозначные характеры, противоречивые и яркие. Федор Савельев, Яков Алейников, Агата Савельева, Вера Инютина – вот эти фигуры кажутся мне наиболее выпуклыми и интересными. Потому что в них есть динамика, есть рост личности, пусть и не всегда позитивный, но есть о чем подумать.

Почему произошла эта метаморфоза с Федором, почему лихой партизан и классный тракторист стал предателем? Автор ищет причины в несостоявшихся мечтах юности, не быть Федору зятем Кафтанова. Может быть, взглянуть шире? Что это – зависть? К кому? Ведь есть справный дом, хозяйство, сыновья. Ревность? Но он уже давно не любит Анну. Непреходящая злость за обман? Сколько можно лелеять в душе эту злость? Что терзает душу Федора?

Очень сложные испытания выпали на долю Якова Алейникова, осознать, что большую часть своей жизни ты занимался тем, за что тебе позже стало нестерпимо стыдно – такого не пожелаешь и врагу. И поняв это, он сознательно лез в самые горячие точки, сознательно искал смерти, потому что только так считал возможным искупить то зло, которое натворил. Но конечно, не такой смерти, которая досталась на его долю.

Агата сильно напоминает мне Мелани Уилкс, тихая, незаметная, любящая и преданная, с железным характером и неколебимыми принципами. Не главный персонаж, неяркий, но как камертон, по которому можно мерять нравственность в лучшем смысле этого слова

А Вера – да она вся целиком из нашего времени. Образ окреп, размножился и прекрасно себя чувствует – энергичные прагматичные деловые барышни, хорошо понимающее, что любовь преходяща, а загородный дом, машина класса люкс, отдых на Мальдивах вечны. Молодость проходит, поэтому надо успеть продать ее подороже. А если к этому моменту и девственность сохранить, так цена вообще взлетает неимоверно. Оглянитесь – пришло время Веры Инютиной.

Что мне категорически не понравилось

Что мне категорически не понравилось
Слишком упрощенно представлены больные темы внутренней жизни страны. Судя по книге, все беды и проблемы Шантарского района сосредоточены исключительно в предателе, провокаторе и подлеце Петре Полипове. Именно он виновен в аресте старых революционеров Кошкина, Баулина, Засухина, именно он гнобит Панкрата Назарова и подкапывается под Поликарпа Кружилина. Именно из-за него нищают колхозы района, и крестьяне вдобавок к общим бедам войны испытывают и дополнительные беды, порожденные Полиповым. Автор в упор не хочет признавать, что все эти беды носили системный характер и сводит проблему к одной одиозной личности. Вообще странно – вокруг такие правильные и порядочные личности, как Субботин, Кружилин, Назаров, но лица, принимающие решения, идут на поводу у Полипова. А в ответ на вопрос «Почему?» многозначительно поднимают глаза к потолку и отвечают «Потому». Конечно, не в лоб, а маскируя все это глубокомысленными рассуждениями о молодой и еще только учащейся всему новой власти. На самом деле автор убийственно точно доказывает (хотел ли он этого?), что этой молодой власти очень подошли такие экземпляры как Полипов и она всеми силами была направлена на поддержание их, именно их, а вовсе не Кружилиных и Назаровых. Парадокс?

Книга жесткая и жестокая. Описываемые автором картины творимых на земле бесчинств ранят в самое сердце – отец насилует дочь, жандармы пытают шестилетнего ребенка на глазах у матери, дочь швыряет в мать гранату, чтобы избавить от мук, бандиты заживо распиливают человека пилой (!). Все это было? Да, наверное было. Я не сторонник розовой идиллии и все это понимаю, но почему именно в книгах Иванова эта жестокость остается послевкусием после прочтения, затмевая иные серьезные проблемы? Выглядит как смакование, и это не самый лучший писательский прием.