Иностранка

Окажись вместо меня кто-то другой, я бы нашел простые и убедительные слова. Я бы сказал:
«Твое положение безнадежно. Ты должен уйти. Мир полон женщин, которые тебя утешат. А сейчас - беги и не оглядывайся…
Ты с детства ненавидел унижения. Так не будь лакеем и сейчас…
Ты утверждаешь, что она жестока? Ты желал бы объясниться по-хорошему?
Что же может быть хорошего в твоем положении? Зачем эти жалкие крохи доброты - тебе, которому она целиком принадлежала?..
Ты утверждаешь - значит не было любви. Любовь была. Любовь ушла вперед, а ты отстал. Вон поскрипывает табличка. Кусок зеленой жести с номером троллейбуса. Троллейбуса, который отошел…
Ты жалуешься - я, мол, не виноват. Ты перестал быть человеком, который ей необходим. Разве это не твоя вина?..
Ты удивляешься - как изменилась эта девушка! Как изменился мир вокруг!
Свидетельствую - мир не изменился. Девушка осталась прежней - доброй, милой и немного кокетливой. Но увидит все это лишь человек, которому она принадлежит…
А ты уйдешь».

Мы с Инной Клементьевной уединились в небольшой аудитории. Она вручила мне листок папиросной бумаги с немецким текстом. Я изучал его минуты четыре. Само начертание букв таило враждебность. Особенно раздражали меня две пошлые точки над «ю».
Вдруг непроглядная тьма озарилась мерцанием знакомого имени — Энгельс. Я почти выкрикнул его и снова замолчал.

• Что вас смущает? — поинтересовалась Инна Клементьевна.
• Меня?
• Вас, вас.

• Майн гот! Это же совсем просто. Хатте геганген. Плюсквамперфект от «геен». Коротко и ясно, думаю. Слышу голос Инны Клементьевны:
• Так что же вас затрудняет? Переводите сразу. Ну!
• Не читая?
• Читайте про себя, а вслух не обязательно.
• Тут, видите ли...
• Что?
• Тут, откровенно говоря...
• В чем дело?
• Тут, извиняюсь, не по-русски...
• Вон! — крикнула фрау неожиданно звонким голосом. — Вон отсюда!