Notes from a Dead House

«Записки из мёртвого дома» обеспечили Достоевскому триумфальное возвращение в литературу. Почему это произошло – подробно объяснит любой литературовед. А лично я скажу, что видно на поверхности.
Тема преступления и наказания.
Достоевский подходит к ней как гуманист, и его каторжники в большинстве своём – сбившиеся с пути большие дети с хорошими лицами. Явные отморозки составляют лишь ничтожную их часть, но даже они не особо осложняют жизнь другим. Вообще то ли из уступок цензуре, то ли из иных соображений, но каторга у Достоевского достаточно толерантна. Помяловский в «Очерках бурсы» пострашней картины даёт. А тут с главным героем Горянчиковым (осужденным, кстати, за убийство жены на 12 лет, а не за чтение не тех книжек на 4) носится чуть ли не вся каторга, и никто за весь его срок ни разу не скажет: «Горянчиков, да отстань ты уже со своими дурацкими вопросами!». На каторге не голодают, а те, кто не может есть казённую пищу, могут питаться на свои. При желании и умении можно подзаработать кое-какие деньги, нелегально или полулегально. И потратить их как угодно, в том числе на вино и женщин.
Но даже такая каторга страшна. Принудительной тяжёлой работой. Телесными наказаниями, от которых не были застрахованы даже дворяне: сто розог или тысяча палок – вероятно, это больно. Кандалами, которые приходилось носить постоянно, в том числе ходить в них в баню, участвовать в самодеятельности и даже лежать в больнице. Тараканами в пустых щах, наконец. Однако страшнее всего психологический фактор. Вынужденное сожительство, от которого не уйти, пусть даже ненадолго. Изъятие из привычной среды. Вынужденное безделье, поскольку принудительный труд – суть не труд. Потеря связи с нормальной жизнью и отсутствие нормальной собственности. А от этого – развращённость и в некотором смысле расчеловечивание. К тому же уголовный кодекс не учитывает всех жизненных тонкостей. Вот и оказываются на одной и той же каторге: Сироткин, переменивший свою участь в обмен на рубль и красную рубашку – и Газин, который, вполне вероятно, резал маленьких детей; старичок-старообрядец, сжёгший церковь из идейных соображений, но продолжающий оставаться кротким, добрым и кристально честным – и атаман разбойников Коренев, все действия которого сводятся к удовлетворению животных инстинктов. Да даже разбойник разбойнику рознь – стоит сравнить Алея, Орлова и того же Коренева. Сами лишения, вроде бы одни для всех, на разных арестантах сказываются по-разному: крестьянам, ко многому привычным, проще, дворянам, наоборот, намного тяжелей. Ну и психологический фактор играет свою роль. Если, к примеру, «тупой и ограниченный» (хотя это как посмотреть) Аким Акимыч мог устроиться и на каторге и, вероятно, устроился бы, выйдя на свободу, то чувствительного и впечатлительного Горянчикова каторга сломала навсегда.
Из всего этого, впрочем, не следует, что автор призывает к полной безнаказанности. Наоборот: преступника надо останавливать. Но то, как их останавливают, не выдерживает никакой критики. Философский вопрос, однако. Квадратура круга.
Христианская тема.
Православные не зря поднимают Достоевского на щит. В «Записках» эта тема проходит буквально красной нитью – как средство духовного очищения (пусть даже временного) и утешения (бог – он никем не брезгует), позволяющее сохранить человеческий облик в не самых человеческих условиях (по крайней мере, некоторым). Знаменитая байка про каторжника и маленькую девочку, кстати, взята именно отсюда.
Социальная тема.
Темой пенитенциарных учреждений в то время не баловали. Но для читающей публики главное было даже не это. А то, что человек бок о бок жил с простым народом в естественной для него среде (вообще-то неестественной, что для крестьянина, что для рабочего, что для жителя аула, но не суть) и досконально его изучил. Но вот вопрос: все ли обращали внимание на то, что для представителя простого народа образованный дворянин никогда не будет полностью своим? Или о том, что народ по большей части своей неграмотен, а многие его представители нормальный без примесей хлеб попробовали… именно на каторге?
Создаётся впечатление, что социальная тема заслонилась христианской и заставила нарисовать слишком благостный образ, за что потом пришлось расплатиться. Но это уже совсем другая история

Книга повествует о жизни заключенных в остроге, которые Ф.М. изучил достаточно хорошо за время своего пребывания в месте не столь отдаленном, у которых есть свои правила, нравы, законы, некое государство в государстве. Много рассуждений на тему о том, каково переносить заключение дворянам и простым людям, на сколько тяжело быть оторванным от "своих". По тем меркам, герою грозило не такое уж и долгое заключение, всего 4 года, но каковы эти года для образованного, жадного до знаний человека, в месте, где запрещены книги и остается место только для глубокой рефлексии и изучения своих товарищей по несчастью. Чувствам, которые были испытаны героем в последний год заключения и в день самого освобождения, когда он слышал звук падающих с ног кандалов, посвящено всего лишь страниц 5, но какие это чувства..все в духе Достоевского

С каждой прочитанной строкой ФМ, его неоскудевающее на нас влияние всё разрастается в моём представлении и приобретает масштабы абсолютно устрашающие. Именно «периферийными» своими произведениями Достоевский вторгается в мою психику. Т.е. – не через «Идиота» или «Братьев Карамазовых» и «Преступление и наказание» и даже не через «Бесов», а через «Бедных людей», «Село Степанчиково», «Игрока» и «Записки из мёртвого дома». Особенно через «Записки». Мне довелось служить во внутренних войсках и охранять итк усиленного режима как срочнику, т.е. – это не акт доброй воли, так распределили в военкомате. Есть что сравнивать, хоть мы с ФМ были и по разные стороны баррикад. И … ничего не изменилось за 150 лет. Это я не о телесном наказании сейчас, об атмосфере.

Поразило меня очень многое в тексте. Речь каторжников. Нецензурная лексика в наше время и в нашей стране фактически является языковой нормой. Каждый человек каждый день её слышит, за крайне редкими исключениями. Слышит в активной речи или пассивно. От этого не спрятаться. У меня, уже и не вспомню от какого источника, стойкое убеждение, что в Российской империи так называемая «подлая речь» - прерогатива исключительно каторжников, их визитная карточка. В тексте же «Записок из мёртвого дома» «подлая речь» полностью отсутствует, фигурируя в оговорках, вроде того, что каторжник выразился здесь так, что в этих записках этого нельзя написать и т.п. И эти оговорки крайне редки в тексте. Т.е. по разговорной речи современный свободный человек более каторжник, чем каторжник 170 лет назад. Интересное открытие. Богохульство. Его не могло не быть на каторге и из текста записок это понятно, но насколько корректно автор это формулирует. Фактически, единственная богохульная фраза в тексте вынесена мной в заголовок рецензии, это искажённое: «Помилуй, мя, Боже, по велицей милости Твоей…».

Рассказ в рассказе «Акулькин муж» - это крайне интересно и достойно самого пристального внимания, но об этом пишет почти каждый, поэтому напишу о другом. История побега Куликова и А-ва знаковая, ключевая для меня, полная открытий: сочувствие и переживания арестантов, морфология побега, разочарование в проигравших. Я знаю что такое побег. Психология беглеца хоть и не изображена Достоевским, но автор показал явное понимание вопроса и вот это вот: если бы беглецам удался побег, то - «победителей не судят», а так как их поймали, они не достойны уважения, ибо дерзнули на то, на что у других арестантов не хватило смелости. Это просто зачаровывает.

«Записки из мёртвого дома» - лаборатория персонажей позднего Достоевского. Свидригайлов вышел из мёртвого дома… и не вернулся… А ещё – Дмитрий Карамазов и множество персонажей второго плана. В этом произведении, с небольшими оговорками, ставится вся проблематика Достоевского. «Записки» – ключ к пониманию ФМ.

Люди, даже далекие от творчества Достоевского, знают, что в свое время Федор Михайлович был осужден по делу петрашевцев и отбывал каторгу в Омске. Там, в остроге и родилась идея написания этой книги. Повесть читаю впервые, но фраза из нее, что тюрьма еще никого не исправила встречалась не раз.

Повествование ведется от первого лица, от имени дворянина Александра Петровича Горянчикова, который оказался в остроге за убийство жены. Повесть не имеет единого сюжета, это зарисовки о быте каторжан, целая череда портретов заключенных и, конечно же, глубокие философские рассуждения, иначе это уже не было бы произведением Достоевского)

Из небольших зарисовок складывается картина тюремной жизни. Какого только народу тут не было. Люди разных сословий, характеров, возраста, вероисповедания, национальностей. Дворяне, крестьяне, солдаты, мещане. Убийцы, воры, насильники, контрабандисты, бродяги. И всем им предстояло долгие годы существовать вместе, уживаться, приспосабливаться. Федор Михайлович на примере сокамерников и стражей порядка опишет столько интереснейших типажей, каждого разберет "по косточкам". Некоторые из них позже будут появляться в других его произведениях.

Признаться, записки каторжанина меня удивили. Повесть получилась какая-то поэтическая что ли, во всяком случае первая ее часть. Да, здесь есть о трудностях совместного проживания в одной камере такого разношерстного народа, причем не лучших его представителей. Много о лишениях, унижении, наказаниях палками и розгами, кандалах. И тем не менее главы посвященные празднованию Рождества , театру, питанию, собственному зверью выбиваются из общего представления каторги. Касаясь отношений арестант - охрана, Федор Михайлович считал, что никаким клеймом, никакими кандалами, никаким способом не убить в человеке человека, а потому и относиться к нему надо по-человечески. Минет немногим менее ста лет и в просвещенном XX веке уничтожение человеческого в человеке будет поставлено на поток . Люди, вернувшиеся из фашистских концлагерей и сталинских застенков расскажут совершенно иные истории.

Наверное, лучшее произведение Достоевского из прочитанных мной.
Нет, я вообще очень люблю его, масса замечательных, оставивших неизгладимое впечатление, его произведений я прочла. Но в этом, как мне кажется, очень полно открывается сам Достоевский, его душа, его отношение к людям.
И ведь тема-то страшная. Тюрьма, острог, каторга, кандалы, очень тяжелая жизнь. Кругом процветает нищета, обман, воровство. И при этом он описывает этих людей с любовью, показывая не только темные их стороны души, но и то светлое, что есть в них. Чувствуется, что он любит людей, что он верит в них, не смотря ни на что, причем эта вера и любовь не слепые, не иллюзии, а реальное видение этих людей.
В принципе побывав в его доме-музее в Москве (все никак не соберусь написать об этом визите), уже можно понять, откуда это все в нем.
А еще поражает отношение людей к арестантам. Забота о них, жалость к ним. По настоящему евангельское отношение, "возьми, ради Христа, копеечку", не дай, а возьми. Просьба взять. Это еще надо уметь так дать подаяние, с просьбой, как будто не ты делаешь добро, а тебе делают одолжение. Куда это у нас делось? Ведь было же.
Плотников читает изумительно, очень талантливый и артист, и чтец. Жалко мало книг, им прочитанных, но голос его, исполнение, к этой книге очень подходят.

Еще одно удивительное произведение Федора Михайловича. На этот раз он проникает во внутреннюю жизнь и суть каторжан, «отрезанных ломтей» и пропащих людей. «Записки из Мертвого Дома» представляют собой описания тяжелой, изнурительной, изматывающей острожной жизни. Находясь в экстремальных условиях, запертый, лишенный свободы и скованный, как физически, так и морально, человек раскрывается по-новому, с разных, часто неприглядных, сторон.

Достоевский мастерски показывает нам не только картины острожной жизни, но и то, как каторга влияет на человека, как меняет его, как он, находясь «в артели», в то же время остается одинок. Как каторга давит на него, как меняет, а иногда и подминает под себя, ломает и пережёвывает. Повествование идет от лица Александра Петровича Горянчикова – дворянина, убившего свою жену, в форме его воспоминаний. Он вспоминает то, как попал в острог, в «среду», которую по большей части, составляли мужики-крестьяне, и которые в свою очередь не приняли «барина-белоручку», и как он, хоть и провел с ними столько лет, так и не стал «своим» среди них.

Автор показывает народ, простой народ во всем его многообразии – и грубости, и ограниченности, и мастерстве и той самой широкой, неприкрытой прекрасной душе. Читая об этом «Мертвом доме», где люди не живут, а выживают, но все-таки, где-то глубоко в душе лелеют светлую надежду о свободе, начинаешь ценить свою обычную жизнь со всеми ее маленькими радостями.

В конце 1849 года, за причастность к кружку Петрашевского, Федор Михайлович Достоевский был приговорен к четырем годам каторги. События тех лет и легли в основу «Записок из мертвого дома». Хотя, слово «события» все же не совсем верно. Достоевского всегда в первую очередь волновала душа русского человека, поэтому его записки в большей степени рассказывают о людях, с которыми писатель столкнулся на каторге.

Повествование ведется от лица Александра Петровича Горянчикова, родившегося дворянином и помещиком и сделавшегося ссыльно-каторжным второго разряда за убийство жены. Не трудно догадаться, что за образом Александра Петровича стоит сам Федор Михайлович.

С первых дней каторги Александр Петрович осознал ту пропасть, которая лежит между каторжанином-дворянином и каторжанином из простонародья. На протяжении первых лет каторги он постоянно испытывал ненависть со стороны большинства арестантов, причина которой была исключительно в его благородном происхождении. Только ближе к концу срока, поняв, что человек он в общем то неплохой, к нему стали относится более лояльно, у него даже появились друзья. И вот эта человеческая отчужденность угнетала Александра Петровича гораздо больше, чем все остальные трудности острожной жизни.

Достоевский описывает каторжан как народ угрюмый, завистливый, страшно тщеславный, хвастливый и обидчивый, кража среди них считалась обычным делом. И среди этой массы униженных, он стремится разглядеть благородные души, людей, сохранивших свое человеческое достоинство, которое не смогли уничтожить ни клейма, ни кандалы. Достоевский призывает помнить, что осужденный тоже человек и обращаться с ним надо по-человечески.

Слово «записки» в названии очень хорошо отражают суть произведения. Это не последовательное изложение каких-то событий. Это скорее отдельные зарисовки, где автор создает очень яркие психологические портреты своих героев. Публика в остроге была достаточно разношерстная и среди нее попадались весьма интересные личности. Зачастую было очень сложно принять тот факт, что они осуждены за весьма серьезные преступления, многие за убийство. Рассказ о каторжанах перемежается описанием быта и порядков в остроге, что делает книгу интересной и с исторической точки зрения. Тут также много размышлений самого писателя о порядках в России того времени. Книга получилась очень личная, выстраданная и отсутствие сюжета ей нисколько не мешает.

А разве вообще можно как-то освоиться с каторгой?! Оказывается, можно...

Про такие книги невозможно сказать "понравилось" или "не понравилось". Даже стыдно ставить оценку. Но среди уже многих прочитанных книг Достоевского эта для меня наиболее тяжелая. При том, что я читала немало лагерной и диссидентской литературы, каторга Достоевского - страшно сказать - представляется объективно не такой ужасной, как, например, сталинские исправительно-трудовые лагеря. С точки зрения бытовых условий, пищи, тяжести труда здесь гораздо легче выжить. Но надо быть Достоевским, чтобы описать это тяжкое, дикое, беспросветное существование так!

Роман почти биографический - автор сам провел четыре года в остроге как политический заключенный. Поэтому он пишет о главном для него: не столько каторжный быт, сколько люди интересуют писателя. И тут мы сталкиваемся с одной стороны с вечным его состраданием к "несчастному брату", с верой в человека - а с другой, герои-каторжники, за малым исключением самому же автору бесконечно чужды. Он не понимает их во многом - и понимает в главном. Отмечает их жестокость, равнодушие, угрюмость, злобу, цинизм - и тут же в описаниях проскальзывает: "мужественный", "благородный", "великодушный", "честный", "правдивый". Ни один характер не выписан однозначно. И еще - автор почти не останавливается на совершенных преступлениях (а ведь среди его товарищей не только политические, а еще разбойники, убийцы, садисты), но с ужасом рассказывает про действительно страшные физические наказания. Но... ведь это каторжники! Их жертвы тоже заслуживали другой участи...

Отдельным "рассказом в романе" идет глава "Акулькин муж", отталкивающе-откровенная русская действительность и тирания в простых семьях. Это уже настоящий, привычный Достоевский, которые умеет так хорошо описывать российский ад...

• Обидно было, - начал он снова, - опять же эту привычку взял; иной день с утра до вечера бью: встала неладно, пошла нехорошо. Не побью, так скучно... Все, бывало, плачет, жаль ее этто станет, а бью.

  И ведь такая "вольная жизнь" похлеще всякой каторги будет...

Я понимала, что ничего радостного, про пушистых зайчиков и солнышко, например, от этой книги ждать не стоит. Ну, во-первых, это Достоевский, а он вообще мужчина довольно депрессивный, а во-вторых, потому что книга как бы дневник каторжника, какое уж тут веселье.
Я была готова к мрачным записям и душераздирающим подробностям, но как-то что-то у нас с Федором Михайловичем разные взгляды. Каторга описывается с максимально нейтральным настроением, так рассказывают о скучных каникулах у бабушки: "ну да, как-то вот тут не круто, и тут не очень, но в целом жить можно". Герои дневниковых заметок у меня не вызвали сочувствия и сострадания, ни те, кто хотел после каторги исправиться, ни "пропащие".
Мне были интересны детали и подробности, описание быта и так далее. Все это в Записках есть, и в большом количестве, но подача пришлась мне не по вкусу.

Не сделаю ни для кого открытия, сказав, что Достоевский не у многих числится в любимых писателях. И виной тому не только школьный подход к "изучению", сам Достоевский сложен для восприятия, хоть и многогранен, и проникнуться к нему непросто. Или не у всех получается найти в его богатом творческом багаже свою книгу. Кстати, которая как раз и может оказаться единственной полюбившейся. Так когда-то было и у меня, когда, случайно натолкнувшись на его повесть "Двойник", просто открыла, полюбопытствовав. И закрыла, лишь когда прочитала.

С тех пор прошло достаточно времени и так сложилось, что в руки мне попала вот эта его книга. Книга, которая, как мне кажется, стоит несколько в стороне от остальных его произведений. Хотя тема и затрагивалась в других его романах тем или иным образом. Вот недаром книга названа Записками, это в основе своей и есть записки, заметки, наблюдения и размышления о людях, обстоятельствах и прочего, их касающегося, на фоне 10-летнего заключения рассказчика. Но при этом сама история Александра Петровича, нашего героя, свое описание с самого первого дня его нахождения в остроге начинается где-то ближе к середине книги. Все становится менее отстраненным, более животрепещуще, появляются даже такие бытовые подробности, появление которых сложно было представить.

Ну, посудите сами, разве такие понятия, как "острог" и "театр" представляются ли нам рядом? Да ни за что! Ведь это еще 19-й век... И тем острее тема несвободы, разница между здесь и там.

Но разница может быть даже и среди людей, тех каторжан, которых мы видим: как социальная и национальная, так религиозная и сословная. А учитывая, что сам рассказчик из дворян, он ее почувствовал ее и на себе. А впрочем, это то, что бросалось сразу в глаза. Но сами преступники различались и по характеру, и по способностям, и по наклонностям, в том числе и морального плана. И вот это он наблюдает и поневоле выводит свои суждения.

Но даже здесь, на каторге, те, кого он наблюдает - как срез любого общества. Просто (вернее, не просто) еще и заключенные в условиях, очень сильно отягощающих их жизнь. В обычной жизни нам так же часто встречаются и люди, как здесь даже в таких условиях не обозленные, и даже благонравные (несмотря на свое преступление), или веселые, или добрые и милые к другим. И совсем другие, если о них мы знаем по их преступлению, причем не по результату, а по страшной сути своей, то в обычной жизни такие ходят под другой своей личиной, скрывая настоящую свою сущность. Это все полярные вещи, есть и середина - люди, где-то жесткие, где-то хитрые, но обычные люди, попавшие в жернова и не сумевшие выскользнуть из них без потерь.

Но все же книга эта состоит не только из наблюдений и рассуждений о них. Несмотря на однообразие этой жизни, рассказчик рассказывает нам и о театре, затеваемом самими осужденными, и о покупке коня вместо околевшего, о других животных, оказавшихся по воле случая - это в основном из забавного. Но были в жизни каторжан и страшные случаи, по которым они и попали на каторгу, как про акулькиного мужа. Причем, самое страшное было, как он объяснял свои поступки. Обидой, которая выходила из него злобой и ненавистью. Не понимая, что злится он на себя, он наказывал других. Объяснить это необразованностью и темнотой можно, конечно... Но чем объяснить такое же в наше время?

А разве Достоевский мог пройти мимо устоявшейся практики палочных наказаний? Жестокой практики, бесчеловечной. Когда, рассказывая о больнице, рассказывает он и о ее пациентах, а уж пострадавших солдат там хватало. Тысяча, две тысячи, три тысячи палочных ударов... Непостижимо. И еще непостижимее реакция людей на эти наказания.

Не мог он пройти и мимо начальства. Которое тоже разное бывало: и изуверское, и доброе. И продолжая разговор о несправедливости, есть в его записках и рассказ о несправедливости, допущенной к одному арестанту, а попросту - о судебной ошибке. И как попусту тратятся годы и годы людей, совершивших преступление. Ну в последнем я его не поддержу, хотя истории все совершенно разные, и где-то - да, наказание не равноценно содеянному. А впрочем, в любом случае равноценность преступления и наказания... Самое страшное наказание - только такое, которое назначает сам себе человек. Ну а пеницитарная система - это вообще отдельная тема.