Дама в узах

Неожиданный рассказ от мастера Серебряного века, на тему.. мрачнейшего БДСМ, такого мрачного, какой не снился и маркизу де Саду.
Вам нравится бдсм? Он повсюду, просто мы об этом не догадываемся: в наших нежных снах, воспоминаниях, которые связывают нас с нашими возлюбленными, с которыми мы давно расстались.
Да даже в наших квартирах тайно существует бдсм оргии, только мы делаем вид, что их нет.
На днях я делал уборку на балконе, нагнулся под столик и… покраснел от стыда. Ей богу, покраснел. Что удивило меня не меньше того, что я увидел: паучок занимался бдсм с… травкой. Или мне показалось, что это травка?
Я прошептал вслух — простите, и, тихо вышел, чуточку по-актёрски, на цыпочках.

Рассказ очень маленький. Ощущение, что держишь мотылька на ладошке.
Знаете сколько весит мотылёк? Это почти вес поцелуя. Вы помните вес поцелуя? О мой смуглый ангел, помнишь ли ты вес моих поцелуев у себя на ладошках?
А если собрать все мои поцелуи, как букет, как.. как… популяцию мотыльков где-то на Мадагаскаре? Это совершенно разные и нежные виды поцелуев, разный вес и размах крыльев: поцелуй в ладошку, в губы, в шею, в грудь, в животик, в лоно… в коленочки, в ступни. Так, что я пропустил? Почему ты улыбаешься, любимая? ты смутилась?
Так вот, мне грустно. Нет, не только потому, что я не могу тебя больше целовать в ладошки, в шею, в ушко, в грудь..
Ладно-ладно, остановлюсь. Грустно мне потому, что я по нежной привычке целовать что-то неземное по красоте, целую уже не тебя, милую, но странички книг, где сияет неземная красота, словно это — твой улыбчивый отблеск.

А ещё мне грустно потому.. что многие читатели будут нежно возмущаться.
Хочется думать, что — нежно. Потому что из этого чудесного рассказика, мог бы выйти прекрасный и таинственный роман.
А чего греха таить? Многие современные читатели — избалованы, и вкус у них испорчен, как у детей, которые кушают много сладкого.
Они уже не понимают прелести стихов и коротких рассказов, я уже не говорю о хокку. Им нужно лечь в историю, как в горячую ванну с пенкой, и что бы невидимый голубоглазый ангел растирал им спинку и ножки.
Господи, надеюсь так выглядит рай и я после смерти буду вечно растирать в ванной (стоящей посреди цветов и удивлённых ангелов, и крестящегося Толстого) милые смуглые крылышки и ножки, моей московской красавицы.
Вечно твои смуглые ножки уводят меня куда-то от рецензии и искушают бог знает на что. Или… чёрт знает на что?

А между тем, этот чудесный рассказ-эскиз, заслуживает не милого маленького отзыва, а хорошего разговора.
Как порой хокку Басё заслуживает нескольких страниц нежнейших размышлений: этот рассказ-малютка, изящнейший и завершённый силуэт души, в момент безысходности любви.
На что стоит сразу обратить внимание? На посвящение. Интересно, многие ли читатели, в спешке сегодняшнего ритма чтения, обращают внимание на посвящения?
Хотя в данном случае, даже если бы обратили, не думаю, что многие бы поняли его тайну.
Рассказ посвящён интересной женщине Серебряного века — Наталье Бутковской.
Она была яркой звездой того самого Кафе Бродячая собака, где куражился Есенин и где проводили свои вечера, Блок, Гумилёв, Хлебников, Иванов…

Наталья была актрисой, издателем, меценатом, первым в России режиссёром-женщиной.
На даче своего милого друга Евреинова, устраивала чудесные вечеринки.
Потом эмиграция, война, тихая смерть на окраине Франции. Её могилка затерялась где-то в траве.
Если бы мы стояли перед её незримой могилкой, то это было бы похоже на рай: летают бабочки, цветы растут, облака в небе, как ангелы-лунатики. Ничего лишнего. Ни крестов, ни людей. Всё как в первые дни сотворения мира, когда мир ещё не был изувечен человеком.
И если бы мы оказались там, во Франции, мы бы сказали кому-то незримому: посмотрите на эту милую травку. Вот тут. Ей, Сологуб посвятил свой удивительный рассказ.

Но на самом деле, это посвящение, лишь милое алиби Сологуба. Что бы никто не подумал.. что на самом деле, речь идёт о его любимой сестрёнке — Ольге.
Не думаю, что сейчас, среди читателей Сологуба, есть такие гурманы и знатоки, которые прочитав имя главной героини, — Ирина, грустно бы улыбнулись.
Думаю, во времена Сологуба, таких улыбок было больше. Потому что тогда жили поэзией и не только. Поэзией дышали как воздухом, а не просто кушали её, потому что это приятно и модно,

Дело в том, что после смерти сестрёнки — Ольги, в 1907 г., Сологуб был в такой мрачной депрессии, что хотел даже покончить с собой и искренне сожалел, что умерла она, а не он.
Это была не меньшая трагедия, если бы в андрогине вдруг умерло или погасло мужское или женское начало.
Тогда же, после её смерти, Сологуб написал известное стихотворение, где вывел её (снова, лингвистическими закоулочками, под именем — Ирина).
Все же знают о странных отношениях Сологуба и Ольги? Во времена Сологуба, ходили слухи об их инцестуальной связи.
Подкреплялись эти слухи не только странной и уединённой жизнью брата и сестры, в лучших традициях поэм Байрона и Перси Шелли, но и нарочитой темой инцеста в творчестве Сологуба.

Мы не знаем, было что-то у них, или нет, но знаем одно наверняка: между ними были… ниточки бдсм.
В своих письмах, они не раз упоминали об этом. Правда, вне секса. Почти. Потому что кто хоть раз практиковал бдсм, знает, что в бдсм, боль как бы цветёт и обнимает пол, как солнце янтаря — распятого мотылька. Нежно стираются границы тела, души, боли и нежности. И даже — бессмертия.
Ольга часто, как заботливая старшая сестрёнка, спрашивала в письме: порола ли тебя сегодня матушка? Пускай порет чаще. Это тебе идёт на пользу. Да ты и сам это знаешь. У тебя голова болит когда тебя долго не порют.
Писала это не юная девушка своему брату-подростку, а вполне уже взрослая женщина, своему взрослому брату.. учителю: ах, знали бы дети! Быть может они легче бы переносили порки в той школе! С улыбкой.. инфернальной.
И сам Сологуб записывал в дневнике: сегодня сестрёнка порола меня три раза.

И перечисляет: дома, на работе, и (тут меня память подводит. Зато я вспомнил о чудесных ножках смуглого ангела! В ванне! В пенке, они похожи на крылья!).
Интересно, что за день такой был у Сологуба, что сестрёнка успела его выпороть в разных местах, следуя за ним.. странным ангелом хранителем?
Дома то всё было чинно и благородно, прости господи: Сологуб раздевался, становился на колени (учитель и великий русский писатель! Вы можете представить что-то подобное о Толстом? Тургеневе?), и сестрёнка нежно порола его. До крови.

Что она испытывала при этом? Мы не знаем. Если верить де Саду, то многие мужчины и женщины, со смещённым центром тяжести пола и сексуальности (как у пули) могут испытывать даже оргазм от этого (и со стороны страдающего, и со стороны того, кто подвергает страданиям), более яркий, чем обычный, «человеческий» оргазм.
Я не знаю, это чуточку не моя тема. Просто я встречался с одной женщиной, которая очень любила это.
Но я то не любил.. как быть? Приходилось талантливо подыгрывать. Женщина любила когда её душат, во время секса, любила, когда её стегают плёткой.
Но с ней то понятно, у таких людей свои милые лабиринты детства, вины и пола, где они могут блуждать веками, не испытывая боли, но каково.. другому?
Мне было больно и стыдно.. душить любимую женщину. Я в шутку представлял во время этого акта (секса), что я — на Таганке, в роли Отелло.

Но как… как бить женщину? Это же ужасно, это противоречит всей моей природе. И что с того, что ей это нравилось? Я ревновал женщину.. к боли, потому что она могла её подарить такое счастье, какое не мог ей дать я, как человек, как мужчина.
Я хотел превратиться.. в боль, отрешившись от себя. Я нежно порол её, и про себя шептал: прости, прости меня, любимая…
И незаметно… шёпотком как бы, порол и себя, как бы наказывая себя, по русски, за боль, причинённую женщине.
Нас в постели было словно бы трое: я, любимая женщина и.. боль.
Перед сексом, идя заходя в спальню, я мысленно крестился: прости меня, любимая. Один раз даже в шутку перекрестился по настоящему, и прошептал с грустной улыбкой, как Гамлет: бить, или не бить?

• Бить, — с нежной грустью ответила любимая, вручая мне как королева рыцарю, — не меч, но  — плётку.

  Если бы я был рыцарем, у меня в то время был бы очень странный герб. Рыцари бы смеялись надо мной, а некоторые женщины.. загадочно улыбались бы. Веерками. Только женщины умеют улыбаться посторонними вещами, замечали? Веером, зонтиком, книжечкой, складочкой юбки, трубочкой в бокале, волосами, когда они мило поправляют причёску за ушком.

Итак, рассказ начинается с пояснения, что у некоего московского мецената, есть картинная галерея, о сокровищах которой ещё никто почти не знает.
И вот в этой галерее, есть одна таинственная картина.
Называется она — Легенда одной белой ночи. Но я бы назвал её — Русская Мона Лиза.
На картине изображена почти тургеневская идиллия: прекрасная женщина сидит в весеннем парке, на скамеечке, в изящном тёмном платье.

На головке — чудесная тёмная шляпка, с белым пером. Он как парус, словно бы реет вдалеке. Мы ведь все знает, что такие пёрышки и цветочки на одежде женщин, это не просто аксессуары статуса и моды, как у мужчин, но эманациальная фиксация в доверчивой предметности мира, ускользающих и нежных духовных медитаций женщины, диалог её надежды, печали, нежности — с душой и с красотой мира, как в стихе Лермонтова: и звезда с звездою говорит..
Я верю, что были и есть случаи (хоть я и не слышал о таком), что где-то есть женщины, которые так сроднились с платьем, или шляпкой, как со своей второй душой, на миг ставшей зримой, (как и их печаль или надежда, нежное воспоминание), что если бы в этот миг кто-то порвал одежду, или грубо сорвал шляпку, то женщина бы  — умерла, словно маньяк вонзил нож в её нежное тело.

Вы заметили что я делаю? Я показываю, что строчку Сологуба, с простым упоминанием тёмной шляпки с белым пером, можно расширить, как зрачок ангела, если бы сама Сологуб захотел развить данный рассказ — в роман.
И всё же не одежда и шляпка, очаровывают зрителя картины. А само выражение лица девушки: она то ли загадочно улыбается, то ли вот вот заплачет.
И ещё несколько таинственных деталей: руки у девушки, сидящей на лавочке в весеннем парке — находится за спиной. Что не совсем естественно, скажем прямо. Словно.. словно.. руки у неё — связана за спиной.
А что же с её очаровательными ножками? О! Её милые смуглые ножки… ладно, ножки у неё белые, но мне по понятным причинам мерещатся смуглые ножки (уже давно, доктор!!).
Так вот, её милые белые ножки, на фоне янтарного вечернего песка, — обнажены, до щиколоток.
Более того, на них находятся золотые браслеты.. связанные между собой — цепочкой.

О мой смуглый ангел.. именно в такой позе, я жду тебя, одну тебя в целом мире, на скамейке наших снов.
Приходи в любой момент и забирай меня. Я — твой!
Господи.. сны порой играют с нами в странные игры. Главное, что бы во сне ко мне, связанному и беззащитному, (не дай бог ещё и в женском платье!!) не пришёл какой-нибудь здоровенный Степан, и с улыбкой не унёс меня на плече, как Татьяну, медведь.
Шутки шутками, о мой смуглый ангел, но я и правда вот уже несколько лет жду одну тебя и верен одной тебе в целом мире. И жизнь моя связана у меня за спиной, словно крылья..
И на судьбе моей, словно на ногах обнажённых и сбитых до крови (потому что мысленно я каждый миг, и во сне и наяву, иду к тебе в Москву, любимая, босиком, в дождь и в стужу, по оврагам и болотам).

Какова же история данной картины? И почему рассказчик словно бы случайно обмолвился, что вот уже несколько лет на находится в этой тайной галерее?
Однажды, чудесная девушка — Ирина, позвонила своему приятелю художнику и сказала ему, что ждёт его ровно в 2 часа ночи.. у себя на даче. Просила не опаздывать. Гудки в трубки..
Скажите честно, вы бы откликнулись на этот странный русалочий зов от приятеля?
Наверно.. кто любит, ещё не на то откликнется.

Художник приезжает на дачу. И что же он видит? Ах, он словно бы попал в нежный сон стольких женщин и мужчин!
Любимая женщина, непреступная раньше, ожидает его в весеннем парке, на лавочке.. нежно-связанная.
А вокруг — белая ночь, какая не снилась и Достоевскому!
И тут начинается самое интересное. Женщина сообщает художнику слабым голоском, что она когда-то давно была замужем, и её муж был настоящий Маркиз де Сад, который истязал её, испробовал над ней множество видов насилия в сексе и не только, но в итоге остановился на одном. На классике, так сказать: просто связывал её и истязал. А она покорно переносила этот ад.
Но муж умер. Но ведь любовь и ад любви, не умирают с со смертью человека, не так ли? Наверно об этом и тайный смысл рассказа.

Сологуб дивно разбавляет набившую оскоминку, бдсм-тему, метафизикой.
Дело в том, что Ирина не просто так обмолвилась, что её муж, в моменты истязаний, словно бы становился — слаб и печален.
Если не ошибаюсь, в христианстве, человек, одержимый дьяволом, считается не злым, а именно — слабым. Безвольным почти. Это несчастный человек. Сильный человек никогда не обидит ни женщину, ни ребёнка, ни животное. Это всё демонизм, бытовой, где причиняют боль. В этом смысле, в любви и дружбе, мы часто — одержимы демонами, пусть и демонами обид, сомнений, страхов, увеча нежные душу, и любимому, и себе.
Наверно в этой мысли кроется тайна того, что однажды, Ирина, устав от истязаний мужа, полностью обессилев от мук и судьбы, пожелала.. его смерти.
И он умер.

Но память и вина, наверно связывают нас порой похлеще бдсм. И в хорошем смысле и в плохом.
И тут истина прелестно раздваивается. Пускай читатель сам решает, чего тут больше — деформации личности женщины, изуродованной болью и Стокгольмским синдромом, или же настоящей мистики?
Во всяком случае, женщина верит, что её муж-изверг, приходит к ней с того света и ищет себе тело для воплощения, чтобы в нём — продолжать её истязать.
Сологуб филигранно описывает это, так что толком не понятно, это болезнь или.. одержимость, подселение?
И что есть мистика и ад? Разве наша боль в любви, наши сомнения и страхи, не связывают нашу бессмертную душу, не уродуют острыми перетянутыми верёвками - исполинские наши крылья? Крылья любви?

Что в итоге сделал художник? Поверил ли женщине, которую тайно любил и о которой страдал, словно она давно его связывала, его жизнь, связывала без верёвок?
Или умершая и демоническая душа может лишь в то тело.. чья душа пуста сомнением и болью о себе? Чья душа верит не любви, а сомнениям? Т.е — слабая душа, уязвимая для тёмного мира?
А может это была.. нежная выдумка женщины, уже давно влюблённой в художника и не знающая, как ему в этом признаться?
И всё же, есть в этом что-то романтичное, пусть и в самом символе или даже лишь в истоке: когда ты.. беспредельно принадлежишь другому, впуская его волю в себя глубже и дальше, чем может дать секс и вообще, «человеческое».

Сердце под одеялом. Одно сердце перепугано и жарко бьётся, а человека словно бы и нет.
Сердце — размером с комнату, с улицу. На улице залаяла собака и сердце поневоле съеживается, чтобы его не заметили и не причинили боль.
Знакомы вам такие лимбические сумерки детского сердца перед засыпанием?
Кто из нас не боялся в детстве чудовищ? А как сладостно-жутко было, после фильмов ужасов, поздним вечером, быстро-быстро, почти невесомо, на цыпочках, как не снилось и Майе Плесецкой, пробежать по опасному тёмному полу — в свою спальню и ещё запрыгнуть в постель, не включая свет: ибо под постелью, в чёрной раскосинке проёма, и скрывалась главная опасность.
А ещё если ваша кошка-дурашка в это время выскочит как нежный маньяк из под постели и заденет вашу ножку.. ах! Седой, седой ребёнок падает уже на постель!

Я сам слышал в детстве, как одного мальчика схватил сердечный приступ, когда он решился заглянуть под кровать — перед сном, в сумерках, свесившись с постели.
Детский разум — не шутка. Он сопричастен творческому началу бога: он равно творит, из блаженной пустоты, — и звёзды, и друзей, и монстров, и красоту, и.. любовь.
Увидеть монстра и представить монстра, для ребёнка — обоюдоострое и равноправное бытие: для ребёнка, как и для бога и для женщины в любви, равно абсурден философский вопрос «взрослых» — бытие определяет сознание, или сознание — бытие?
Ребёнок живёт как бы в двух мирах, в отличие от взрослых.

Дорогой читатель, не хмурься на слишком долгое вступление к рецензии или нежные отступления от неё, так похожие на пробежку в детстве по тому самому «неверморному» полу, в сумерках.
Многие люди, тут, на лл, в том числе один жутковатый представитель генштаба, прилюдно унижали мои рецензии и называли — говном (за согласие с этим, проголосовало минусами — 40 лайвлибовцев. Бог им судья.)

Смею вас заверить, дорогой читатель, что данная рецензия будет лучшей рецензией на этот рассказ Сологуба, потерпите, а во многих местах она будет похожа на качественную статью.
Просто для хорошего текста, или проникновения в душу текста, порой нужна своеобразная игра с текстом и с музой: так один японский писатель, Непо Седо-Сан, перед работой, любил в травке, возле дома, строить карточный домик, который могло в любой миг разрушить крылышко мотылька.

Но и взрослые иногда живут в двух мирах. Как и героиня рассказа Сологуба.
Вы когда в последний раз сражались с монстрами?
Я — на днях. Нет, я не был пьян. Это легко. Нужно просто набраться храбрости и.. ночью, в постели, высунуть из под одеяла — ногу, которую может в любой момент схватить монстр.
Я так и в детстве делал. Тогда было чуточку опасней, потому что монстру легче справиться с ребёнком, чем со взрослым: тут у нас шансы равны.
Не смейтесь. Это реально — страшно. Особенно, если у вас сердце измотано любовной тоской и.. в вашей квартире живёт — кошка. Которая может в любой миг наброситься на вашу девственницу-ногу.
Вот эти секунды и минуты ожидания монстра или кошки — не важно: жуткие. Мурашки на коже такие, словно бы в комнате выпал магаданский снег.

Сологуб написал изумительный рассказ, во многом напоминающий жутковатый рассказ Шарлотты Перкинс — Жёлтые обои.
Кто в теме, тот знает, что это шедевр, написанный в послеродовой депрессии, о женщине, переехавшей с мужем в зачарованный домик в поле. В её комнате — странные жёлтые обои, которые потихоньку начинают её сводить с ума и ей даже мерещится — инфернальное существо, выползающее ночью из-за них.
В рассказе Сологуба тоже есть обои: некие алые кляксы цветов на жёлто-серых обоях. Словно кого-то пырнули, ангела, пырнули ночью, и он, неверной походкой (каким бывает лунный свет в классических романах), пошёл куда-то по снегу, озарённому луной — в ночь, прижав руку к боку, из которого сочились капельки крови..

Иоганн Фюсли - Ночной кошмар.

Я очень боюсь двух вещей, больше чем монстров (вру, конечно, я — всего боюсь, как сказал бы Кафка): встретить ночью в незнакомом месте стаю бездомных собак, и.. людей, насилующих красоту.
Например, мне страшен человек, который написал рецензию на этот дивный рассказ на лл и поставил ему 3 балла. В рецензии, всего одна одиотическая строчка-червячок: чернуха какая то. Зачем написан рассказ — непонятно.
В той же мере страшен человек, не понимающий красоты Лунной сонаты Бетховена, или картины Уотерхауса — Душа розы, страшен человек, смеющийся над милосердием женщины, кормящей бездомного щеночка на улице, или смеющегося над князем Андреем, в романе Толстого, раненого, смотрящего на поле Аустерлица в бескрайнее синее небо.

Как можно не заметить в рассказе Сологуба — душу ребёнка, мучение души человеческой, ставшей символом, вообще, жизни человеческой, с её надеждами и муками и обречённым счастьем?
Здесь красота последней битвы души, девственно-чистой  — с мировым злом.
Вы смотрели в детстве в перевёрнутый бинокль?
Мир и близь так ласково отдаляются, как Алиса, в блаженном обмороке и ты протягиваешь руку, играя в салочки с беспредельностью.

Наши письма играют в такие игры, правда, смуглый ангел? И наши сны..
Если мысленно посмотреть в такой перевёрнутый бинокль на рассказ, то мы увидим вечную легенду о Грехопадении и Змие, но вместо ужасного змия — мы увидим маленького червячка (какие водились быть может в запретном плоде в Эдеме), а вместо запретного плода, увидим чудесную румяную чашечку для чая, которую сорвёт-опрокинет со столика, девочка-гимназистка — Ванда, смуглый ангел, среди двуногих бесов и бесенят.

Сологуб не просто так дал девочке такое редкое имя.
Он сделал из девочки, эдакую женскую вариация Гарри Поттера, живущего с подружками на квартире у учительницы — полуведьмы-полузмеи, по крайней мере, Сологуб щедро снабжает её образ — шипением и улыбкой с клыками. Есть такие улыбки.
Забавно то, что Сологуб, видимо, не случайно, дал этой ведьме, имя-отчество жены Достоевского — Анна Григорьевна.
Муж её, конечно, не Достоевский, но тоже, ещё тот инфернальник: Владимир Иваныч. Некая кентавровая помесь карамазовского Ивана, в старости, и — Чёрта, который к нему приходил.

Эта смуглая и рослая девочка и правда выделяется среди своего окружения (прямо как ты, мой смуглый ангел), и сказочной кротостью нрава, и веселием детской души, танцующей, словно дервиш на балу — с Наташей Ростовой: Ванда так радовалась, пятёрке по закону божьему, так блаженно танцевала, что не заметила, как случайно задела стоящую на столе чашку Владимира Иваныча — грозного мужа учительницы Анны Григорьевны, у которой и жили девочки.

Конечно, в этом месте хорошо бы остановиться подробней, как и полагается в статье и поговорить о танце Ванды, как древнейшем отголоске философской идеи о любви и счастье  — как любовании богом — в счастье, представлении о боге и красоте — как танце и счастье. Ницше даже заметил однажды: я бы не стал верит в бога, который не танцует..
Но мы не будем утомлять читателя.
Чуткий читатель сразу же вспомнит сцену из Идиота Достоевского, с разбитой вазой.
Ванда так побледнела.. словно разбилось её сердце.
Да и мотив тут вполне себе сказочный. Помните мышку, что бежала и хвостиком махнула и яичко золотое разбилось?

Любопытно, что у Сологуба, рассказ построен на отражении в чёрном зеркале — жизни.
Это даже видно по инициалам жены Достоевского.
Кто в Эдеме пришёл после грехопадения? Бог. Страх и трепет бога. А у Сологуба — девочка в страхе и трепете ждала прихода этого ужасного мужлана — Владимира Иваныча, который в этот момент, возвращался домой и столкнулся на мостике с одной женщиной, тоже — Анной (тема зеркал, отражающих зеркала), своей врагиней, которую захотел проучить.
И вышла вполне себе живописная сценка на мосту, в стиле Гоголя-Босха: сражение, полёт женщины в снег, вверх тормашками, крик и мат, и за спиной женщины — служанка Машенька.

То бишь — Мария. То бишь — мы видим инфернальный перевёртыш легенды о битве у реки Авраама с богом, но здесь — дьявол борется с женщинами (что задаёт феминистический тон рассказу, уже в начале).
Но в этом адовом мире-перевёртыше, так похожим на лимб, что делает Мария-Машенька? Крестится, смотря на дьявола? Нет: она, милая необразованная крестьянка, показывает ему — сразу, четыре кукиша!
Словно Клинт Иствуд в вестерне, вскидывающий сразу два револьвера и делающий в две секунды — четыре выстрела.
Как мы помним, у славян, — кукиш, это фаллический род оберега.

Как и положено избранному герою, не от мира сего, Ванда (которую дети дразнят — ванна, и чуткий читатель сразу же разглядит в этом обзывании эхо — Анна, т.е. демоническое имя в концепте рассказа) томится в этом сером и прозаическом мире, полном чудовищ быта и томления: серый город, серые и злые люди, дома-гробы, шкафчики дома, похожие на злобных кряхтящих гномов.
Ванда томится по своей родине. Не называется, что это за родина, но она похожа на рай: там чистый снег, заря в полнеба, еловые леса, как море бескрайнее и тишина, как девственный лес, под тихими звёздами, словно этой тишиной, звёзды разговаривают с людьми.
В этом таинственном крае, живёт мама и папа, и милая собачка — Полкан. И снова мы видим бредящие и покачнувшиеся отражения зеркал: в доме Анны Григорьевны есть апокалиптическая собака — Нерон.

Ванда — полукровка, как и положено избранному герою (если не ошибаюсь, имя Полкан, так же связан с некой кентаврической размётанностью).
Мама у Ванды — русская. А вот кто отец — не говорится. Тайна. Но Ванда с трепетом слушала его истории о своём далёком крае.
Кто был её отец? Может.. волшебник? Может у Ванды есть тайный дар — превращать слова — в бытие?
Это дар настоящего поэта, для кого Слово и жизнь, Слово и честь, Слово и Бог — одно целое.
И потому поэты могут умереть, как поэт Джон Китс, от глумления толпы, над Словом: он сильно заболел после глумления над его поэмой Эндимион.

Интересно, что пока Ванда мечтает о святом и нежном, в это же время, демонический Владимир Иваныч, у которого она разбила чашку и который неумолимо возвращается домой, мечтает — о зелёном змие: т.е. о водочке, и еде, чтобы заморить червячка.
Утробные мечты Иваныча, символичны и противопоставлены духовным мечтам смуглого ангела Ванды.
Весь свой гнев от встречи с Анной и Марией (к слову, непростая связка имён в Евангелии: Анна и Мария встретили у гроба распятого Христа — ангела, возвестившего им, о воскресении) на мосту и от «кукишей», видимо, которыми обстреляла его — Машенька, он вымещает на несчастной девочке: чистое инферно.

Эта сцена — достойна кисти Достоевского и.. Мунка, если бы он писал рассказы.
Несчастный ребёнок, в слезах, на коленях, и занесённая над ним - плеть для собаки (что тоже символично), и крики мужчины и несчастной детской души, и её побег за тёмный шкаф (ах, эта нарния детства! Не в — шкаф, как в Европе, а по русски — за шкаф, в доверчивую и тоже словно бы перепуганную темноту, спасаясь от ужаса и безумия мира).
Если вам не сложно, представьте картину Мунка — крик, но действие её, с моста, перенесите на кричащего в пароксизме крайнего ужаса, ребёнка, в сумерках за шкафом: кажется, что кричит самый шкаф, кричит сама темнота.

Анна Григорьевна утихомирила мужа-беса, увидя, что ребёнок может сейчас умереть от страха.
И знаете, что придумал этот бес, в мужском обличье?
Такого извращённого мышления, сложно отыскать и у де Сада. Нормальный человек такого не может выдумать: это как отметина: либо у демона, либо у злого волшебника, но это не выдумка — человека.
Может не случайно Сологуб так грациозно и мельком описал палку Иваныча, состоящую из кружочков берёзы, нанизанных на стальной шест? Прям-таки посох колдуна. Или.. тот самый «жезл железный», которым будет пасти Христос, паству свою, незадолго до конца света: т.е. мы вновь видим инфернальный перевёртыш, намекающий на «Иваныча», как на Антихриста.

А придумал он вот что: проклятие. Что бы запугать девочку, он сказал, прокричал, что когда она заснёт, ей в рот заползёт мерзкий червяк и поселится в ней и будет её сосать изнутри.
Это не просто шутка. Не помню имя одного старца (в 20 веке) который говорил, что если бы люди увидели, какие страшные существа роятся вокруг человека в тёмном сиянии, они бы ужаснулись или сошли с ума: вот такие тёмные слова, это «контакт» с этими хтоническими существами, роящихся апокалиптическими мотыльками и червячками вокруг души человека и его ауры.

Сологуб изумительно описывает этот морок ожидания девочки, ночью — червяка: так осуждённый, у стенки, ждёт расстрела. Но он ждёт — секунды, падая душой и крыльями — в небеса.
А несчастная девочка ждала — ночи и ночи напролёт, изводя себя, вышёптывая ночью — слово — червяк, словно пробуя само это слово, на губах, раскладывая его на слоги и тона.
Фактически, мы видим причастие в аду: не телом Христовым, но — мёртвым словом. Словом, которое пожирает тлеющее тело так и невоскресшего Христа, на картине Гольбейна — Мёртвый Христос в гробу: та самая картина, которая ужаснула князя Мышкина и самого Достоевского, когда он с Анной Григорьевной путешествовал по Германии: он говорил, что от этой картины можно потерять веру.

Таким образом, задолго до фильма Ребёнок Розмари, Романа Полански, где сатанисты решили надругаться над ангелом, осквернив его божественную природу, дабы она выносила в себе — дьявола, Сологуб воссоздаёт спиритуалистическое насилие над невинной девочкой, во многом — сексуальное, в ноуменальном плане, и проникновение в тело ребёнка, через рот — змия, т.е.- червя, а ещё точнее — извращённой души Иваныча: той хтонической нечисти, которая роится вокруг него и в нём.
На самом деле, не случайно, в рассказе, как бы мельком упоминается о том, что Анна Григорьевна потому была злой  — что у неё и Иваныча, не было детей.

Тот самый «червячок», которого он хотел заморить в себе, и о котором сказано нарочито мельком, на самом деле — реальное хтоническое существо, которое есть в каждом человеке, но в разном качествовании бодрствования и сна: это червячок, змей, фактически перетекает из мужчины — в девочку.
На уровне хтонического секса, это куда более страшно описано, чем кукольные извращения на «полотнах» де Сада или в запрещённых главах Бесов, Достоевского: вот мы и вырулили на Достоевского, и на главную тайну рассказа: метафизическое и сексуальное насилие над — девочкой, жизнью, снами, над — бессмертной душой.

У Достоевского — сердце человека, то место, где борются Дьявол и Бог.
У Сологуба — это девочка. Девочка-сердце. Смуглый ангел.
Как там в Евангелии? В начале было Слово.. И Слово было у Бога, и слово было — Бог.
У Сологуба, мы видим распятие — Слова. Тление слова на устах ребёнка, сначала — беса, в мужском обличии, потом — на устах подружек Ванды, и не только: почти вся школа травит её и смеётся над ней, ибо все узнали, что она — ночью проглотила червя.
Слово божье — превратилось в смех и глум, на улыбках развращённых детей (мрачнейший апокалипсис).

Не дай бог таких «подружек». Невербально, они все, словно бы подносили свои дары Волхвов в аду — нарождающемуся Дьяволу в животике Ванды: свои слова глумления и смеха.
Своим глумлением над ребёнком (это ещё ужасней: дети насилуют ребёнка: ангела!), они не давали червю-змею, умереть, раствориться, ибо зло и тьма живут лишь эхом повторения себя: эхом отражения в зеркалах злобы и обид: потому и так жизненно важно не помнить зла и не множить зла, в мире: у каждого из нас свой «червяк» — в обидах, в гордыни, в сомнениях и страхе..

Если не ошибаюсь, 5 лет назад, в Дагестане, случился один удивительный случай, Жуткий.
Женщина спала в поле, под деревом, видимо, у неё случился солнечный удар, и ей в рот.. заползла змея.
Женщина в ужасе очнулась и поняла, что в ней — кто-то есть. Кто-то завёлся в её животе, подселился к ней, и тянется к сердцу.
У одних, бабочки в животе, у других — змея. В любовной тоске именно так и бывает.  Иной раз даже — одновременно.

Я однажды выпустил такую змейку в ванной, когда разрезал себе запястье: одновременно стали вылетать лазурные бабочки, из груди и запястья, и — змейка алая, словно пьяный и чеширский почерк последнего любовного письма.
О мой смуглый ангел, прости за то стих, написанный кровью, ты помнишь? Ты тогда плакала.. Правда, это было за полгода за моего самоубийства и стих был очень нежный и мы тогда были счастливы..
Жаль, меня спасли и так и не дали досмотреть, что ещё могло выпорхнуть из запястья.

А вообще, у Фрейзера, вроде, есть описание славянских верований, и даже русских, когда змеи заползали в рот спящим девушкам и мужчинам.
Иной раз они так готовили себе дом, и выползали из содрогающихся губ — в мерзости человеческих болезней, и нужно было дождаться третьего выполза змеи, уже чистой, и тогда, спрятавшись за кустом, убить её.

Так же было замечено, как две девушки, бедная и богатая, ведьма и нет, боролись за парня и одна из девушек (угадайте какая) давала другой еду, с зародышами змеи, и потом девушка хворала, томилась, словно из неё высасывают жизнь.
Но приходил суженый, и сражался со змием в животике у любимой (уже не помню как, да и не хочу помнить, моя фантазия и так накидывает мне всяких ужасов, от которых я еле уворачиваюсь, но, видимо, моему сну, один из таких ужасов, прилетит прямо — в лоб).

Ведьма и богачка этого не могла вынести и кончала с собой.
Но это в старорусских преданиях.
А что же у Сологуба и в жизни?
А всё просто. Герои Сологуба, живут в мире — где умер бог. Точнее — где бог не воскрес, и этот мир, не так уж сильно отличается от нашего мира, в котором так часто торжествует тьма и змий, и вот такие энергетические вампиры, а может и не просто, энергетические, если приглядеться к некоторым политикам, после своих кровавых жертвоприношений, словно после чудесного массажа, выглядят здоровее прежнего, с улыбкой румянца на почти детских щёчках, и живут они до глубокой старости, в мире и спокойствии, словно бы их кто то оберегает, чего не скажешь о Ванде и таких как она.
Быть может мы живём в мрачном апокалиптеческом мире, в котором Христос воскрес лишь — любовью. И потому так невыносимо и страшно, как при конце света, когда любовь в мире — умирает, или её — убивают и подавляют в себе.

У Сологуба вышел гениальный рассказ-предостережение всем нам: словом можно не только воскресить, особенно словом любви и нежности, но и — изувечить, убить, тем более - в любви.
Пусть у всех людей, с уст слетают лишь слова добра и света. Может тогда, этот тёмный мир, хотя бы чуточку, станет менее безумным.

Мне кажется, Сологуб — не совсем человек. Когда-то и кем-то неправильно расслышанная транскрипция слова — Суккуб.
Он — что-то среднее, между домовым и Лешим. Что-то с ним случилось в лесу, может охотники напали и он бежал от них, словно снежный человек, в свете луны, и упал с обрыва и.. потерял память. И вышел к людям. И стал писателем.
Другого объяснения у меня нет тому, откуда у Сологуба это тайное знание некой нечеловеческой красоты, и одновременное очарование человеком и неприятие его.
Как там у Достоевского? Красота  — страшная сила.

Впрочем, Достоевский этого никогда не писал, и мы фактически, цитируя это, ласкаем пустоту, отражённую — в зеркале нашего искажённого и разбалованного Я.
У Достоевского всё сложнее: Красота — страшная и ужасная вещь.Страшная, потому что неопределимая..
И далее следуют бессмертные строчки о борьбе бога и дьявола в сердце человека.
Мне нравится, что Достоевский удвоил тон изумления, двойным курсивом страха и ужаса (как Деймос и Фобос). Словно вся мерзость и пошлость мира навалилась на несчастную красоту.
А ведь так можно сказать и о боге..  любви.

у Камю, в Постороннем, у гг умирает мама, и его проявление горя, не соответствует общепринятым нормам «горевания», за что он и осуждается.
Нечто подобное описывает и Сологуб, но — по-русски. С Достоевщинкой.
Женщина сидит у окна, в тишине сумерек, положив руки на колени, и тихо плачет.
Зовут женщину — Елена. Читатель интуитивно догадываемся из дальнейшего повествования, что имя связано с древнегреческой красавицей — Еленой Прекрасной.

Елена, как и её мать, — очень красива, красива древней и утраченной красотой Эллады.
Елена, по всей вероятности, уже не первой молодости. Она — девственна. Как и мать, она влюблена в строгую и величественную красоту искусства, природы.
А люди? С людьми у Елены, сложности: они — словно пустые и нелепые актёры, всё пытаются во что-то играть, что-то изображать, лгать: словно живут не собой, не богом в душе, а чем-то мимолётным и низменным, суетным, чего по сути — нет. Что не имеет образа, а в этом и тайна красоты, ибо безобразное — не имеет образа, это — лик дьявола. Т.е. — пошлости.

Т.е. Сологуб изначально задаёт безмерно высокий тон.. горней красоте Елены, не столько внешне, прекрасной, но и внутренне. Она тянется  — к божественному и безусловному, в этом изуродованном и хромом мире.
Её красота, словно гадкий утёнок, задыхается в этом лживом мире. Её красота, словно последний, мотыльковый блик образа и подобия божия, в охваченным сумерками «человеческого» — мире.

Чёрт меня дёрнул за ногу (за ноги?) или за ухо, не знаю, полезть в рецензии на ЛЛ, словно в детстве я лазил через забор к деду Егору, за яблоками, дразня его быковатого бультерьера, своими улыбчивыми красными шортиками.
Наткнулся на рецензию… вроде бы умную и талантливую, но на самом деле — предельно ущербную.

Это беда, когда человеку что-то мешает быть собой, и он смотрит на мир, не собой, а чем-то ложным, искажающим лик мира или.. красоты.
Например, если мужчине или женщине, в личных отношениях попадались и корябнули сердце — кобель или мегера, это не значит, что все другие женщины и мужчины — кобели и мегеры. Хотя такой соблазн есть у многих людей, так думать. По сути, в некотором смысле, это нравственный аутизм и зацикленность на нечто одном и ложном.
Вы ведь сталкивались с ситуациями, когда люди, пережившие «Вьетнам отношений», потом искажённо видят — многое, даже в добрых и светлых проявлениях людей?
Это уже деформация мышления.

Так же меня печалит, когда люди видят во всём — нарциссов или абьюзеров, кобелей и т.д.
Шутки шутками, но из-за такого ущербного мышления, ломается много светлых судеб и чувств невинных и прекрасных.
Кажется, покажи таким людям, как на приёме у психотерапевта, кленовый листик, или иконку, или стих Петрарки.. и человек заладит своё: нарцисс мадагаскарский, а не кленовый листик! и т.д.
И тут на подмогу бегут, спотыкаясь, вумные книги по психологии и не только, которыми мы так часто в спешке боли, пытаемся залатать свои пустоты и трагедии, не сознавая, что хороним всем этим книжным мусором  — своё подлинное Я.

Вот так и в рецензии на данный рассказ, автор, восхитительно искажает смысл рассказа и.. покрывает ложью, главную героиню, видя в ней очередного нарцисса и прочий бред, даже не пытаясь выслушать — текст и красоту текста, точнее — дослушать, красоту текста, начав сразу говорить — своё, себя.
Нарциссический ли это поступок? Иногда — да, иногда — нет. Тут нужно знать человека, а не рубить сгоряча. Даже немного неудобно.. что друг попал под раздачу: рецензия то.. друга. Весьма условного, впрочем.

Шутки шутками, а тема серьёзная. На днях прочитал статью одной известной либеральной психологини, о.. геях, в русской классике (раньше я такое читал только у иностранных продвинутых психологов).
И что же вы думаете? Она с лёгкостью разглядела геев — в Онегине (любил Ленского), в Обломове и Штольце, Раскольникове и Разумихине.
Смешно? Мне не очень. Так и тут: некоторые во всём уже видят «нарциссов», включая несчастную Елену из рассказа.
Спрашивается: нах.. зачем? Зачем приходить в искусство со своим самоваром?
Настоящее искусство, это не рынок, где можно поторговаться с красотой: а я так вижу! мне так хочется видеть!
Идите в лес, и там смотрите, на медведей, пейте чай с ним и с самоваром, или в кино идите.

Понятное дело, искусство — это не ментор. Свой взгляд должен быть у всех, и это чудесно. Но.. хорошо, если это взгляд — талантливый, а не пошлый. Много ума не надо, что бы в невиновном человеке, в книге и в жизни, увидеть монстра. А вот наоборот.. уже ум нужен. Ум сердца.
Да и ошибиться можно совершенно очаровательно, в искусстве. Если.. талантливо.
Например, картина Малевича — Чёрный квадрат.
Разве я ошибусь, расшифровав его так — обычный мой день без смуглого ангела? Ошибусь, да, но и смуглый ангел грустно улыбнётся и не только он.
Или: битва негров в чёрной пещере с тёмными драконами.

На самом деле, Сологуб строил рассказ не по лекалам 21 века, с его зацикленностью на психологических девиантах, нарциссах и прочих «монстрах», Сологуб вполне явно на стороне главной героини и более чем явно, если прислушаться к рассказу, высказал боль и бесприютность красоты в этом лживом и грубом мире.. красота — которая, как и любовь, обречены на распятие и гибель.
Впрочем, я знаю «психологов», которые, испытывая потребность выместить на ком-то, свою боль или гнев, или ад своего прошлого, стегали кнутом своей мысли — даже Христа, видя в нём банального самоубийцу, лжеца и хвастуна, вешая на него, как новогодние игрушки, все ярлыки.

Им так становилось легче? Быть может. Потому что навешать ярлычок на другого — пусть и умный ярлычок, много легче, чем в муках сораспятия с ним, недоумевать в неопределённости, вздыбливая всю полыхающую бездну своей души: ибо в человеке и правда, как и в красоте, борются ангелы и демоны, и мерзко и глупо, преступно даже, всю эту полыхающую и бесприютную бездну, суживать в нечто мелкое и человеческое, в удобненький — ярлык.

Я так подробно остановился на другой рецензии, потому что в ней, как в зеркале, отразилась ложь многих, "любителей искусства" - сидя на уютном диванчике, попивая ананасовый сок, приятно пригвождать авторов и персонажей, не так ли?
Это ведь трагедия: рассказ — о лживом искажении красоты и лика жизни, и дьявольском смехе «человеческого», над божественным и над тем, чему тесно в «человеческом», и вот.. в рецензии на рассказ, человек, более чем образованный и добрый, я уверен, попадает в некий зачарованный капкан, и.. всё тот же сатанинский, а точнее — человеческий смех и глум, когтят и искажают красоту рассказа и облик главной героини.

Кому-то может это и приятно. В этом одна из тайн искусства и данного рассказа в частности, и — ужаса искусства: оно, как зеркало, отражает — нашу сущность, и мы порой часто искренне не догадываемся, что вонзив коготок в персонажа, или автора, на самом деле — гвоздим себя, видя Своё отражение и свои пороки или страхи этих пороков, которые, как тени, порой больше нас и мешают нам — быть.

Так чем же, наша Елена заслужила ярлык — нарцисс? (и т.д.)
Всё просто: в вечер после похорон, и в последующие дни, Елена… раздевалась до гола, и смотрелась в зеркало.
Кстати, тут можно увидеть смутную отсылку на Боттичеллиеву Афродиту: вместо раковины, в которой находится богиня Любви - зеркало. Интересно, многие ли увидят эту аллюзию? Не думаю.. Легче увидеть Нарцисса, не так ли?

А ещё.. о ужас (для людей, видимо), она — улыбалась.
Я на опыте знаю эти таинственные, как мотыльковая рябь Стикса, улыбки.
Ну как же, нужно убиваться от горя и проливать реки слёз, и похоронить себя заживо, а потом, робко обернуться на часики нормы, словно бы сверяясь с чем-то, с толпой и цербером морали: всё? Мне уже можно не плакать? И внутренним голоском сердца, словно голосом из детства: мам, я уже все уроки сделал, можно я пойду погуляю с друзьями?

Мне было 9 лет, когда хоронили папу. Зима. Лёгкий снежок падал с деревьев, когда с веточек взлетали сороки, словно могильные и огромные бабочки. Но казалось, что снег начинался не с неба, а вот, рядом с тобой, как если бы цветок расцвёл не на земле, а в воздухе или на плече милого друга, смущённого этим обстоятельством: влюбился..
И так ласково качались веточки и свет солнца на этих голых, карих веточках так странно напоминал мне о папе и наших играх, и веточки словно бы улыбались в синеве, как бы вспомнив о чём-то, что на моих губах, от этой красоты и курсива жизни, проявилась улыбка.

Я поймал два взгляда: один, ласковый и понимающий, какой-то незнакомой женщины: она тоже мне ласково улыбнулась, и в этой улыбки была словно бы живая тень той веточки, откуда взлетела сорока, или даже.. это была тень веочки моей улыбки, и вместо снега, был добрый свет в глазах; а другой взгляд женщины, уже пожилой, был суровый: как я посмел улыбаться на кладбище?

Дома уже, моё общение с красотой — продолжилось.
Зеркала и телевизор, были занавешены.
Кто-то мне сказал, это что бы призраки с того света, не проникли в наш мир. Мне было страшно заглянуть в зеркало: может я там увижу.. себя, мёртвого, в будущем? Повешенного или утонувшего (откуда такие мысли в детстве у меня?).
Или увижу за своим плечом — жуткого призрака. Не папу..
Страсть как хотелось посмотреть в зеркало. Как Елена.
Но я отважился только, на то, что бы не заглядывая за занавешенное зеркало, всё же прокрасться к нему — ручкой: рука-лунатик, заглянула за скатерть и потрогала моё невидимое отражение, моё будущее и.. погладила призраков и чудовищ.
А поздно вечером, когда все легли спать.. я набрался храбрости. Но для другого: по телевизору была передача про животных, которых я обожаю, как ангелов.

Я решился тихо снять покрывало с телевизора, и, укрутив звук, молитвенно встав на колени перед зеркальным отражением ещё не проснувшегося телевизора, похожего на квадрат Малевича, сначала долго смотрел на своё Стиксовое отражение.. и, вздрогнул, зажав себе рот, чтобы не вскрикнуть: я увидел за моим правым плечом — хвостатого призрака, крадущегося ко мне.
Но оказалось.. что это — мой милый Барсик. Как тут было не улыбнуться? Охраняя меня от чудовищ и призраков, он смотрел вместе со мной, на красоту о животных и природе милой: я был готов в любой миг умереть, сразиться с призраками.. лишь бы — соприкоснуться с красотой, которой я был предан беззаветно. И предан сейчас, по рыцарски, защищая честь — Елены.

Сологуб удивительно описывает атмосферу этой словно бы замогильной мечтательности, когда душа в горе, как бы парит над телом, в красоте, ставшей — крыльями, а разве крыло не похоже на отражение лодки Харона в реке Стикс?
Вот, Елена села за рояль; вот, она листает томик любимого поэта..
Это ведь всё — живое Евангелие, и по сути, всё то же зеркало, отражающее нашу бессмертную природу, небо в нашей груди и красоту души: эта вечная красота, не даёт нам в горе, стать — безобразными, не даёт нам как бы раствориться в лживости и грубости мира.
Таким живым Евангелием в горе, может быть и рука друга на вашем плече, или даже — милый непоседа с хвостом, играющий с солнечным зайчиком, на синей складочке вашего платья, даря вам улыбку в горе, словно поцелуй ангела: кстати, хорошая цитата бы вышла: улыбка в горе - это поцелуй ангела, помогающий нам не умереть.

Но ведь красота в поэзии, музыке.. эти горние зеркала, не только вне нас, правда?
Мы сами, наше тело и душа, которые суть — одна сплошная душа, являются высшим зеркалом и храмом, в котором отражается божество и наше Высшее — Я.
Удивительно ли, что Елена, раздевшись перед зеркалом, ласково рассматривала себя?

О! Вполне невинно! И вполне невинно мечтая о нежных поцелуях, о счастье, о жизни..
Впрочем, «для чистых — чисто, всё», как сказал бы Перси Шелли. А вот для нечистых.. и чистота — может быть порочной и тёмной, ущербной.
Ведь жизнь продолжается, не так ли? Говорят, когда умер Христос, то птицы продолжали петь в вечерних садах, и песни их были прекрасны, божественны, словно уже в них.. в их вечной красоте и улыбке красоты, свершилось Воскресение.

Вся прелесть этой сцены в том, что это не только метафизический диалог женской души, вечно-женственного и вечно-Прекрасного, что воспевали Сологуб, Блок, Владимир Соловьёв и Плотин,  — с богом: диалог красоты с красотой, как в лермонтовском стихе: и звезда с звездою говорит..
Одна красота, нежно отражается — в другой. Это ведь чудо: в былинке, или в капельках дождя на вечернем окне, так похожих на зацветшую вербу, или в тех милых косточках на коленях, которых так стесняются женщины, разглядеть — божье чудо, всё тот же Лик и подобие бога!

А с другой стороны, это пронзительная, до слёз.. спиритуалистическая нежность общения — с милой умершей мамой, которая — плоть от плоти её. У неё всё те же косточки на коленях, такие же груди, такая же печальная красота плеч.
Что думала Елена, мы не знаем. Но наверно думала о том, что она не до конца ценила красоту мамы. Не часто целовала её плечи, щёчки.
А почему она не видела её милых колен? Из-за дурацкой моды и светского этикета.. людей?

В один из таких.. спиритических сеансов с зеркалом, Елена забыла закрыть дверь, и к ней в комнату заглянула.. служанка.
Елена в зеркало видела, как она замерла в зеркале и ухмыльнулась. Не хорошо улыбнулась. И скрылась.. как призрак, должно быть, мог скрыться, если бы я в детстве всё же приоткрыл зеркало.
С этого момента..  душа Елены помрачнела (обыгрывает ли тут Сологуб роман Уайльда, Дориан Грей? Возможно, мимолётно, и вывернув его наизнанку, ибо весь этот лживый мир — Портрет неведомого Дориана, властителя этого мира, а значит и портрет — нас, а красота Елены — это высшее искусство, высшая красота… которая уродуется миром и людьми).
Эта ехидная усмешечка служанки..
Что она подумала о Елене? Какие мерзкие и плотоядные слухи она разносила на кухне, с другими слугами, о.. порочности Елены?

В рецензии той женщины, о которой я писал, выносится нелепейший и убогий вердикт, о самовлюблённости Елены, её что-то там раненом Я и зацикленносьти на себе, не способной к настоящей любви, и потому так падкой на чужие мнения о себе.
Обострённая восприимчивость человека к чужому мнению, не всегда (более чем), вызвана самовлюблённостью и раздутым, израненным Я и т.д.
Так же как и яблоко, не всегда падает на землю: иногда оно летит в лоб, или — в небо. А был случай в Индии, когда оно просто замерло в воздухе, сорвавшись с веточки.

Есть люди, с ободранной кожей души, поэты духа, хранители лика красоты в мире, которые воспринимают боль, счастье и мир в другой душе, как — свой мир, свою боль, своё счастье.
Это именно то, о чём исповедался ангел красоты рассказа, но читатель невнимательный и зацикленный на себе, расслышал лишь — себя, оглянувшись как Орфей в аду, на книжную чепуху, или на свой опыт, но не на Истину, не на возможность простой мысли: а может на этот раз всё иначе? И случай с Еленой — особый? Ибо мир этот.. чуден и странен и безмерен.

Нет, нужно было пронзить бедную Елену — как бабочку, иголочкой.
Просто поразительно, как часто читатели не хотят даже слушать текст, слушая себя. Как многие иностранные либеральные журналисты в России: говоришь им что-то, подробно, ласково.. всё объясняешь. И они, тут же, словно ты ничего не говорил, повторяют привычный бред и ад о России и русских.
Это — патология и.. латентное бесовство: желание всковырнуть ангела в чём-либо и разглядеть — тьму и могильность.

А Сологуб прямо говорит, устами Елены: что для неё, нет раздельных душ, отдельной красоты: все души людей на земле, а значит, вся боль людей и счастие их  — это одна Боль, но.. видимо, не для всех. Не так ли?
И если в одной отдельной душе, образ и подобие божие — исказились, подверглись глуму, то есть люди, хранители света и красоты, которые чувствуют этот Мировой ущерб красоты и бога.
Это не только нравственный пантеизм (ах, да.. психологи ведь о таком не пишут.. они как тот Фома из Евангелия, которому нужно поковыряться в ранах Христа, чтобы поверить в него. На вечер.), но и какой-то высший и крылатый идеал эмпатии, который.. «психологи» заклеймили — нарциссизмом. Боже..

А что мы так удивляемся? Один человек проходит мимо чужого горя, не чувствуя его, словно.. и правда, есть разные души, а не одна душа в мире болит и ворочается.
А другой человек не может пройти. А третий.. просто может со стороны поплакать, весьма изящно, искренне.. над болью другого. И.. тоже, пройти. По сути — пройти. Метафизически — пройти.

А есть те, для кого нет, чужой боли. И не важно, Мучается человек где-то в Индии, в Москве, или даже.. 100 лет назад или через 500 лет, или на страницах рассказа.
И красота весенней травки и сирень после дождя, это всё та же красота — в которой он и Бог — вместе слиты.
И потому, ущерб этой красоте, — эсхатологичен в истоке своём. Как если бы кто-то пнул сапогом играющего на травке котёнка или ребёнка, или вонзил нож в картину Рафаэля, или.. что почти то же самое: вонзил свой человеческий коготь — в красоту произведения искусства, оболгав её, распяв, для услаждения своей мимолётной и ущербной правды.

Был такой поэт в Англии — Джон Китс. Он написал замечательную поэму — Эндимион.
Но критики подняли такой глум.. что его здоровье пошатнулось и открылось кроветочение в лёгких и он умер.
Кто-то скажет: да плюнь ты на мнение толпы и других! Живи собой и твори! Вон сколько людей, талантливых, не слушают толпу и живут радостно!
Что тут сказать? Люди привыкли жить в 3-х измерениях. В мире морали, норм толпы и опыта. А любовь и красота — рвутся из этой душной тесноты человеческого, в горний мир.

Потому и недопонимания и ссоры часто в отношениях и в непонимании искусства: мы пытаемся их понять.. стоя на ущербной, но милой дорожке «человеческого», которое всегда ведёт не к богу и к любви, а в тупик и бетон.
А нужно просто сойти с тропинки человеческого — в травку в росе. Правда, мой смуглый ангел?
Мы же говорим по взрослому? Не о биллетристах творчества, не важно, музыкантах, писателях, которые отличаются от Художников, в высшем смысле.
Возьмём модную и милую певичку, или талантливого модненького писателя.
Кто-то из них поплачет на глумом в адрес своего творчества, и живёт дальше. Кушает себе, весьма сытно. Пьёт..

Всё как в любви: есть те, кто после разлуки погрустит, как положено, покушает мороженое, и.. снова встречается с кем-то.
Это не плохо. Просто.. это не имеет ничего общего с Той самой любовью, на всю жизнь, когда с утратой человека — твоя жизнь — гибнет и земля словно бы переходит на орбиту Плутона, где солнце не светит и вечная тьма.
Для таких «биллетристов духа», красота  — это просто милая вещица, модная, как милое платье. Они реально чувствуют — в глуме, свою боль и эго, а не выходят за их пределы.

Для Китса и Елены из рассказа — красота, это божественное сияние, пронизывающее всю вселенную, всех людей, и сердце поэта (Елены, в данном случае), является как бы связующей частью этого сияния, чувствуя ответственность за мировую боль и за то, как связана эта божественная и вечно-женственная красота, в веках, в душах всех людей: если в одной душе умер бог, или исказился лик бога, друга.. тебя, то это — зарница конца света, разрыв цельности сияния Бога, в мире.
Для психологов — это как квантовая физика: непонятно и чуждо.

Елена переживает в глуме служанки, не своё раненое эго, а эсхатологическое чувство гибели мира и бога: гибель красоты, которая должна спасти мир: а кто спасёт.. красоту? Кто?
Инфернальная улыбка служанки запустила словно бы гибельное деление атомов красоты, и тёмная рябь этой улыбки, словно бы разлетелась по всей вселенной. Вот что мучительно ощущает Елена.
После этого, она даже на своё отражение в зеркале, на свою невинную и совершенную красоту, смотрит как.. на нечто греховное, мерзкое. Что-то тёмное проникло в мир.
Что? Че.. человеческое?
Сологуб показывает нам как бы камерный апокриф Грехопадения: нет больше мужских фантазий о Змие и мичуринских фруктовых деревьев. Есть лишь женщина, зеркало и.. кто-то ещё. Что-то, ещё.

Елена, как ангел изнасилованный, напугана Человеческим, словно это что-то инородное в мире, от соприкосновения с чем, умирает любовь, тлеет душа и доверие, распинаются боги..
У Елены.. отвращение к человеку, как к некоему древнему чудовищу.
За этим скрыта не банальная мизантропия и снобизм, а нечто гораздо более древнее (в смысле противостояния). Я не только о космогонии Сологуба, но и про учение Плотина, Блока, первых христиан и т.д, —  этот мир — во власти дьявола, а не бога, и человеческое, принадлежит вовсе не богу, а — дьяволу и мороку, тлению мировому и лжи.
А кто же мы? Всё просто: мы — душа и красота. Любовь.
Но нечто мерзкому и убогому в нас, нужно же.. пощупать то, что ты есть. Не так ли? И потому мы назвали себя — человеком, и этим, отреклись от большей части себя — от божественной красоты и любви.

Давайте рассмотрим на примере рассказа: стоит женщина перед зеркалом, голая, в трауре. Любуется собой.
Что подскажет нам бес человеческого, этот забавный и злобный аутист, весьма милый иногда, впрочем?
Он нам подскажет.. легенду о Нарциссе, смотрящегося в реку, влюбившись в своё отражение.
И что нам с того, что робкий и раненый, связанный голосок где-то в подвале нашей души, шепчет нам: дослушай текст.. красоту текста, не слушай этого злобного аутиста, ты видишь.. что вся аллюзия на Нарцисса, разбивается, не успев начаться, когда за Еленой стала подсматривать служанка, похожая на древнего зверя?

Тут ведь три выбора: либо человек искушается этим вечным злобным аутистом в душе, и лжёт на красоту и себя, видя нечто банальное и мерзкое в человеке (точнее — в красоте, и видя как раз таки — Человека,), либо он просто чуткий и не верит тёмной ряби первого впечатления, либо он более тонко образованный, ибо на сердце приходит другой образ из мифа: Актеон, и не только этот образ: их можно много вспомнить, включая библейскую Сюзанну.
Но Актеон — показателен. Он был охотником, который подсматривал в кустах за тем, как купалась обнажённая богиня луны. Она увидела это, и.. разгневавшись, превратила его — в оленя, и его разорвали собственные собаки.

Любопытно, какие имена у героев рассказа. С Еленой всё понятно. Это вечная красота. Почти  — Евангелие, а не имя.
А у двух других героев, имена звучные: служанка — Макрина (почти — мокрица, хтоническая сущность в облике человеческом), и некто Ресницын, зашедший к Елене проведать её горе, и, видимо, её капитал: он хочет на ней жениться, но его речи так пусты, пошлы. Словно его и нет и он повторяет вечные слова пошляков во всех веках.
Глаза — зеркало души, почти отблеск бога, заросшие как камышами у входа в Аид, этой человеческой чернью — ресницами: души — нет. И Бога нет в душе.
Зато может.. психология есть.

Иногда, прогуливаясь по кладбищу, обращаю внимания на фамилии на могилках, под этим углом: некоторые имена, словно бы из неизвестных романов Достоевского, Гоголя, Сологуба.
И так это странно и.. по своему мило. Как если бы ты встретил на кладбище могилку покосившуюся от старости: Елизаветы Калитиной (Дворянское гнездо), или — Анны Карениной, Настасьи Филипповны (жуткая могилка, давно никто не прибирался. Мышиная норка в самой груди могилки).
А вот кроткая могилка Маленького принца, покрытая травкой, со свежими цветами флоксов. На коленях стоит красивая смуглая женщина с каштановыми волосами и тихо плачет, закрыл ладонями лицо.
Пора завершать рецензию..
Знаете, чем закончился рассказ?
Не боитесь посмотреть в зеркало красоты? Или вы боитесь, что она никого не отразит? Или отразит вас.. не до конца? Грудь вашу, ресницы… палец на правой ноге, большой.
Или отразит вас во весь ваш крылатый рост? Не боитесь увидеть в зеркале — ангела?

В свою читательскую копилку добавила рассказ от видного представителя декадентского направления русской литературы. Ранее у писателя читала роман
" Мелкий бес" и смотрела одноименный фильм реж. Н. Досталя 1995 г.
И книга и фильм произвели сильное впечатление.
Этот рассказ 1908 г. с мистическим сюжетом. Тема трансформации человека в животное, или даже в неодушевленнный предмет присутствует с древних времен
во всех культурах. В литературе с оборотнями встречаемся в мифах и детских сказках, а в современных фантастических сюжетах оборотни стали самыми популярными персонажами.
Немолодая работница швейной мастерской Александра Ивановна,
поссорилась с сотрудницей. Юная Танечка дерзка и даже груба. В пылу ссроры она называет женщину собакой, и не умея остановится, выкрикивает обидные сравнения внешности женщины с этим животным. Успокоить хабалку смогла только пощёчина хозяйки. На Александру Ивановну прилюдный скандал произвел тягостное впечатление. Расстроенная женщина возвращается домой, раздумывая над тем, что у каждого человека можно найти черты сходства с каким нибудь животным. Но это особенность личности ,никого не должна касаться. Это секрет каждого. Вечером у Александры Ивановны состоялся странный разговор с соседкой бабушкой Степанидой, в чертах которой просматривается образ птицы. Вороны считаются птицами вещими, имеющими связь с миром мертвых, умеющими предсказывать будущее.
Дальше,читатель узнает, какой трагедией обернется предсказание старухи.
Интересный рассказ , осталяющий раздумья о богатом воображении героини. В котором тоска женского одиночества видна во взгляде ,а боль обездоленной души, готова прорваться протяжным ночным воем.Или в судьбу Александры Ивановны вмешались мистические силы, и она может принять образ белой собаки.
Однозначного ответа такие истории не дают. Все зависит от восприятия читателя. Но женщину жалко.

У рассказа невысокий рейтинг, а мне понравилось. Прекрасно передана атмосфера тоски, отчаяния и безысходности.
Взрослые часто пугают детей нелепыми страшилками, особенно довольно бойких, чтобы угомонить. А ведь у детей них богатое воображение. Кто-то просто скоро забудет, а у кого-то это перерастет в проблему. И ребенок начнет выдумывать невесть что. Отсюда и бессонница, боязнь темноты и прочее. Конечно, неприятно если тебе говорят: "Не будешь спать, из шкафа вылезет Чудо-юдо и съест тебя". Или: "Не будешь слушаться, придет дядя и заберет тебя" и т.д.
Главной героине этого рассказа совсем не повезло. У чужих людях, в чужом месте. И вот однажды она разбивает чашку хозяина. За это получает своеобразную угрозу, что ночью ей в рот заползет червяк и начнет сосать. Ну а дальше пошло, поехало. Одиночество и детское воображение сделали свое дело. Она бы и рада забыть, но увы.
Печально, взрослые, надо думать, прежде чем так шутить.

Психосоматика. Нервное истощение. Самоосуществляющиеся пророчества, самовнушение и ипохондрия. 

Хрупкость детской души. Хрупкость впечатлительного и сенситивного человека в целом.  Ранимость психики. Тесная связь человека и его среды. Субъективность опыта.

И самое главное - ответственность взрослого перед ребенком. Когда рядом чужая жизнь...любая жизнь...нужно проявлять уважение и трепетное отношение, а не быть вероломным и жестоким.

Червяк здесь -  Владимир Иванович как собирательный образ, как метафора...все темное в человеческой душе, способное погасить свет жизни, искру жизни.

"Светильник для тела есть око. Итак, если око твое будет чисто, то всё тело твое будет светло; если же око твое будет худо, то всё тело твое будет темно. Итак, если свет, который в тебе, тьма, то какова же тьма?" (Евангелие от Матфея, глава 6)

Философия, продвигаемая Сологубом, который то Бога славит, то дьявола именует отцом, для меня во многом неприемлема, но некоторые образчики его творчества находят в моей душе самый живой отклик.

В коротком рассказе "Красота" можно увидеть простой психологический мотив - противостояние чужого мнения о тебе и твоего собственного, но мне здесь видится мотив духовный - более глубокий. Сюжет рассказа незатейлив, поэтому я перескажу его, чтобы предоставить свои размышления о нём, хотя и не знаю, насколько они сойдутся с позицией автора.

Итак, девушка Елена живёт в своём особом мире. Девушку привлекает всё красивое, возвышенное: красивыми изящными вещами наполнен её дом, и находясь среди них она чувствует душевный подъём, бодрость ("Не красота ли радует и волнует? И не всякое ли явление красоты радостно?", - спрашивает Сологуб), тут и там разносятся благоухания; она читает строгие возвышенные книги, играет чудную музыку на рояле, но есть одна беда - она не любит людей, за исключением своей матери, которая тоже благородна и прекрасна, не в пример остальным, но к началу рассказа Елена плачет по ней, ибо она умерла.

Я упорно не желаю видеть здесь мотивы одного только бегства от реальности и неприспособленности к жизни, хотя и считаю, что они тоже присутствуют. Да, Елена несомненно живёт в своём пряничном мирке, а окружающее — с его грубостью и пошлостью её отвращает, но и здесь можно увидеть христианский принцип (принцип, сошедший здесь с ума и свернувший со своих путей), выраженный в притче о человеке, который ради главной, самой вожделенной жемчужины продаёт всё что только можно. Красота в глазах Елены настолько абсолютна, что окружающие люди полностью обесцениваются в её глазах. Если бы я написал этот рассказ, то ввёл бы мотив паралича воли, ибо абсолютизация красоты во всех её проявлениях замораживает волю героини, лишает желания добрым глазом взглянуть на людей, встать по отношению к ним в какую-либо иную позицию, кроме отрицания.

Любованием окружающей красотой Елена не ограничивается, и, закрыв дверь, она скидывает одежду и любуется своим обнажённым телом и обнажённой выделывает некоторые па. Нужно отдать старому блудоделу должное — если и до этого текст обладал какой-то, я бы сказал, бархатистостью, то тут он превзошёл себя, ибо указав, что никаких влажных дел и столь же влажных мыслей у Елены не было (всё было даже с оттенком высшего смысла, как написал бы Достоевский), он и сам выписал явно эротическую сцену так, что она не бьёт в пах (единство цели и реализации — достойно уважения), и выписал на очень высоком уровне.

Долго ли коротко ли, но раз Елена забывает закрыть дверь и её за этим занятием застаёт «горничная Макрина, смазливая девица с услужливо-лукавым выражением на румяном лице». (Знатный, должно быть, вышел перфоманс) И вот Елене начинает казаться, что горничная скрылась с «нечистой улыбкой» на лице, она начинает представлять, как служанка с гадким смехом рассказывает об увиденном кухарке и всё в таком духе. Это нарушает её идиллию. Собственное тело перестаёт доставлять ей радость — теперь она чувствует себя измазанной, нечистой, нехорошей. Интересно, что автор оставляет на суд читателя, действительно ли она лишь нехороший живой труп, быстро чахнущий, грязный и сам вопиющий о своей мерзости, или она, напротив, всё ещё абсолютна и хороша, или что-то ещё. В результате всех этих душевных страданий Елена кончает с собой.

Теперь выводы: рассказанная история взывает к моей деликатности, необходимости не только не осуждать человека, но и смотреть на него чистым дружелюбным взглядом, ибо я ответственен не только за тех, кого приручил, но и за то, какие сигналы посылаю в окружающий мир, что внушает людям соприкосновение со мной, ведь, как оказалось, не только слово, но и взгляд могут убить. В отношении данной истории это хорошо видно, ведь всё могло обернуться иначе. Ещё два слова о наших сигналах: я как-то слышал об одном монахе, который, натолкнувшись на купающуюся женщину, расплакался от умиления перед её красотой, - и я чувствую сильнейшую нежность к этому парню, хотел бы и я так (или у меня уже что-то такое было — не помню).

p.s
Или Елена просто дура и вообще сама виновата...