Экватор

Луиш-Бернарду, прочитавший подробный список всех заказов, сделанных с острова за последние двадцать лет, пришел к выводу, что на всю провинцию было только одно пианино, которое в прошлом году приобрел супруг некой ностальгирующей сеньоры. Наверное, было бы интереснее служить губернатором какой-нибудь винной фермы в Доуру. Но больше всего его тревожило отсутствие каких-либо развлечений, на которые он почему-то был заранее настроен.
Его охватила тоска человека, которому суждено на три года запереть себя на небольшом острове, затерянном в просторах океана, в окружении девственных джунглей, где все обещало быть до отчаяния одинаковым и монотонным каждый божий день. По какой-то особой причине до самого последнего времени, еще каких-то лет сорок назад, Сан-Томе́ являлся колонией, куда в наказание ссылались самые отпетые негодяи королевства. Вряд ли для предстоящего ему губернаторства можно было подыскать тюрьму лучше и совершеннее, чем эта…

Конечно, проблемы этих двух заморских провинций отличались друг от друга. В то время как богатство Анголы было довольно разнообразным, Сан-Томе́ зависел целиком только от двух продуктов – кофе и какао, годовой объем производства которых составлял около тридцати тысяч тонн. Это было больше, чем производила Аккра[31], с ее восемнадцатью тысячами тонн, и Камерун – с тремя тысячами. Больше выдавал только бразильский штат Баи́а, тридцать семь тысяч тонн в год, однако качество культур, производимых там, было ниже, чем на Сан-Томе́. Главное же различие между Анголой и Сан-Томе́ заключалось в том, что одна из этих стран имела многообещающие перспективы и богатства, которые еще предстояло расследовать и освоить, а другая уже нашла свою «жилу». И это, по сути, единственное природное богатство позволяло ей быть в целом самодостаточной и успешно развивающейся колонией.

Долгие и монотонные часы плавания вдоль побережья Анголы дали ему представление о том, насколько другой и огромной, по сравнению с Сан-Томе́, была эта земля. Ее площадь составляла миллион двести сорок шесть тысяч семьсот квадратных километров против восьмисот тридцати четырех, приходившихся на Сан-Томе́, и ста двадцати семи – на остров При́нсипи. На этих двух маленьких кусочках земли на экваторе жили всего-навсего сорок пять тысяч негров, почти все привезенные из Анголы, и около полутора тысяч белых, примерно тысяча триста на Сан-Томе́ и не более двухсот на При́нсипи. Из этого количества, по прикидкам Луиша-Бернарду, пять сотен руководили и управляли работой на плантациях, другие две сотни принадлежали к администрации, относились к полиции и военным, и примерно триста человек были коммерсантами, служителями церкви и работниками в других сферах. Оставшиеся были женщины и дети. Ангола, в свою очередь, имела полмиллиона жителей, согласно переписи, проведенной только в прибрежных округах – Луанда, Лобиту, Бенгела и Моса́медеш – плюс сложно поддающееся подсчету количество жителей огромных, большей частью не исследованных внутренних районов страны, наверное, еще два миллиона.

Луиш-Бернарду всегда был и останется, какая бы судьба его ни ожидала, человеком сложившихся твердых убеждений относительно того, что он считал для себя главным: он был против рабства, за колонизацию, но современными и цивилизованными методами. Только это, по его глубокому убеждению, во вступившем в свои права двадцатом веке гарантировало право на владение тем, что когда-то было открыто или завоевано. Он верил, что, как записано в американской конституции, все люди рождены свободными и равными и что только ум, талант и труд – ну и, может, еще везение – могут по праву отличать их друг от друга. Именно это, а не сила, произвол и бесчестие. Но, спрашивал он сам себя: что на самом деле так волновало Англию – рабовладение как таковое или же просто защита ее собственных коммерческих интересов в колониях? Действительно ли англичане, французы и голландцы обращались с неграми лучше, чем португальцы, или все это было чудовищным лицемерием, при помощи которого более сильный диктовал более слабому свои правила?

Как можно считать рабами негров, которых  освободили от рабства те самые землевладельцы с Сан-Томе́, которые купили и заплатили за них тем, кто (и это именно так и было!) содержал их в абсолютно рабских условиях в ангольской глубинке, куда еще не дотянулась государственная власть? Этих людей везли на Сан-Томе́, где кормили, давали жилье, предоставляли медобслуживание и платили зарплату. И, наконец, с другой стороны, спрашивается: можно ли считать свободным человеком раба, которого освобождают на том условии, что его немедленно отправят на работу далеко от родных мест и от его близких, даже не удосужившись спросить, хочет ли он этого?

Под давлением англичан Кальейруш-и-Мене́зеш был уволен со своего поста, после почти полутора лет губернаторства в Анголе, и такие «переводы» рабочей силы были резко сокращены, сначала до четырех черных на корабль, а потом и вовсе запрещены. Однако это обстоятельство заставило министра по делам колоний серьезно задуматься и разрешить отправку работников на Сан-Томе́ из других португальских колоний – Мозамбика и даже из Макао, что на Китайском море! Потом же, спустя какое-то время, когда для видимости были приняты меры, необходимые для того, чтобы успокоить англичан, все вернулось к прежней практике, и Ангола снова обрела статус главного поставщика рабочей силы для Сан-Томе́. С тех пор, за почти сорок пять лет, практически ничего не изменилось. Повторялись как приведенные факты, так и аргументация.

Англичане продолжали давить, напомнив, что у них нет соглашения с Францией, а с Португалией есть, и что, по его условиям, они требуют прекратить транспортировку ангольцев на острова Сан-Томе́ и При́нсипи. Кальейруш-и-Менезеш остался непреклонным, отстаивая свои доводы, и приказал вернуть английским уполномоченным присланное ему письмо, сказав, что впредь станет принимать от них только компетентную «информацию» и будет проверять ее через английского консула. Тем временем, в удовлетворение настойчивых просьб со стороны островных плантаторов, где количество черных наемных рабочих из-за случившей ранее эпидемии оспы сократилось наполовину, генерал активизировал отправку нового контингента – были они рабами или нет, это другой вопрос – на Сан-Томе́. Предвидя жалобы англичан, адресованные Лиссабону, он объяснился перед министром: «Чтобы Ваше Превосходительство могло оценить жертвы, на которые владельцы плантаций идут по причине нехватки рабочих рук, сообщаю Вам, что они вынуждены нанимать свободных граждан и даже выкупают рабов или платят выкуп за вольнонаемных, предоставляя потом им всем свободу. Затем, уже свободными по статусу людьми, их везут на Сан-Томе́. Здесь же тем не менее они снова оказываются вынужденными забыть полученное в Анголе освобождение от рабства, поскольку на островах они уже поступают к тому работодателю, который заплатит за них бо́льшую цену. Вся эта ситуация, Ваше Превосходительство, требует вашего личного участия и дополнительной поддержки».

– Знаете, кому удавалось лучше всех общаться с англичанами, кто на самом деле мог их по-серьезному заарканить? Таким человеком был мой выдающийся предшественник на этом посту, генерал Кальейруш-и-Мене́зеш. Вы, кстати, когда-нибудь слышали о нем?
Да, Луиш-Бернарду знал историю этого генерала, легенды о котором передавались из уст в уста среди плантаторов на Сан-Томе́. Его деловая переписка хранилась до сих пор в специальной папке столичного министерства. В 1862 году, двадцать лет спустя после подписания договора с Англией, английские уполномоченные представители в Анголе обратились с жалобой к губернатору о том, что португальские корабли занимаются торговлей и перевозкой рабов из засушливых районов этой страны на плантации Сан-Томе́ и При́нсипи, вероломно нарушая таким образом соответствующий двусторонний договор. Кальейруш-и-Мене́зеш дал им письменный ответ, повторив обычные аргументы о том, что так называемые рабы являются все либо свободными, либо освобожденными людьми. Все они получают жалование и могут вернуться домой, когда захотят, хотя очевидно, что они предпочтут остаться на Сан-Томе́, нежели вернуться к своим варварским условиям в Анголе. У каждого из них существуют соответствующие документы, включая паспорт, и что юридически речь идет всего лишь о рабочих, которые мигрируют из одной провинции империи в другую. Генерал при этом поинтересовался у англичан, почему они, например, сначала не проверят французские корабли, которые, ни от кого не скрываясь, занимаются перевозкой рабов из Гвинеи на Антильские острова.

Однако англичане имели собственные представительства в Анголе и были полны сил. Ливингстон по пути в Лондон, после выполнения порученной ему миссии по исследованию устья Нила, останавливался в Луанде. В Королевском географическом обществе, которое финансировало его поездки, он намеренно не упомянул о своей встрече в ангольской глубинке с португальским исследователем Серпа-Пинту, настояв на том, что не встречал ни одного европейца в бескрайних лесах Анголы. В Луанде находился английский министр-резидент, консул, представители флота, военный атташе, а также два командированных сюда уполномоченных, в чьи обязанности входил неофициальный надзор за соблюдением запрета на работорговлю.