Трилогия. В трех томах

— Мы тоже будем втянуты в эту войну в ближайшие пять лет: я кладу пять как самый крайний предел — в прошлый раз немцам понадобилось всего три года, чтобы совершенно потерять голову и втянуть нас в войну, причем теперь мы точно и не знаем, кто будет нашим врагом, но потом уже будет поздно…

Шел 1940 год. Маньяк-нибелунг разорил Польшу и пошел на Запад, где ему продали Париж, эту блистательную всемирную куртизанку, как простую потаскушку, и только благодаря стойкости английского характера он повернул на Восток; еще год — и человек, ставший во главе государства после Ленина, будет нашим союзником.

— Не трать времени, раскаиваясь в ошибках. Просто не забывай их.

- Рэтлиф сто раз мне говорил: «Человек, в сущности, не зол, просто он ничего не понимает».

А через месяц был Мюнхен. Потом — пакт Сталина с Гитлером...

— Какая строчка, какой страх или даже поэма может сравниться с тем, что человек отдает жизнь, чтобы сказать «нет» таким, как Гитлер или Муссолини?

— Она права. Она абсолютно права, и слава богу, что это так. Ничто не пропадает зря. Ничто. Ничто.

Женщины вообще друг друга не слушают, им это, может, и не нужно, они как-то умеют общаться без слов, еще до того, как заговорят.

Потом наступило рождество 1938 года, последнее рождество перед затемнением.

Ей досталось безмолвие: громовой удар навеки заключил ее в нерушимое, замкнутое одиночество, и пусть все другие несутся в грохоте и в толчее к цели — хоть и оказывается, что цель-то у края пропасти, как в старых чаплинских фильмах.

Словно вся Европа (да, конечно, и мы тоже, везде было полно американцев) говорила: «Раз так выходит, что Зло всеми признано и не только общепринято, но и преуспевает, давайте все станем на сторону Зла и тем самым претворим его в Добро».