Все те незриме світло

Оба моих дедушки прошли Великую Отечественную. Мамин папа, пробывший в Бухенвальде, не дожил несколько лет до моего рождения. А вот своего любимого дедулю, я отлично помню, и любовь моя к нему ничуть не уменьшилась, хоть со дня его смерти уже прошло тринадцать лет. И чем взрослее я становилась, тем лучше понимала, почему дедушка, когда мы с братом просили рассказать его о войне, рассказывал нам лишь о своем верном друге – коне, рисовал его, но никогда не говорил о боях; теперь я отлично понимаю папу, который не может смотреть военные фильмы, маму, в глазах которой видны слезы каждый День Победы, самый светлый, самый главный праздник в истории наших стран, в моей семье и мой самый любимый день в году.
Думаю, справедливо утверждать, что Вторая мировая война – самая трагичная страница в истории человечества. Я физически не могу читать в год больше двух-трех книг, посвященных этой теме. А в этом году две из них выпали мне в мае – советская классика и современный «западный» взгляд на эту эпоху.
Читать их я начала одновременно. Но вот эффект, произведенный ими, оказался абсолютно разным: «ту самую советскую книгу» (на момент написания данной рецензии) я еще не дочитала, а вот с «шедевром» мистера Дорра мы простились недели две назад. И дело совсем не в объеме этих двух книг.
Прежде, чем приступить к чтению книги, прочитала ряд восторженных отзывов и рецензий. Это меня насторожило, учитывая то, что:
а) автор книги – американец, а это, на мой сугубо субъективный взгляд, практически гарантирует маловероятность того, что книга о войне мне сможет понравиться, так как эта тема сразу превратится в выжимающую слезы читателей мелодрамму, в которой война – это лишь фон;
б) к той войне, которую он описывает, Дорр не имел никакого отношения. Он родился в 70-х гг., а (опять-таки, по моему субъективному мнению), чем больше времени проходит с момента окончания войны, тем хуже становятся книги, посвященные ей;
в) я выросла на советских книгах и фильмах, посвященных теме Великой Отечественной, большинство из которых создавались людьми, которые сами пережили эти страшные годы. Этим историям ты веришь с первой буквы и до последней, а чтение книги или просмотр фильма превращается в тяжелое испытание, кажется, что ты и сам оказался там ненадолго, и из этого недолгого путешествия каждый раз возвращаешься немного изменившись. К сожалению, ни одна зарубежная художественная книга, посвященная той войне, не произвела на меня такого впечатления: они все воспринимаются исключительно как литературные произведения, некоторые герои которых вызывают те или иные эмоции, но в их реальность я ни разу не поверила;
г) множество восторженных отзывов на новое произведение, как правило, гарантируют то, что книга мне вряд ли понравится. И не потому, что я стремлюсь выделиться, продемонстрировать свою «непохожесть на серые массы». Просто, в последнее время это для меня норма.
Но, пожалуй, пора перейти к более подробному анализу данной книги.

• Язык произведения. Книга читается очень легко. Пожалуй, даже слишком легко. Язык произведения достаточно беден. Но, вполне возможно, это недостаток перевода, а так как оригинал я не читала (да и думаю, мне не захочется его читать), не могу с уверенностью сказать, что это недостаток стиля автора (хотя что-то мне подсказывает, что и язык оригинального произведения не отличается какими-либо выдающимися данными).
• Структура произведения. Сначала мне даже показалась немного интересной: переход от истории Мари-Лоры к истории Вернера, плюс поиски «Моря огня» (очень старого и дорогого камня, поиск которого (как оказывается), был важной целью для Гитлера). Но в итоге это так ни к чему и не привело: финал произведения достаточно предсказуем и банален.
• "Мистическая" составляющая. Тот самый алмаз «Море огня», который притягивает несчастья к своему обладателю, но в то же время гарантирует ему бессмертие. И книги не хватило только утверждения прямым текстом, что именно этот камень и является главной причиной начала Второй Мировой, так как война началась вскоре после того, как в музее открыли миллион замков, за которыми камушек и был запрятан. На мой взгляд, данная сюжетная линия – бессмысленная трата нескольких сотен страниц.
• Персонажи. Все они такие… шаблонные… картонные… Слепая девочка, которая, казалось бы, своим неиссякаемым оптимизмом и любознательностью, должна вызывать симпатию; сирота, в котором обнаруживаются гениальные способности к математике и физике, попадая в школу для «цвета нации», иногда ведет себя так, что те или иные его способности должны бы вызвать в читателе негодование; специалист, одержимый поиском «волшебного» камня, который не останавливается ни перед чем, которого просто обязаны ненавидеть все читатели; все второстепенные персонажи (отец и странный дядюшка Мари-Лоры, обитатели приюта, в котором вырос Вернер, ученики и преподаватели школы, фашисты) тоже по замыслу автора должны были вызвать во мне, в читателе, определенные эмоции. Проблема в том, что ни одному из них не удалость достигнуть поставленной цели. Единственное, что вызвало во мне эмоции – описание русских солдат, но, боюсь, эффект, который оно на меня произвело… не совсем такой, какой был запланирован автором. Но об этом позже.
• Сюжет. До ужаса предсказуемый и банальный. Единственное, что оставалось для меня своего рода «загадкой» - это выживет ли отец Мари-Лоры. Все остальное – в стиле банального голливудского «хэппи энда». Кстати, несмотря на все описания, меня не покидало ощущение, что я скорее читаю сценарий к фильму, нежели художественное произведение.

  Не буду оригинальна. Как и на большинство читателей данной книги на нашем сайте, самое сильное отрицательное впечатление на меня (а в моем случае, единственное) произвело описание «того самого эпизода». Самые плохие люди в этом произведении совсем не фашисты, а, естественно, вечно пьяные, вонючие, похотливые русские, пришедшие в Европу в 45-м году не для того, чтобы освободить ее от «коричневой чумы», а лишь с одной-единственной целью – отомстить, разрушая на своем пути все, что только можно и насилуя всех особей женского пола (а, собственно, почему только женского???) . А фашисты, оказывается, никаких зверств не устраивали, а когда по ошибке убили невинную женщину с ребенком, даже всей командой испытывали муки совести. После этого эпизода книгу я дочитывала уже с одним-единственным чувством – чувством брезгливости.

Такая легкость.
Практически по Кундере: невыносимая.
До зубного скрежета, улыбки сквозь слезы и запрета на ложь. Не лгать, не умалчивать. Говорить только правду, раскрывая старые раны, раскапывая крупицы истины в прошлом.

Вспомнить то, о чем часто забываешь.
Когда страшно маленьким детям, они закрывают ладошками глаза и верят, что они в безопасности.
Когда страшно взрослым, они пишут книги. Или читают их. Упустив из виду очевидный факт, что монстры и сожаления, притаившиеся на страницах, могут сделать очень больно. Но могут и согреть изнутри, убедить, что пора убрать ладони и посмотреть на мир.
Прямо сейчас. Пока ты есть. И пока ты здесь.

А там, среди света, который мы не увидим, летят листы календаря. Из солнечного Парижа 1934-го в бомбежку прибрежного городка спустя десять лет. Заглядывают в военную немецкую школу 40-х годов, где даже стены дрожат от патриотизма и жестокости, а вместе с каплями пота из мальчишек по крупицам выдавливается человечность. Стремительно уносятся на тихую кухоньку, где однажды соберутся уставшие женщины, которые хотят борьбы и жизни под чистым, свободным небом. Которое одно для всех, без проверок расовой чистоты и условностей.

Между оторвавшимися датами скрыто так много судеб. Некоторые останутся где-то там, незабытые, но потерянные. А две судьбы пересекутся. Всего на один день. На целый день. Слепая девочка и мальчик с мечтами. Потерянная девушка и потерявшийся юноша. Так мало прожито и так много пережито.

.Она.
С миллионом звездочек. Яркими красками в голове и темнотой перед глазами. Чтобы выйти из дома, она учит макеты города, выпиленные заботливыми руками. Каждый шаг - это удар тросточки о тротуар. Выход из дома - четкий маршрут выстроенный в голове. Шаги, канализационные решетки посчитаны, можно открыть дверь. "Двадцать тысяч лье под водой" шепотом, вполголоса, но читать. Улитка, улиточка.
Мари-Лора. Светлая. Сильная. Бесстрашная.
Найдешь ли ты свое море? Сможешь управиться с ключами, которые так бездумно выпали тебе?

.Он.
Сиротский приют, даже с самым любящим воспитателем все равно не дает дом. Только в сестре и мечтах есть смысл. Главная радость - передачи неведомого ученого, которые откуда-то приносят радиоволны и сами приемники. Чинить, собирать, разбирать. Думать о том времени, когда станешь инженером. Ещё не зная, что не управляешь своей жизнью. Первый взрослый выбор ещё в детстве. Оставаться верным себе или приспособиться.
Верить и не верить в войну, твердить себе, что так надо. Одевать наушники и снова нести смерть. И надеяться, что когда-нибудь выпадет шанс изменить это.

Эта книга - удивительное явление.
Очень легкая, практически воздушная. И это при всей той боли и ужасе, которая спрятана практически на поверхности. Сюжет ведет за собой, путает своими хитросплетениями, но ни разу не дает потеряться или заскучать. С трудом отрываясь, не замечая, как пролетели ещё страницы, читатель послушно следует за Энтони Дорром по невидимому миру. Это невероятно!
Переливы слов, филигранная работа переводчика, не упустившего тонкости языка и наполнившего текст жизнью. Есть много причин сравнить эту книгу с "Книжным вором", одна из них перевод. Насколько коряво выполнен он там, настолько изящен, невесом тут. И эпитеты, такие же своеобразные, как и у Зусака, хотя здесь, по ощущениям, они удачнее подчеркнуты переводчиком . [Мари-Лора слышит, как консервный нож открывает банку, как льется в миску сироп. Через секунду она уже ест ломтики влажного солнечного света.]

Умная. Грустная. Очень сильная книга.
Однозначно в любимые. Широко открыть глаза, не сдаваться и верить.

Ох божечки, сколько копий уже сломано вокруг «Невидимого света», некуда ступить, чтобы не порезаться. Как видно по оценке, я на стороне тех, кто от книги если не в восторге, то близко к тому. Образный, красивый текст. Прекрасная история, сплетенная их нескольких судеб, тонких нитей, которые война скомкала в один клубок. Постоянное ощущение грядущей бури – читатель все время на шаг впереди сюжета, и это напряжение невыносимо. Сейчас грянет гром, сейчас грянет. Кинематографичность, модная сейчас, не без этого; но если бы сняли фильм по этой книге, он был бы, мне кажется, очень красивым, насколько может быть красивым опустошение. И образы-рефрены, красивые и умиротворяющие: книга, раковина, музыка, радио. Они помогают устоять на ногах в этой чудовищной, страшной войне, и не сойти с ума.

И вместе с красотой здесь важное подается честно, без излишней слезливости и драмы. Как есть. Каждый может оказаться победителем и побежденным, каждый может быть в роли жертвы или тирана, и необязательно любить убивать, хотеть убивать, чтобы убивать. Просто люди – маленькие, невесомые, война скомкает и выбросит, не спросив.

Не могу пройти мимо споров, разгоревшихся вокруг романа. Многие говорят, что роман совсем не такой, какие пишут повидавшие войну воочию, и вообще негоже какому-то американцу, рожденному в семидесятых, браться за эту тему. Ну разумеется, те, кто прошел войну и выжил, написали другие книги. Разумеется, никто не сможет написать так же; хочется добавить – и слава богу, что не сможет. Но Вторая мировая война – огромный шрам на лице человечества. Для переживших ее это до последнего вздоха будет шрам открытый, кровящий, бездонный, гниющий и зловонный, как сам ад. Для моего поколения это скорее рубец – но все равно уродливый, зудящий, никуда от него не деться. История – не человек, пройдет несколько столетий, и даже этот рубец затрется, поблекнет. Но еще долгие годы война останется в сознании человечества как одно из самых страшных его событий – если не самое страшное. Разумеется, она будоражит писателей (художников, режиссеров, музыкантов, и т.д.), и будет будоражить впредь. Разумеется, о ней будут писать (книги, музыку, картины, снимать фильмы). Имеет ли право на такую книгу сорокалетний американец? Да, имеет. Он человек, великая война – это и его история тоже.

Еще читатели увидели оскорбления в адрес русских солдат. Я не увидела.
Я увидела доведенных до исступления людей, которых война морально раздавила. Увидела чудовищную усталость сродни той, которая одолела Вернера в конце концов. Увидела, как солдат, насилуя первую попавшуюся девушку, повторял имена друзей, погибших на его глазах. Солдат оказался русским, а девушка – немкой. Парой сотен страниц ранее немецкие солдаты обливали водой бежавшего пленного, привязанного к столбу одной морозной зимней ночью. Расстреливали невинную женщину и ее маленькую дочь за то, что они спрятались в шкафу. В немецких школах для будущих солдат была пропаганда: русские – звери, никого не щадят. Во французских городах шли слухи, что немцы – звери, забирают юных девочек, особенно им нравятся слепые.
Еще я увидела восхищение русскими партизанами – как они доставляли столько хлопот немецкому наступлению, не имея практически ничего, ни техники, ни организованности. Кажется, этот эпизод увидела только я.

Когда война, очень тяжело разобраться, что на самом деле правильно, что хорошо, что плохо. Мало кто по-настоящему плохой; с обеих сторон стреляют люди, доведенные до отчаяния, запутавшиеся, потерявшиеся, раздавленные.

Я не могу назвать «Весь невидимый нам свет» безупречной книгой. Мне, например, показалась лишней мистическая линия с драгоценным камнем, а в целом роман несколько затянут: есть такой момент, когда предгрозовое ощущение все никак не перейдет в громовой удар, и от тянущейся ноты начинаешь уставать. Как будто автору хотелось сказать больше, чем того требовал роман; даже в конце, когда уже, кажется, история завершена, он говорит еще, еще, никак не может остановиться. Кому-то, конечно, не придется по вкусу и слог, и нелинейное строение, и персонажи, хотя мне все это было очень по душе. Но, пожалуйста, не нужно искать войны и злобы там, где их нет. Этого в мире и так через край, даже если совсем не искать.

"Весь невидимый нам свет" - это пафосная пустышка, литературный выкидыш от того, кто понятия не имеет о том, о чем пишет. А присуждение премий такой вот "литературе", на мой взгляд, просто плевок в сторону тех, кто на этой войне был и все видел своими глазами. И чего я, собственно, ожидала от американца, родившегося почти через тридцать лет после окончания войны? Меня, как любого русского человека, конечно, возмутило отношение Дорра к русским и их вкладу в Победу (да и не только русских, а всего Советского Союза, господин Дорр, судя по всему, о существовании такой страны не знает вообще). И я не пойму, что меня задело больше: то, как русские описаны ближе к концу или то, как он упорно игнорит их на протяжении всей книги. Но, даже если исключить возмущение, вызываемое национальной принадлежностью, книга все равно останется пустышкой. Скудный язык, скучное повествование, история никакая, герои неинтересны. Мистер Дорр писал с замахом на громкую экранизацию. На экране его потуги будут смотреться эффектно. Гораздо эффектнее, чем в книге. Очень многие современные американские авторы сейчас грешат этим - пишут на экранизацию. А в итоге мы, читатели, получаем весьма посредственный продукт и недоумение, мол, как это могло схватить столько премий?

Автор четко, даже навязчиво, дает нам понять, что мы должны чувствовать по отношению к тому или иному герою. Не люблю, когда вот так вот навязывают свое мнение. Автор ведь рассказчик, он должен давать волю своему читателю самому решать, что и о ком думать. Это, опять же, еще одна черта современной американской литературы. То ли они считают своих читателей не способными правильно оценить ситуацию, то ли считают людей слишком тупыми, но факт остается фактом - решать, как относиться к персонажам, автор не дает. А в итоге, отношение ко всем героям и вовсе никакое. Герои шаблонны, история предсказуема и... нельзя Вторую Мировую Войну делать фоном истории. Эта война была таких масштабов, что никогда не станет "фоном", книга может быть либо о ней, либо ни о чем, если попытаться сделать те страшные годы лишь декорацией к своим выдумкам. Я считаю, что автор просто не прочувствовал масштабы тех событий, что происходили в мире в те годы. И лучше бы он взял за основу какую-нибудь придуманную войну... Тогда все не выглядело бы таким пластиковым, искусственным... Его "оккупация" - это прям отдых в санатории какой-то, он пытался, выжимал из себя что-то... для американцев, возможно, даже эта "мягкая версия" оккупации станет ужасающей, но людям, выросшим на книгах тех, кто действительно был на войне и на рассказах бабушек и дедушек, такая оккупация отдает американским фильмом, нацеленным на снятие максимальной кассы, со стройными белозубыми актерами без единого изъяна во внешности. Ничего, похожего на документальность. А история с волшебным драгоценным камнем - вообще без комментариев. Видимо, война настолько скучная тема, что надо добавить к ней дополнительного экшена, иначе Пулитцеровскую премию не получить. А вообще, похоже, что Пулитцера может получить любой американский русофоб.

Я не ожидала многого от этой книги, просто хотела составить свое мнение о такой нашумевшей истории (в этом году о ней трындели из каждого утюга), тем не менее, даже я осталась разочарована. Я просто не понимаю тех, кто поставил 5 этой истории. Неужели они не читали ничего лучше? Тысячи книг написаны лучше: стилистически, сюжетно, исторически. Тысячи недооцененных авторов, пока мы тратим время на таких, как Дорр.

Ну... в общем... как это... того. Самого. Не понравилось мне.
Не знаю уж, что там автор вынашивал более 10 лет, как сказано в аннотации, но мне оно не подошло.
Как-то странно говорить про книгу, что ее единственным достоинством является определение "легкое чтиво". Про войну же как никак. А мне не страшно, не горько, не больно и вообще никак. Обидно, быть может. За персики.

Да, перед чтением мне было жутко представлять слепую девочку Мари-Лору во время войны, но оказалось, что у девочки и не было особо никакой войны. У нее был чудный папа, который сотворил для нее макет парижского района, а затем и макет Сен-Мало, куда они переехали, спасаясь от немцев, чтобы она помнила все улицы, все пешеходные переходы, все уличные колонки, все ливневые решетки, папа молодец. Дочь тоже. Но... это могло быть куда как волнительнее.
Да, перед чтением мне было довольно любопытно, как автор расскажет о члене Гитлерюгенда, натуральном арийце-сироте, техническом гении Вернере. И в книге было довольно любопытно читать про его способ ремонта радиотехники - воображением. И даже про школу (тот самый Гитлерюгенд) тоже. Любопытно. Вернер - молодец. Но... это могло быть куда как волнительнее.

Мне не хватило в книге драмы. Эмоций. Слез. Надрыва. Ну вот Мари-Лора читает(слушает) письма отца из концлагеря, где он пишет, что их кормят перепелами и рябчиками, и сидит... и надеется, что его так и кормят. Ну да, ежу понятно, что хорошо, если вообще кормят, но Мари-Лора таки надеется. Или вот день рождения у Этьена, дяди Мари, а их экономка неведомо откуда достала консервированные персики со словами "ну нигде не достать нынче". Что? Персики? Во время войны? И жалуются? Вот сравнительно недавно читала про баланду... не? Ее достать легко было? Что-то меня переклинило на этом "правильном военном питании", но я помню рассказы моей бабушки, как они во время голода жрали (не ели, жрали!) лебеду и крапиву, жевали кожаные подошвы от ботинок, грызли дубовую кору. И как-то меня эти персики уже не радовали.

Я признаю за странами вроде Франции, Англии, Испании право на собственные истории, у них была такая вот война, ну ладно. Но не надо ждать от меня умиления от 4х-этажного замка с мягкими кроватями и горячей водой. И персиками. Твою мать, да эту горячую воду мне до сих пор отключают веерно, а ведь не война вроде. И мне должно быть их жаль? И тем более не надо ждать от меня радости от книги, где советские солдаты представлены монстрами, жаждущими изнасиловать всех немок на свете, да на кой им эти пейзанские телеса.

Печальный, может быть, даже горький финал меня не так уж и огорчил. Умерли те то и те то. У меня прабабка шестерых детей, включая приемных, подняла без мужа, который погиб на той самой войне, которая у них оказывается с персиками произошла, без всяких там пособий, "пропал без вести, не умер же". В общем, не смогла я прочитать эту книгу без какого-то даже генетического возмущения, слишком уж книжные горести кажутся ненастоящими. Не о Второй Мировой.

Я читала много книг о войне. Хороших, сильных. Я читала Васильева, Быкова, Василевскую, Рыбакова. Читала и современных писателей, которые по воспоминаниям дедов-ветеранов смогли найти суровые и горькие слова о прошедшей войне.
Так вот, эта книга мне не понравилась. Я не увидела в ней ничего чудесного и не поняла, за что там дали Пулитцеровскую премию.
Широкая реклама, вхождение во всевозможные ТОПы. А на деле — очень средненький роман с весьма невыразительным языком и совершенно искусственными героями.
Да, и ещё с вполне себе мирной оккупацией, с сознанием, что войну выиграли американцы, а фашисты, по сравнению с русскими, просто мальчики-зайчики, которые случайно попали не туда.
Это моё общее впечатление от книги. Моё личное. Не надо укорять, что "не увидела" страниц о школе подготовки немецких солдат, о трагических арестах и некоторых смертях. Видела и внимательно читала.
Но вот про "зверей и чудовищ" написано более ярко и с бОльшим негодованием. Эх...
Я понимаю, что у каждого своя война, но хотелось бы всё-таки читать реальные вещи, а не выдуманные рассказы, да ещё и приправленные приключенческой историей.

Встречаются книги, в которые влюбляешься с первых слов – и проносишь эту любовь через весь текст. Ты все еще замечаешь неудачные места; ругаешь автора, посмевшего решиться на неприятный тебе сюжетный поворот; вздыхаешь, кое-как проскакивая через заунывные моменты. Но, как это бывает в любви, в итоге прощаешь этой книге все и ставишь ей высшую оценку.

А бывает наоборот: понимаешь же, что книга неплоха, что она может нравиться – но что-то в тебе сопротивляется ее очарованию. Признавая достоинства такой книги, ты все же еле ее терпишь, а закончив, с облегчением вытираешь лоб: боже, она не бесконечная!.. Так у меня вышло с книгой «Весь невидимый нам свет» за авторством Энтони Дорра. С одной стороны, я понимаю тех, кому она понравилась. С другой – в моем понимании она плоха и мне хочется ее злостно разругать. Оттого заранее извиняюсь, если моя рецензия заденет вас. Если вы – поклонник «Света…», лучше не читайте дальше, не тратьте свое время.

…На дворе были 1860-е. Первый значимый роман десятилетия у нас – «Отцы и дети» Тургенева от 1862 г. С 1865 по 1869 гг. публикуется роман-эпопея Толстого «Война и мир». В 1866 г. выходит в свет «Преступление и наказание» Достоевского. За рубежом гремят «Алиса в Стране чудес» Кэрролла (1865), «Отверженные» Гюго (1862) и романы Жюля Верна, включая «Детей капитана Гранта» (1868).

По меркам литературных 1860-х «Весь невидимый нам свет» может получить лишь 3 балла из 10.

Перескочим в 1940-е (в которые и развиваются основные события книги). В 1940 г. Шолохов заканчивает «Тихий Дон». В том же году публикует свой роман «По ком звонит колокол» Хемингуэй. В 1942 начинает свой литературный путь Камю с повестью «Посторонний». В 1943 г. появляются «Маленький принц» Экзюпери и «Поэма без героя» Ахматовой. В 1944 г. выходят «Два капитана» Каверина. 1945 г. – это Ремарк с «Триумфальной аркой». В 1947 г. публикуются «Доктор Фаустус» Томаса Манна и «Чума» того же Камю, а в 1948 г. – роман Оруэлла «1984».

Итак, по меркам литературных 1940-х «Весь невидимый нам свет» может получить те же 3 балла из 10. Максимум – 4 балла. Извините, но сравнение явно не в пользу Энтони Дорра (да не в обиду ему будет сказано).

Не знаю, как оценивать «Весь невидимый нам свет» по современным критериям (и не совсем ясно, с чем сравнивать сейчас, вблизи-то не увидать лицо литпроцесса), но по мне книга эта – типичный середняк. Она написана настолько хорошо, чтобы ее выделить из потока графомании и напечатать, а потом активно рекламировать. Безошибочный бестселлер – достаточно слезовыжимательный, на яркую тему (война!), без сложных мыслей (продать же много надо!) и с обязательным счастливым финалом (это не спойлер), дабы не травмировать особо впечатлительных читателей.

Описания у автора получились отлично. Это, можно сказать, самая сильная его сторона – все тщательно рассматривать, а потом выписывать. Атмосферно вышло. Но мне не хватило глубины. Много внешнего – все яркое, интересное. Словно на карнавал пришла. Словно музыкальную шкатулку взяла в руки – а она не открывается. Шкатулка, конечно, красивая – но красота эта будто бы неполноценная. Не этого ждешь от серьезной книги, получившей Пулитцеровскую премию и названной иностранными критиками «эпохальной».

Поразительно, что столь длинная (под 600 страниц) и охватывающая целое десятилетие книга почти лишена сложности. Война и нацизм – темы проблемные , разбирать их можно бесконечно, но за этим нужно копать вглубь, а не собирать поверху, ленясь взяться за «лопату».

Автор слишком положился на исторические источники. Книга словно бы сшита из чужих лоскутков. Нормально использовать исторические материалы, если книга у тебя историческая, – понятно. Но в итоге в произведении нет ничего личного, действительно прочувствованного. Описания оккупированной Франции хороши – но мы это уже много-много-много раз читали. Словно бы из пустого в порожнее переливают. С атмосферой нацистской Германии еще хуже – ну очень шаблонно вышло, карикатурно. Ни одного неожиданного интересного факта, ни одной малоизвестной грани. Кажется, автор всерьез был уверен, что в НАПОЛА терпеть не могли темноволосых немецких детей. И вообще темноволосых и темноглазых немцев, дескать, считали второсортными. Но… как бы… неплохо бы отличать плакатный нацизм от реальной жизни, иначе у вас герои даже наедине с возлюбленной будут, простите, зиговать.

Особо внимательные, думаю, даже смогут догадаться, откуда автор утащил ту или иную линию. Мне легче всего было узнать сюжет в НАПОЛА, с дружбой главного героя из рабочей семьи, этакого правильного фашиста, и мальчика из богатой партийной семьи, настроенного против. Это же, простите, «Академия смерти» (в оригинале фильм так и называется – «НАПОЛА»), известный германский фильм. Книга даже в мелочах умудряется подражать фильму. Финал только немножко автор изменил, чтобы узнавшие сюжет читатели перестали жаловаться на не изобретательность.

Оживить сие существо Франкенштейна могли бы яркие, живо прописанные герои со сложными мотивами и неоднозначными мыслями. Но – не мечтайте. Все герои максимально шаблонны. В книге на 600 страниц – только вдумайтесь! – нет ни одного интересного персонажа. Герои либо черные, либо белые. У каждого – по 2-3 черты характера. Боже упаси персонажу сделать шаг в сторону. Наверное, в этом случае писатель должен орать: «А ну стой, тварь такая! Тебе должны сопереживать! Не смей думать плохо! Читатели в тебе разочаруются!» Я в итоге никого не пожалела и не поняла. Нет, я пожалела о потраченном времени и выброшенных деньгах. Лучше бы я второй раз «Чтеца» купила, ей-богу, пользы бы и то было больше.

И помните: в книге русские показаны зверьем. Мне, соответственно, эту книгу не понять – необучена-с. Засим откланиваюсь.

Я всегда несколько побаиваюсь книг о войне, потому что они, как правило, или по-настоящему ужасные, а тебе этого спасибо, не надо, потому что у тебя и так бабушка в оккупации была, или откровенно, неприкрыто коммерческие - это когда автор не слишком незаметно прикидывает, что если на сто семидесятой странице гестаповец выколет глазки маленькой еврейской девочке и съест ее плюшевого мишку, то книга продержится в списке бестселлеров "Нью-Йорк Таймс" еще две тысячи лет. Ну и есть, конечно, случаи вроде назойливо программного фолксовского Birdsong, когда автор пятьсот страниц обтесывает о голову читателя мысль о том, что война - это плохо, используя художественные принципы, которые в истории человечества появились одновременно с палкой-копалкой и бронзовой мотыгой: полет окопных вшей над вырванными с корнем ногами, диарея и порушенная любовь, а то и все сразу.

Но в романе Доэрра ничего этого нет - точнее, не то чтобы там не было бы сюжетно мертвых девочек, морозов где-то под Украиной, ужасов гитлерюгенда и оккупационного сиротства, - только оно прописано не прямо тебе в глаза, чтобы застрять там моральным бревном и сплавиться вместе с водопадом слез прямо в душу. Нет, это книга в первую очередь про сплетение разрозненных человеческих историй, отдельные точки которых, так уж получилось, выпали на то время, когда мировой аппендицит загноился фашизмом.

Во Франции потихоньку слепнет шестилетняя Мари-Лор и ее отец, хранитель ключей в парижском музее естественной истории, вырезает для нее из дерева крошечную, но очень подробную модель их квартала, чтобы дочь училась видеть руками. В Германии восьмилетний Вернер, воспитанник сиротского приюта так и не опомнившейся от своего эльзасского акцента фрау Элены, находит первое в своей жизни радио, чинит его и вместе с младшей сестрой Юттой, арийской беляночкой, слушает далекие детские передачи на французском о космосе, солнце, звездах и движении света. Еще где-то, чуть глубже нарративного уровня, отзвуками первой мировой пишется судьба дяди Этьена, который сколько там - двадцать, шестнадцать лет - не выходит из своего узкого, высокого дома в Сен-Мало, обложившись книгами и радиоприемниками - будто мешками с песком - от грохота самой жизни. Еще где-то консервирует последние в мирном мире золотые окружья персиков мадам Меник, и где-то совсем-совсем глубоко дает черные завязи опухоль фон Румпля, которая всю книгу будет съедать его наряду с идефиксом обладания самым огромным голубым алмазом в мире - "Морским пламенем".
И затем эти неспешные круги на воде огромного моря жизни война сворачивает в один водоворот: Мари-Лор с отцом приходится бежать из оккупированного Парижа: спасать себя и тот самый голубой алмаз, Вернеру придется зажмуриться и спрыгнуть с закрытыми глазами с турника в самый центр нацистского флага, чтобы не взорваться в шахте, как его отцу. Дяде Этьену придется сделать шаг. Мадам Меник - организовать сопротивление из таких же неуемных старушек как она. Фон Румплю, придерживая гниющую опухолью мошонку, придется поползти по следу.

Рассказ об этих, таких меленьких на фоне прогорающего войной мира судьбах, выстроен как лоскутное одеяло: квадратик про Мари-Лор, засыпающую под звездным небом где-то не в Париже, потом прыг-скок к Вернеру, который мечтает о том, чтоб изучать в Берлине высшую математику, потом - к умеющему ждать фон Румплю, потом - к деревянным домикам отца Мари-Лор, потом - к птицам Фредерика и потом, еще дальше, снова Вернер и снова Фолькхаймер, снег, радиоволны, выстрелы в амбаре, ракушки, плеск океана, двести тридцать шесть шагов и шесть сточных канав до булочной. Весь роман поражает какой-то байеттовской глубиной и неторопливостью: подробным перечислением ракушек и прочих морских моллюсков, выстроенным на подоконнике по ранжиру шишками, долгим, почти осязаемым, течением пальцев по Брейлю, шипением омлета на сковородке, изобретением передатчика, ржавым стуком ключа в железной дверце, за которой - только соль, океан и улитки, звоном в ушах и чтением вслух под бомбами "Двадцати лье под водой".

Это не самый берущий за генетическую память роман о войне как таковой, потому что ее непосредственные ужасы похожи на вспышку справа - мелькнут страничкой и растворятся в обездвиженности оккупированного Сен-Мало, в стуке трости Мари-Лор и ненаписанных письмах к Ютте, в консервированных бобах и наполненной напоследок ванне. Это сюжетные портреты на фоне военного пейзажа, когда пустые окна и пустые желудки сливаются в серую грунтовку, которая делает только заметнее отдельные проявления невоенной, почти нормальной жизни: книги, ветер, весну и весь тот свет, которого мы не видим.

Наверное, эта книга тот случай, когда мои ожидания не совпали с реальностью. То ли я невнимательно прочла аннотацию, то ли заранее переделала сюжет в своей голове, но розово-ванильной истории любви немецкого мальчика и французской девочки не получила. В моём представлении союз враждующих сторон должен был произвести эффект разорвавшейся бомбы, когда для читателя стирается грань между "свой-чужой", когда нет языковых преград и разницы между национальностями. Миром правит только любовь, всё остальное тлен…. Здесь же, наоборот, автор не только подчеркнул особенности каждой нации, но и настолько мерзостно представил тех же русских, что боюсь представить те выводы, которые сделали иностранные читатели. Об этом чуть подробнее скажу ниже.

В общем-то, роман неплох. Сюжет затягивает, красиво выстроенный текст, его, правда, приятно читать. Продвигаясь от главы к главе, я всё ждала этой знаковой встречи незрячей француженки Мари-Лоры Леблан и солдата вермахта Вернера Пфеннига. Но истории главных героев идут параллельно друг другу практически всю книгу.

Мари-Лора показалась мне очень интересной девочкой. Потеряв зрение в раннем возрасте, она учится жить заново со своей слепотой, восстанавливает в голове те образы, что видела ранее, увлекается животными, приключениями и путешествиями. Всего лишь томик Жюль Верна и яркое воображение помогают ей перенестись из мрачной и суровой реальности в заоблачную сказку, таинственный подводный мир, наполненный морскими чудищами и опасностями. Она – девочка-ветер, воздушное создание, парящее в книжном пространстве. Мари находит успокоение в морской воде, улитках и раковинах. Шум прибоя, соленый ветер и крупинки песка все, что нужно для душевного спокойствия и равновесия.

Вернеру наоборот чужды радости природы, его стихия – техника, механика, электричество, физика. Незатейливые схемы, антенны, клеммы приводят мальчика в неописуемый восторг. У него золотые руки и ясный ум, бредящий радиотехникой. Он с легкостью разбирается там, где другие, более опытные мастера, разводят руками. Мечта Вернера попасть в самую престижную школу Эссена, где готовят национал-патриотов, а попросту "разводят отборное стадо для отправки на войну". Это попытка избавить себя от тяжелой судьбы шахтера. Это шанс стать ближе к любимому делу. Много позже Пфенниг поймет, как ошибочна была учёба в этой школе и всё, что с ней связано.

Дорр показывает читателю, насколько разнятся характеры героев, их жизненные ценности и взгляды. При этом умудряется одной главой показать их единство, дружбу, взаимовыручку. Автор пытается убедить меня, что Вернер, несмотря на жёсткую и жестокую школу выживания, остался всё тем же милым мальчиком, слушающим сказки по радио. Но с этого момента я ему не верю.

Более того, меня коробит ситуация с той рыженькой девочкой из Аугартена, которая так упорно напоминает Вернеру его сестру Ютту. Нацист, которого приучили к издевательствам как к норме ещё в той самой "элитной" школе, вдруг жалеет убитую девочку. Человек, для которого на долгие годы девизом стал слоган "Живи верно, сражайся храбро, умри смеясь" расчувствовался так, будто впервые за всю войну посмотрел смерти в лицо. Мёртвая девочка преследует Вернера в видениях, будто не ему в уши постоянно вливали "Ein Volk, ein Reich, ein Führer". А он слепо в это верил, а даже если и не верил, то не хватило ему духу быть честным хотя бы с самим собой. И здесь я увидела сильным не Пфеннига, а его слабого и вялого друга Фредерика. Мальчика-ботаника, который гонялся за птичками, пугался собственной тени, но не побоялся выйти против всех, показать своё "Я", сказать "не могу, не буду!". Впрочем, за что горько поплатился.

Что касается представлений автора о людях разных национальностей, то Энтони Дорр почему-то навешивает ярлыки на одних, обеляет других, и тут же противоречит сам себе, мол, книжные истории полны мнений под копирку. Хм, правда, самому автору этих стереотипов избежать не удалось. Судите сами. Он доказывает читателю, что Вернер не такой, каким видят его люди, он не фашист. Он хороший мальчик, просто…обстоятельства так сложились. Виновата система, но не он сам. И нельзя осуждать человека, даже если он прошел почти всю войну радистом, работая на фюрера.

"Ну конечно. В историях про войну все бойцы Сопротивления - решительные мускулистые герои, способные собрать автомат из канцелярских скрепок. А все немцы - либо богоподобные блондины, взирающие из открытых люков на разрушенные города, либо похотливые маньяки, пытающие еврейских красавиц. Тому мальчику просто не осталось места в общей картине. Он был почти неощутим, как будто рядом с тобой - перышко. И все же его душа светилась глубочайшей добротой, ведь правда же?"

И тут же с уверенностью показывает русских солдат, которые в принципе умеют только пить и насиловать женщин. По словам писателя это не бойцы-освободители, а какие-то варвары….

"Русские заявляются к ним ясным майским днем. Их всего трое, и это происходит лишь один раз. Они вламываются в брошенную типографию, ища спиртное, и, не найдя, начинают палить в стены. Треск, пуля отлетает от старого печатного станка, а в квартире на верхнем этаже фрау Елена сидит в полосатой лыжной куртке с сокращенным текстом Нового Завета в кармане, держит девочек за руки и беззвучно молится, двигая губами.
Ютта почти уверила себя, что русские сюда не поднимутся. Несколько минут кажется, что так будет, потом на лестнице раздается грохот сапог.
— Ведите себя спокойно, — говорит фрау Елена девочкам. Ханна, Сусанна, Клаудиа и Ютта — ни одной из них еще нет семнадцати; голос у фрау Елены тихий, но страха в нем не слышно, разве что огорчение. — Ведите себя спокойно, и они не станут стрелять. Я пойду с ними первой, потом они будут добрее……
….Пьяные шаги на верхней площадке лестницы. Русские заходят в чулан, гремят швабрами, по лестнице съезжает ящик со словарями, потом кто-то дергает ручку. Голоса, удары, треск, и дверь распахивается.
Один из них офицер. Двум другим никак не больше семнадцати. Все трое невообразимо грязны, но за прошедшие часы где-то щедро полили себя женскими духами. Они отчасти похожи на застенчивых школьников, отчасти — на сумасшедших, которым объявили, что они умрут через час. Особенно сильно разит духами от мальчишек. Один из них подпоясан веревкой вместо ремня; он настолько худ, что спускает штаны, не развязывая узла. Второй смеется странным ошалелым смехом….
Фрау Елена уводит мальчишек в другую комнату. Она издает лишь один звук — короткий кашель, будто чем-то поперхнулась.
Клаудиа идет следующей. Она не кричит, только стонет. Ютта сжимает зубы и молчит. Все странно упорядоченно. Офицер заходит последним, пробует каждую по очереди и, лежа на Ютте, произносит отдельные отрывистые слова. Глаза у него открыты, но не видят, и по напряженному лицу не понять, что это — ласковый шепот или оскорбления. Одеколон не заглушает запах его пота.
Много лет спустя Ютта внезапно вспомнит его тогдашние слова — Кирилл, Павел, Афанасий, Валентин — и решит, что это имена погибших солдат. Однако она может ошибаться.
Перед уходом младший дважды стреляет в потолок, известка мягко сыплется на Ютту, и за эхом выстрела та слышит, как Сусанна на полу рядом с нею даже не всхлипывает, а просто тихо дышит, пока офицер защелкивает пряжку на ремне. Потом все трое русских вываливаются на улицу. Фрау Елена, босая, застегивает лыжную куртку и трет левой рукой плечо, как будто пытается согреть эту маленькую частичку себя."

Среди русских солдат были разные люди, равно как и среди любых других. Человечность же не определяется национальностью... она либо есть, либо её нет. Но мне было крайне неприятно читать об этом в романе-обладателе Пулитцеровской премии, который вошёл в списки бестселлеров по всему миру. Зарисовка, которая так меня всколыхнула, даже не явилась противовесом всеобщему советскому подвигу, просто подано как неоспоримый факт, якобы по-другому не было, и быть не могло.

"…это жалкие одиночки, оборванные и грязные. Они прячутся по норам и действуют на свой страх и риск."

Ещё одно мнение автора о русских партизанах. И знаете, именно из-за таких моментов мне не то чтобы стало обидно за подвиг советского человека, нет. Мои суждения давно устоялись и их не изменить. Скорее, на будущее я сделала для себя вывод, чего можно ожидать от писателя и его произведений. Всё это оказалось большой ложкой дёгтя в маленьком бочонке с медом. А ведь "бочонок" на самом-то деле стоящий. Особенно, если учесть, что здесь присутствуют моменты магического реализма, связанные с легендой о волшебном камне и поисками голубого алмаза.

В общем, для поклонников творчества, вероятно, эти отрывки прошли вообще мимо. Я же, периодически читая литературу о войне, преклоняясь перед подвигом нашего народа, перед теми, кто отдал свои жизни в борьбе за свободу, не смогла промолчать, что называется "подгорело". В любом случае у каждого есть возможность прочитать книгу и составить своё мнение. Моё сегодня на "4", но это с бооольшой натяжкой. Всё же история маленькой слепой девочки посреди войны и разрухи не оставляет равнодушной.

Рассказ начинается с августа 1944 года во Франции, в момент осады союзниками оккупированного немцами города Сен-Мало. Два главных героя, слепая шестнадцатилетняя девушка Мари-Лора из Франции и восемнадцатилетний немецкий солдат Вернер Пфенниг. Книга о судьбах этих молодых людей. Автор возвращает нас на десять лет назад и постепенно подводит героев произведения к решающим в их жизни событиям.

Примерно треть книги читается легко и быстро. Поднятые автором темы касаются взаимоотношений между людьми и восприятий событий не простого времени. На первый план встают общечеловеческие ценности, присутствует некая сентиментальность. Сам рассказ побуждает к сопереживанию героям, к размышлению и проявлению положительных чувств.

Слепота девушки представлена без трагизма и мук. Ослепла в шесть лет, переход к слепоте произошел постепенно. Скажу даже безэмоционально и в чем-то неестественно. Как будто это эксперимент автора, а герой добровольно участвовал в этом эксперименте, осваиваясь в новой реальности ощущений, звуков, запахов. Чувствовалась беззащитность и открытость миру главной героини. С другой стороны, ощущалась оторванность её от мира. Не изоляция, а как будто она вне этого мира, поверх него. Проглядывала некоторая неестественность, но символичность несла светлые мысли, поэтому можно было не обращать внимания на отсутствие глубины. Получался своего рода серфинг в солнечный день по волнам жизни.

Если девушка слепая, то мальчик у автора - сирота, талантлив к радиоделу и обучению, но будущее у него определено – работа в шахте, где погиб отец. Чувствуется нагнетание автором некоторого трагизма, для вызова добрых чувств к героям. Для сказки, это нормально. Читателю нужны положительные эмоции, и он их получит. Талант мальчика в починке радио обращает на себя внимание, и он попадает в одну из школ, где проходят обучения лучшие, цвет германской нации, на подобие гитлерюгенд.

Легко читалось примерно до начала военных действий. Потом сознание начало спотыкаться на пересечении повествования с образом войны, сложившимся в России. То, что автор попытался понять судьбы немецких людей, не стремящихся к войне, но попавших в этот водоворот, воспринимается положительно. Чувствуется аккуратное отношение автора к этим людям, описанное по всем правилам современной политкорректности. Необходимо отметить, что сам автор – американец, представитель страны участвующей в освобождении Франции. Немцы в большей мере представлялись как пострадавшая от нацизма сторона. Пусть так. Но в книге, легко касаясь, проскочило несколько строк про советских людей. Изображались они как грязные, дикие, в рваной одежде, пьяные или озабоченные в поисках водки и женщин. Вот такая избранная американская политкорректность. Сразу прочерчивается черта людей и не людей, к которым общие правила культурных взаимоотношений не применимы.

Наш талантливый мальчик катается по оккупированным территориям страны советов и отлавливает рации партизан:

Зато их герой французского сопротивления, когда передавал шифровки, одновременно передавал сообщения жителям города и крутил музыку. В конце своей передачи он оповещал всех о времени следующей трансляции.

У главного героя есть товарищ Фолькхаймер, который с нежностью о нем заботился и который очень подробно описан автором, с попыткой понять его душу, с вызовом чувства симпатии и сострадания к нему у читателей. При этом он убивает больше ста человек на восточном фронте. Сам он великан, поэтому, чтобы одеться зимой, раздевает на морозе военнопленных, снимает с них вплоть до обуви, обрекая на смерть.

У них музыка, поэзия, небо, птицы, море, любовь, а нам разгребать грязь отходов человеческой цивилизации, как на той войне. У них герои, благородные рыцари, возвышенные и романтические натуры, даже бандит имеет душу, а у нас грязные свиньи с примитивными потребностями. Американскому автору хватило духа увидеть свет, как в оккупированной Франции, так и в агрессоре, Германии, но на Востоке, всё тот-же Мордор, со своими орками.

Всё это наталкивает на мысль об избранности и поверхностности чувств, когда ложка дегтя портит всё впечатление, понижая ценность всего продукта и заставляя более критично относится к написанному, как бы не хотелось поверить в сказку, рожденную в душе американского гражданина. Тут же вспоминаются современные бомбардировки мирных городов американскими рыцарями.
Сильное многое необходимо забыть, чтобы воспринять положительно все детали произведения.

Есть наша трагедия, и есть их трагедия. Какая трагедия больше? Думаю, правильнее будет сказать о сделанных выводах, о дальнейшем поведении и действиях народов страны.
Политика двойных стандартов к разным странам особенно процветает сегодня, затрагивает она и литературу.