Ваша оценкаРецензии
Аноним30 мая 2024 г.Память сердца (рецензия andante)
Читать далееМалоизвестный факт: Стивенсон, при написании «Джекила и Хайда», вдохновлялся.. нет, не только кокаином, но и кое-чем позабористей: Преступлением и наказанием Достоевского.
Но в русской литературе есть свой чудовищно-прекрасный «Джекил и Хайд», правда, в эстетическом смысле: роман Тургенева — Дым.
В последнее время меня стало умилять, как разные писатели назначают свидания друг другу в своих романах: Набоков — в «Отчаянии» и «Лолите» — Достоевскому, Тургенев в «Дыме» — Достоевскому, Фолкнер в «Притче» — Достоевскому, Мисима в «Золотом храме» — Достоевскому..
Что-то у меня все назначают свидание Достоевскому.. И ведь ко все он приходит! С «кузнецом»…И как я раньше этого не замечал? Тургенев в этом чудесном романе — иной: он дал волю тёмному началу в себе, политеческому Канте Хондо, это почти танец на грани саморазрушения, знакомое каждому русскому — и не только: есть в
этом что-то есенинское, наше русское Канте..
Нужно признать: Тургенев, в запальчивом опьянении гнева говорящий о политике, похож на Толстого, в упоении пишущего свои морализаторские страницы, тома, думая, что пишет что-то гениальное, ради чего стоит бросить литературу, не понимая, что одна его художественная строка, даёт больше света, чем талмуды его морализаторства.
Так и Тургенев, говоря о политике, о своей «ненависти» к России, находится на одном уровне с обычным взъерошенным и банальным студентом: все через это проходили в юности..
Тургенев в романе договорился до «если Россия исчезнет с лица мира, этого никто и не заметит».
Мысль чудовищно тоталитарная, но многим либералам и тогда и сейчас, она нравится.Но присмотритесь к Тургеневу.. в этой мысли он похож на Мистера Хайда, но… русского, милого, словно бы пьющего в ночном парке в одиночестве, чокаясь с берёзкой.
Такой русский Хайд, словно в рассказе Задорнова, мужик, выпивая на кухне с иностранцем, может ему всю ночь доказывать, какая Россия плохая, и… когда тот радостно согласится — дать ему в лоб.
Я перечитываю «Дым» (звучит чудесно, словно я в гостях у Бодлера).
При первом прочтении, как и многим русским, мне было не очень приятно читать о том, когда гг — Потугин (альтер эго Тургенева), говоря за всю Россию, глумится над русским народом.
Это ужасно не понравилось Тютчеву и Достоевскому.
Прочитав «Дым», он в гневе написал по этому поводу в своём Дневнике, а когда встретил Тургенева за границей, посоветовал ему купить телескоп.- Зачем? — удивился Тургенев
- Что бы из вашего «прекрасного далёка» лучше видеть Россию.
Милый Достоевский, милый Тютчев! Вы ошибались! Я — ошибался!
Боже, каким я был дундуком в отношении Дыма!
Мне даже кажется.. Тургенев в тайне от меня переписал роман, к моему второму прочтению.
Он просто пленил меня..
Сейчас мне это даже кажется забавным, как Тургенев мерцает в романе «Джекил-хайдовыми» фазами луны: то гневно пишет о политике… и вдруг, словно проясняется небо, тучи-лунатики уходят куда-то, и на яркой от солнца, траве, лежит прекрасная, обнажённая смуглая женщина..
У Тургенева этого нет, просто я «округлил», замечтавшись о моём смуглом ангеле.Страницы Тургенева и любви — чистое блаженство. Похоже на сон женщины о тайне любви.Такие сны могли снится женщине.. в раю: она вспоминает о своей любви, её сладостных муках. В раю ведь нет страданий, и потому женщины бы скрывались во сне, от ангелов, словно в тёмный лес, чтобы предаться воспоминаниям и любви, и белое крыло-лунатик, словно нежный дым, трепетало бы за плечом женщины, уснувшей в цветах..
У романа вообще, акустика сна.
Помните тот изумительный момент в конце Онегина, когда Евгений идёт к Татьяне, и перед ним, с ласковым гостеприимством, как может быть только во сне, открываются двери, словно сами собой, так и гг Дыма идёт к своей возлюбленной, и дверь её открыта.
Как и в Онегине, бытие любви, изгнанное из быта пошлой и грубой жизни, свершается тайно и лунатически: общаются не столько герои, сколько сны героев, всё самое важное свершается словно на нежно просиявшем горизонте снов.И как я раньше этого не замечал? Роман — просто весь соткан из любви, и я бы не желал его исправления, даже тех мрачных слов о России, они как раз оттеняют любовь, таинственно превращая всю политику, весь скучный мир — в простой дым, туман на заре, из которого выступают два призрака, вечные изгнанники любви, словно веточка сирени качнулась в тумане возле окна: прошёл под окном не то ангел, не то любимая..
И даже ненависть гг романа — Потугина, к России, это изумительный синестетический сдвиг всё той же любви-ненависти к женщине, ложной ненависти, которая позже осмысливается как боль неразделённой любви, и эту боль нужно на что-то перенаправить, чтобы не сойти с ума: каждый из нас перенаправлял эту боль на разное: на объект любви, на искусство, сны, разорванные письма.. но есть своя прелесть в том, что Потугин перенаправил эту боль — не на предмет, не на женщину, а на огромную Россию, с её тайным светом и инфернальной тьмой, таким образом дав крыльям своей боли и любви, расправиться вполне, стать огромными, как Россия.Специально пробежался по зарубежным сайтам с отзывами на «Дым».
Искал специально плохие отзывы (было много хороших: итальянки, армянки, индианки, говорили, что это один из лучших романов о любви. Милые.. я с вами согласен), но были те дундуки, которые как и я раньше, полагали, что это роман-памфлет.
И ведь так его называли и наши русские… чего уж там, дундуки, и в 19 веке, ничегошеньки в нём не поняв.
Называть Дым — памфлетом, так же чудовищно, как называть «Рождение Венеры» Боттичелли — батанической зарисовкой.
Мне искренне жаль тех людей, и в 19 веке, и сегодняшних либералов и не либералов, которые вычленяют именно этот дым политики из романа, как важнейший, мол, Тургенев наконец-таки бросил вызов обожествлению «крестьянского кафтана» и иного пути России.Чепуха. Если довериться тональности сна в романе, отдаться ему.. то станет ясно, что мы видим дивный и самый инфернальный апокриф «Онегина».
Как и положено законам сна, многое в романе предстаёт в отражённой, обратной перспективе.
Например, кроткая невеста Литвинова — Таня, на которой он хочет жениться, но неожиданно встречает свою трагическую любовь юности — Ирину.
Ирина — подлинная Пушкинская Татьяна, её лунная и мятущаяся часть, ещё не приручённая и не сдавленная корсетом замужества ложного и пустого «Света», она та самая страстная и кроткая, чуточку не от мира сего, «чужая в кругу семьи», как Татьяна пушкинская, в той же мере, как и Россия — иная, среди семьи европейских народов.
И это нормально.
Почему то мы Таню Ларину не судим за это, наоборот, а в случае с Россией.. стыдимся почему то, негодуем.В «Дыме» (звучит идеально), разворачивается почти древнегреческая трагедия Елены Прекрасной и битвы за неё.
Роман многомерен, и только на верхнем уровне, по своему прелестном, разворачивается битва за Россию, словно за женщину.
Есть что-то по своему забавное в том, что ещё 200 лет назад в России спорили о «загнивающем западе».
И Тургенев чудесно, на самом деле, пригвоздил обе спорящие стороны в России, словно Меркуцио в Ромео и Джульетте: чума, чума на оба ваших дома!
Герой романа — Потугин, всё верно говорит о лакействе. Но только он говорит не о русском народе, словно Сивилла, вещая в дыму кабака.
Это и правда забавно, что сегодняшние либералы, с таким упоением цитирующие некоторые мысли Потугина, не замечают, что Тургенев давно уже описал их пошлое, призрачное и желчное существование вне России, и в этом плане Достоевский на самом деле именно тут близок Тургеневу, когда в своём Дневнике писателя говорит о лакействе наших либералов (может это такое свойство либералов всех стран?) перед «господами» и обожествлённым западом, в той же пошлейшей мере обожествляли «крестьянский кафтан» — идиотические крайности.
Лакейство вообще ужасно: и с той и с другой стороны, и перед государством, в квасном патриотизме, и перед западом, да даже перед искусством, религией, высокой идеей..В этом плане, в Потугине, я случайно для самого себя разглядел изумительную экзистенциальную трагедию, похлеще Гамлета: и опять же, трагедия завязана на любви.
Ему не инфернальница Ирина отказала, а другая инфернальница — Россия, и он мучается любовью-ненавистью к ней и всегда рядом с ней… как Рогожин, ждущий в тёмном переулке свою любовь, с ножом: кто сказал что Рогожин не любит Настасью Филипповну? Или что Потугин не любит Россию? Потугин бесконечно далёк от «наших» лакеев-либералов.
Потугин всё верно говорит о том, что и на западе есть своя чернуха и гниль, как и в России.
Гниль вообще свойственна человеку, вне национальности: чем дальше от бога или прекрасного, тем больше тления.
Если перенести одну мысль Потугина на более современные реалии, то ведь по сути, равно ужасны — ужас репрессий в России начала 20 века, когда людей уничтожали как-то стихийно, сумбурно, словно ветер ворочается в вечерней листве и бредит, и цивилизованный немецкий фашизм, уничтожающий людей по точным формулам, попивая за столиком дорогой кофе с видом на газовые камеры.
Но преступно было бы сравнивать фашизм и советский режим, как это модно сейчас.У Достоевского всё это сказано уже давно, об этих нюансах, и потому рассуждения Тургенева на эту тему, по детски наивны.
Тут важен нравственный выбор, и даже своё молитвенное молчание, как у Христа в рубище, в пустыне: есть же разница между рубищем поэта, и тлеющей душой убийцы, лжеца, предателя, нравственное рубище которого никто не замечает, за его шелками цивилизации.
Так можно было бы оправдать всё: не человек виноват, а жизнь.
Этот момент совершенно упускает Тургенев, отдаваясь идее цивилизации, как женщина — целиком, не сознавая даже, что есть на свете что-то выше цивилизации.
В этом была основа спора между Достоевским и Тургеневым из-за Дыма (звучит восхитительно).На известной Пушкинской речи, Тургенев аплодировал Достоевскому стоя, со слезами на глазах, бросившись его обнимать после слов о всемирной отзывчивости русской души: это же прекрасно, не правда ли? Любить все народы, как свою родину. И в этом как раз отличие евангельского космополитизма Достоевского, от того ложного космополитизма, когда человек теряет себя в нём, теряет родину, историю, культуру, и размываются даже понятия чести, совести, пола.
Правда, в ту же ночь, Тургенев отошёл от "гипноза" Достоевского и написал другу какое-то мерзкое письмо о нём.
Тургенев так и не понял, в отличие от Достоевского, что Россия, по-женски не хочет всецело отдаться западу и цивилизации не потому что горда, или глупа, темна, она просто.. по-Блоковски ждёт Жениха.
Цивилизация — это прекрасно, но она не Жених. Вот и всё.И ведь Тургенев сам всё это написал, но как и положено гению, пишущего в самозабвении, не понял этого.
В романе есть дивный момент: Литвинов, в сердце Европы, цивилизации, читает письмо из России, словно из далёкого прошлого, про то, как девушка-крестьянка, брошенная конюхом… ведьмовски его проучила, и тот — зачах, пока его не выходили в монастыре.
Литвинов с грустью изумляется: что я читаю? Средневековье какое-то..
К слову, у Тургенева есть малоизвестный и чудесный рассказ на эту тему, мистический и жуткий: Рассказ Отца Сергия.Дело в том… что преклонившись перед цивилизацией, как пред высшим благом, Потугин и подобные ему не понимают, что, как сказал бы Достоевский — взяли идеалом не устремление человеческой грешной души к небесам, а.. наоборот, низведение небес — к земному.
Поставив цивилизацию выше всего, выше даже бога, этим уже предопределена эсхатологическая предопределённость цивилизации и её лакеев: распятие бога, новая смерть бога, но уже в душе: человек — образ и подобие бога, но вне порыва к нему, человек становится «безобразным», теряет образ окончательно, растушёвывается, и от того изумительный современный симптом этого: утрата понятия пола, размытие пола, размытие понятия мама и папа, понятия Родины и чести, души: всё это становится для многих уже смешным и устаревшим.
Зато цивилизация..Если перенести всё это на проблематику романа, то станет понятно, что главные герои находятся перед экзистенциальным, гамлетовским выбором: быть ли в жизни… чему-то высшему, горнему, тайному, что не вмещается в формулы и идеалы цивилизации?
Речь идёт о тайне самой любви, которая не прощупывается ни одной формулой.
Примирить любовь и цивилизацию? На каком-то этапе.. да. Но нужно понимать: цивилизация — земное, любовь — не от мира сего. Выбор однажды придётся сделать и чем-то пожертвовать.
На частном уровне — это легко, но для многих непосильно: пожертвовать карьерой, чем-то ещё земным, прельстительным, ради любви.
В глобальном смысле… тут всё понятно.
Таким образом, на эсхатологическом плане в романе, за Россию ведётся борьба, словно в конце света, на некую таинственную женщину, душу.Неужели Потугин, со своим разбитым сердцем не понял, что цивилизация — чудесна, жестока и слепа, как и всякая эволюция, как всякая «земная норма».
Наверно, робко догадывался, иначе бы не сказал, что жизнь — комедия, с трагическим концом.
Для цивилизации и эволюции, равное благо — вымирание и гибель миллионов существ, война, мор, гибель звёзд и рождение звёзд, гибель бога и рождение бога: всё это скучная и блёсткая, как мошкара у потерянного в ночной траве фонаря, суета становления.
Но если… как для Ирины, в мире есть что-то важнее цивилизации (пленившей её, словно гоголевский колдун).
Это любовь..
Именно любовь и тёмная тайна любви, сияет в «Дыме», словно солнце бессонных, и не случайно начало романа и конец, так изумительно эсхатологичны: в начале — дым людской, столпотворение людей, облака людей, словно это утро 6 дня творения, когда человек ещё толком не отличим от пейзажа и даже ветра, и в конце романа — дым паровоза, в котором едет наш герой.
Удалая Тройка из гоголевских Мёртвых душ — Русь, сменилась паровозом, и любовь неслышно гонится за ней, по траве, словно есенинский жеребёнок, забытый и ненужный в новом, цивилизованном мире.И что значит тот самый букет гелиотропов возле окна, подаренный незнакомкой, мужчине, как не эстетический символ воскресения?
Любовь не умирает, если она была, и память сердца, подобно гелиотропу, молитвенно повернётся к солнцу любви, словно к чуду этого мира, мимо которого однажды прошла, как проходили люди в стихе Гумилёва мимо стены, заросшей поблекшими цветами, не зная, что там сокрыта дверь в рай.Не понятно, почему так принято говорить о тургеневских девушках: кротких душой, утончённых, ранимых..
У Тургенева — инфернальницы, царствуют в романах не меньше чем у Достоевского.
Ирина — из их числа.
«Дым» изумительно перекликается с чудесной повестью Тургенева — Вешние воды, но схожая тема о слабом (нет.. не слабом, это ошибочный туман восприятия — зачарованность мужчины) герое и сильной женщине, поднята на горние высоты, где царит тьма и звёздный дым млечного пути.
Как и в «Водах», гг мучается амбивалентностью сердечной муки выбора, как и Россия, между телесным и духовным.
Трагедия в том, что нет правильного выбора, т.к. и тело в Эдеме было душой: быть может, в сладостно-мучительных снах, Литвинову снилось, как он женится на кроткой и солнечной Тане, а по ночам.. она таинственным образом превращается в лунную инфернальницу Ирину?В «Вешних водах»,гг. влюблённый в ангела во плоти… незадолго до свадьбы, встречает инфернальницу Марию Полозову (Лилит), и уходит к ней, теряет себя в ней.
Примечательно, что Тургенев был первым в русской литературе, кто стал выводить в романах гомосексуалистов.
Муж Полозовой в «Вешних водах» — из их числа.
В черновиках к «Дыму», Тургенев прямо пишет о «педерастических мотивах» в прошлом мужа нашей инфернальницы Ирины — генерала Ратмирова.
В самом романе он очень робко намекнул на это, описывая обучение его в кадетском корпусе.Если бы ад существовал, и там был бы театр, в котором ставили Онегина, то вышел бы.. роман Тургенева — Дым.
Это совершенно инфернальное, эмили-бронтовское переосмысление романа Пушкина.
Образ Пушкинской Тани, мучительно и крылато расщеплён на Ирину, живущую с генералом (кто наивно думал, что Таня в Онегине купалась в «свете» и была счастлива с генералом, пускай прочтёт апокриф ада Татьяны от Тургенева), и на кроткую Татьяну, на ком должен был жениться Литвинов.
Тургенев гениально показал, как сердце, именно сердце, а не ум, может сходить с ума, что в основе мира лежит эта шизофреничекая мука раздвоенности любви, вообще, раздвоенности мира.Роман — совершенно спиритуалистичен в своей любовной линии. То, как сама судьба толкает героев друг к другу через года, или как Она и Он влекутся друг к другу через «вёрсты ночи», как лунатики жизни и любви, так не влечётся даже душа прекрасной девушки в плену у колдуна, к любимому, в повести Гоголя: покидая тело, душа является пред любимым своим на другом конце города.
Боже.. а какой спиритуалистический секс в том, как Тургенев описывает сопротивление души, судьбы, той страсти, которая пробуждается в главных героях, которую они скрывают о себя, мучают себя не меньше, чем герои Эмили Бронте друг друга, и наконец, обессиленные, отдаются этой вечной и роковой силе любви, отдаются так, как не отдаётся женщина — мужчине, и мужчина — женщине: отдаются всем своим крылатом размахом судьбы, когда светло стираются границы между душой, телом, словом и судьбой и два лунатика на карнизе жизни, всем своим существом приникают друг к другу.
Да, это великий роман о лунатиках любви.Быть может, «Дым», это вообще, самый мистический русский роман 19 века.
А если выпить два бокальчика вина перед чтением, то вдохновенный и улыбчивый читатель увидит в таинственном и израненном образе Потугина (всегда рядом с Ириной, как тень, и его разбитое сердце — у её смуглых ног), обыкновенного Демона, почти врубелевского.
Это не шутка. Образ чёрта подозрительно часто мелькает в романе, и то, как сам Потугин отвечает на вопрос о существовании чёрта, мог ответить только чёрт, уставший русский чёрт, влюблённый чёрт (по уши, по хвост) бог знает как попавший в Россию (скорее всего родственник карамазовского чёрта. Я бы вообще рассматривал «Дым», как мистический приквел «Бесов» Достоевского; Образ Потугина, не менее загадочен и трагичен, нежели и образ Ставрогина, но при всей рифме образ, разница есть: Потугин не насилует девочку, он благородно заботится о ней и в этом плане он уже похож на лермонтовского ангела (падшего), летевшего по небу полуночи, неся в объятиях младую душу).
Господи, какие великие литературоведческие открытия может сделать простая бутылка вина!
Внимательный читатель (и чуточку пьяный, да), подметит дивную тональность раздвоенности во всём романе: всё происходит в Баден-Бадене, имя Потугина — Созонт, что с древнегреческого переводится как спаситель, ангел хранитель.
Но фамилия то у «ангела» — Потугин: по ту сторону добра и зла.По ту сторону добра и зла, и любовь в романе: только такой она и должна быть, что бы быть свободной от рока и ущербности жизни. Но герои то не всегда могут угнаться за любовью, вот в чём беда, и пока любовь ждём героев, для неё быть может проходят сотни, тысячи лет… удивлённые сердца, отвлекаясь от пустячных ссор и проблем, замечают, что любовь почему-то умерла.
Любовь не умирает, она всегда светит нам, как звезда, которая быть может погасла уже 1000000 лет назад.
Тургенев восхитительно прав: любовь — это подлинная совесть этого мира, а всё остальное — дым.
И самый мир — дым, перед любовью.
И если у Достоевского: если бога нет, то всё позволено, то у Тургенева эта мысль является как бы в своей лунном, сумеречном освещении: если любви не отдаёшься до конца, тогда ты становишься частью дыма, частью бессмысленных и ложных страданий; именно тогда, жизнь позволяет себе всё сделать дымом: и любовь и человека.
Дым — как инфернальный и тайный символ романа: фимиам сгоревших сердец, каждение неведомому богу..В одном эпизоде, Ирина спрашивает Литвинова (имя Ирина — как чудесное эхо фамилии Литвинов: их имена сплетены в любовном томлении, как пальцы влюблённых
- А разве.. мужчина, может отдаться любви вполне? Может найти весь мира, в женщине? Не затоскует по прелестям жизни?
Ирина знала что говорит: для женщины, любовь — это её страна, это целый мир, по сравнению с которым, наш бренный мир, лишь былинка в росе.
Для мужчины это не так (в большинстве случаев). И даже самозабвенно преданный женщине мужчина (в романе это Потугин), всё же не всем своим существом будет предан женщине: он будет ей изменять мыслями.. о чём-то другом, о политике.
А Тургенев намекает в романе на возможность именно беспредельной любви, когда весь мир заключён — в женщине.
Ах… вспомнил московского ангела.Милый Литвинов, ну разве можно писать по-лариновски пронзительное и судьбоносное письмо женщине, и.. говоря о бессмертной любви, взять, и придавить женское сердце словами о прошлой любви, о муках, чести и жертве?
Если любишь — сжигается прошлое, и мир, девственный и прекрасный, начинается у смуглых ножек любимой женщины, как и небо новое.
Вообще, Тургенев опередил Пруста, с его печеньем Мадлен и воскрешением воспоминания: у Тургенева, запах цветов у ночного окна, воскрешает не лоскуток памяти из детства, а Любовь, которая больше него, больше его настоящего, прошлого и грядущего, она столько огромна, что кажется, крыльям воспоминания тесно в комнате и если бы от их размётанности разбилось окно, это выглядело бы не так уж и фантастически.
На самом деле, чисто эстетически, это выполнено изумительно, правда, не все это заметят: письмо Литвинова — это образ светло освещённого входа в пещеру Эвридики (кстати, этот мотив — основной в романе), и Литвинов оглядываясь на прошлую любовь, теряет свою Эвридику навсегда (на самом деле не навсегда, но это другая история).Так же любопытно отметить, какой изумительной рифмой трагизма, перекликаются романы Дым и Анна Каренина.
Дым — это фотографический негатив романа Толстого (который многое из него взял хотя и фыркал на него, мол, там нет поэзии, чистоты. Бедный Толстой.. быть может, это самый поэтичный роман Тургенева, в смысле движения сердец в пространстве, словно бы не замечающих - тел). Представьте себе, что очаровательный, а вовсе не хилый душой и судьбой, Каренин, женат на не менее очаровательной Анне, и вот, литературные парки судьбы что-то нежно путают, выпив вина, и Каренин, а не Анна, встречает на своём пути… прекрасную инфернальницу Иру Вронскую.
Как вам? Финал тоже зарифмован чудесно: в одном романе, женщина падает под поезд, в другом — мужчина садится на поезд, но его сердце раздавлено жизнью, несущейся как поезд.Не у каждого в жизни есть Ирина — образ настоящей Лилит: в каком бы уютном раю счастья или любви мы не были, стоит появиться смуглому ангелу, сверкнув удивительной красоты глазами, чуточку разного цвета, крыла ласточки на заре.. и всё, человеку уже нет места в прошлом раю, он станет скучен и мал, словно и у небес есть свои небеса, куда дерзают проникнуть не многие: отвернувшись от мира и прошлого рая, он пойдёт за ней, хоть на край света, и даже дальше..
Перевернув последнюю страницу романа, я прикрыл глаза и с улыбкой представил, как где-то в тибетском монастыре, рядом со священными свитками, лежит роман Тургенева — Дым.
Это совершенный роман о «покровах Майи», покров которой опасно поднимать, если…
Одной любви позволено это делать.
Настоящей, бессмертной любви, для которой всё — дым, всё сон, и лишь она одна сияет среди звёзд, вне времени и пространства.
Она одна — подлинная реальность.ps.
С переводом «Дыма» на французский, вышла презабавная история, по своему продолжающая тональность романа с выбором России, а-ля Татьяна Ларина: быть или не быть. С кем быть..
Роман «Дым», очень понравился Просперу Мериме (почти в совершенстве знал русский), и он попросил разрешения у Тургенева, перевести его, но сделав композиционные перестановки: это словно был «европейский путь».
Тургенев отказался, не желая «ломать» русский роман в угоду европейскому читателю.
Тургенев нашёл свой вариант. Либеральный: нашёл русского князя Голицына, всей душой преданного европейским благам цивилизации. Чего же лучше?Мериме «назначили», как ангела, присматривать за переводом.
И вот.. началась адская комедия, то самое, чем по мысли Потугина окончится жизнь и цивилизация (которой он предан, заметим).
Как оказалось… Голицын владеет русским похуже Мериме, и печатать роман он будет в католическом журнале (Голицын был католиком; почти по Достоевскому: до того захотел стать европейцем, что перестал быть русским. И по сей день актуальная тема для многих народов).
Первые же споры начались по поводу названия: Голицына не устраивал лаконичный и мистический русский «Дым», и он перевёл роман так: Современное русское общество за границей.
Тургенев понял, с кем он связался.
Такое название подходило бы для серенькой статейки. (Бедные французы и по сей день читают 'Дым' в переводе Голицына).Стали думать вместе, как бы удобно для европейского уха перевести, свернуть русскую мысль: Неопределённость? Между прошлым и будущим? В открытом море? В тумане..
Тем временем, Мериме со смехом пересказывал в письме своей подруге, баталии с Голицыным: тот разошёлся в своём благочестии и урезывал роман и так и эдак, в тумане скрывались чувства, эпизоды, и главные герои блуждали в странном тумане изнасилованного романа, как герои Ёжика в тумане, робко выкликая — Любовь.. но слышалось словно бы: лошааадкааа!
Мериме описывает подруге и вовсе прелестный эпизод.
В романе есть тонкий момент: Ирина приходит к любовнику в гостиницу..
На этом глава затуманивается и продолжается так: два часа спустя Литвинов сидел у себя в номере на диване..
Все понимают, что между героями был секс.
Голицын благочестиво сократил время на час (злодей!), словно бы стараясь уменьшить грех, хотя бы наполовину, и заменил диван, на котором сидел Литвинов после секса, на комнату: сидел в комнате, как бы в пустоте..(вор! стырил диван..).
Было бы забавно, если бы в разных странах в этом моменте перевода, была изящная вольность: в Италии, герои вышли бы из комнаты через 3 часа. В Армении через 4. В Японии через 15 минут. В Индии.. через 12 часов. А может и не вышли бы даже, а умерли там. Зато счастливыми. А за бирюзовой занавеской полуоткрытого окна, мерцали бы два карих мотылька, мерцали так симметрично, словно один мотылёк был непоседливым и ласковым отражением другого мотылька).
Такой вот дым перевода..698,5K- Что бы из вашего «прекрасного далёка» лучше видеть Россию.
Аноним15 января 2025 г.Крестьянский крепостной патриархат: зарисовки с натуры
Читать далееТургенев в молодости и, частично, в зрелом возрасте, ещё застал крепостное право в России. При том, что русский письменный язык Тургенева очень красивый и практически современный нам (в сравнении даже с текстами Пушкина, Лермонтова, Жуковского, Гоголя, Тютчева, не говоря уже о Державине, Карамзине, Ломоносове). Благодаря этому, возникает такое ощущение, что читая Тургенева как бы разговариваешь со своим современником. Или точнее - образованным и литературно подкованным человеком эпохи позднего СССР.
Тем интереснее читать свидетельства как бы нашего современника, а реально - человека жившего в эпоху отмены крепостного права - об этом самом крепостном праве.
В роли такого свидетельства выступает как раз этот рассказ - о двух крепостных знакомого автору помещика. Эти двое - достаточно неординарные люди, выбивающиеся из будто серой массы крепостного крестьянства. Являясь во многом антиподами, они при этом достаточно хорошо взаимно ладят, потому что как бы дополняют друг друга и при этом они достаточно разумны, чтобы понимать выгоду от такого взаимодополнения. Не буду далее подробно рассказывать о них, иначе буду спойлерить, так как основное повествование рассказа крутится вокруг персон двух этих мужиков.
Что меня особенно заинтересовало в рассказе - обращение ко многим бытовым подробностям жизни крестьян той эпохи. Я не могу о себе сказать, что сильно симпатизирую феминизму. Но тот махровый крестьянский патриархат, который прослеживается в рассказе, даже меня коробит. Приведу два примера.
Так, упоминается практика скупки тряпья, пеньки у крестьян, наверное для нужд производства бумаги на бумажной фабрике. Опытные скупщики старались покупать все это именно у женщин и делали это скрытно, так как мужчины женам запрещали подобное, продавая всё это сами, оставляя наверное деньги себе и с жёнами похоже никогда не делились. Естественно, те хотели иметь хоть какие-то свои деньги, стараясь втайне от мужей продавать всё это скупщикам, которые у женщин в результате скупали продаваемое ими дешевле, чем если бы имели дело с мужчинами, имея здесь свою выгоду. Естественно, мужики узнавая об этом, били и своих женщин, и скупщиков.
Другой пример - семьи Хоря. Ясно показано, что Хорь и его сыновья женщин за людей просто не считали. Престарелая жена Хоря имела прескверный характер, отрывалась на невестках и животных. Её характерные поступки - любовь к постоянной ругани и склонность избивать животных. Приводятся примеры как она специально подзывала к себе ласково дворовых собак, чтобы огреть их кочергой. Но видя подобное скотское отношение к ней и вообще к женщинам в их семье, трудно удивляться тому, что её характер на старости лет оказался столь испорчен. Эмоциональная и моральная деформация женщин, которые более чем мужчины восприимчивы обычно к окружающему социуму, в таких тяжёлых условиях вполне понятна.
66722
Аноним25 сентября 2022 г.Лучший певец в околотке.
Читать далееЕщё один из тех рассказов, которые анализирует в своей книге Купание в пруду под дождем Джордж Сондерс. Мне захотелось ознакомиться с ним до того, как каждая страница будет пристально рассмотрена вместе со студентами курса читательского мастерства.
Рассказ входит в цикл "Записки охотника", слушала его в исполнении В.Покровского. Хочу описать своё впечатление именно от аудиорассказа. Это случай слияния двух талантов - писательского и актёрского. Исполнение настолько гармоничное, душевное, что прослушала дважды.
Сюжет прост: в деревенском Притынном кабачке собралась публика, желающая не только выпить, но и песни послушать.
Яшка-то с рядчиком об заклад побились: осьмуху пива поставили — кто кого одолеет, лучше споет то есть... понимаешь?Тема рассказа песенная, название "Певцы" подтверждает, что именно они герои дня. Следует отдать должное И.С.Тургеневу, описание исполнения - голос, манера, песня, реакция слушателей - изображено настолько ярко, что испытываешь восторг всего лишь представляя выступление рядчика и Якова.
Фрагменты выступление рядчика:
Итак, рядчик выступил вперед, закрыл до половины глаза и запел высочайшим фальцетом. Голос у него был довольно приятный и сладкий, хотя несколько сиплый; он играл и вилял этим голосом, как юлою, беспрестанно заливался и переливался сверху вниз и беспрестанно возвращался к верхним нотам, которые выдерживал и вытягивал с особенным стараньем, умолкал и потом вдруг подхватывал прежний напев с какой-то залихватской, заносистой удалью.Сложно состязаться, не слыша одобрения и поддержки зрителей. Поэтому возгласы: "Лихо!.. Забирай, шельмец!.. Забирай, вытягивай, аспид! Вытягивай еще! Накаливай еще, собака ты этакая, пес!.. Погуби Ирод твою душу!" возымели действие, окрылив первого певца.
Ободренный знаками всеобщего удовольствия, рядчик совсем завихрился, и уж такие начал отделывать завитушки, так защелкал и забарабанил языком, так неистово заиграл горлом, что, когда, наконец, утомленный, бледный и облитый горячим потом, он пустил, перекинувшись назад всем телом, последний замирающий возглас, — общий, слитный крик ответил ему неистовым взрывом.Пение Якова описано совсем другими словами:
Первый звук его голоса был слаб и неровен и, казалось, не выходил из его груди, но принесся откуда-то издалека, словно залетел случайно в комнату. Странно подействовал этот трепещущий, звенящий звук на всех нас; мы взглянули друг на друга, а жена Николая Иваныча так и выпрямилась. За этим первым звуком последовал другой, более твердый и протяжный, но всё еще видимо дрожащий, как струна, когда, внезапно прозвенев под сильным пальцем, она колеблется последним, быстро замирающим колебаньем, за вторым — третий, и, понемногу разгорячаясь и расширяясь, полилась заунывная песня. «Не одна во поле дороженька пролегала», — пел он, и всем нам сладко становилось и жутко. Я, признаюсь, редко слыхивал подобный голос: он был слегка разбит и звенел, как надтреснутый; он даже сначала отзывался чем-то болезненным; но в нем была и неподдельная глубокая страсть, и молодость, и сила, и сладость, и какая-то увлекательно-беспечная, грустная скорбь. Русская, правдивая, горячая душа звучала и дышала в нем и так и хватала вас за сердце, хватала прямо за его русские струны. Песнь росла, разливалась. Яковом, видимо, овладевало упоение: он уже не робел, он отдавался весь своему счастью; голос его не трепетал более — он дрожал, по той едва заметной внутренней дрожью страсти, которая стрелой вонзается в душу слушателя, и беспрестанно крепчал, твердел и расширялся.Реакция на пение Якова тоже была иной - слушатели замерли, не смея пошевелиться, забыв дышать. По некоторым лицам струились слёзы. Но высшей наградой были слова и признание проигравшего: "Ты... твоя... ты выиграл"...
В рассказе "Певцы", сцена певческого состязания занимает лишь часть текста, но уверена, ради этого важного фрагмента следует выбрать аудиовариант. Услышать пение Якова вживую нам не суждено, но артист В.Покровский даёт слушателям возможность насладиться музыкой и пением.66922
Аноним25 февраля 2019 г.Крепостная тоска
Читать далее«Скучно! скучно!.. Ямщик удалой,
Разгони чем-нибудь мою скуку!
Песню, что ли, приятель, запой
Про рекрутский набор и разлуку…Н.А. Некрасов, «В дороге», 1845
Как и обещал, принялся я после «Хижины дяди Тома» за отечественный аналог (как утверждал Александр Эткинд ). Да, это тоже книга о личной зависимости, да, очень многое ужасно похоже, роднит положение крепостных и рабов, да, автор писал ее для раскачки общественного мнения, но каюсь, каюсь, очень часто об идеологической значимости я забывал, скользя по страницам. Забываешь, ускользает это ощущение при чтении нехудожественной литературы, переводных вещей (да и чего таить – и современная проза лишена его) – ощущение удивительного удовольствия от чтения русской классики. Вероятно, от того, что я не так часто к ней возвращаюсь, ощущение это сильнее, каждый раз оно переживается очень ярко.
Не знаю, говорят ли теперь в школе те пафосные слова, что слышались еще в 90-е? Эпитеты вроде «великая русская литература» и обращение к писателям не по имени, а по имени-отчеству? Пафос потерял значение в наши дни, скукожившись под яркими лучами маркетинга, однако иногда вот так возьмёшь томик с полки, а тебя и проберет. Я помню такое чувство после Лермонтова, после прозы Пушкина и «Анны Карениной». Скоро надеюсь проверить и на Лескове, сработает ли? Или круг умельцев более ограничен? Но Тургенев точно из их числа.
Есть, есть какой-то смысл в чтении высокой классики в школе. Почти все забываешь (по крайней мере, детали-то я почти все забыл), однако что-то остается, что-то такое, что тянет потом под тем или иным благовидным предлогом перечитать. Что я помню? Бирюка и хрестоматийных Хоря с Калинычем, обсуждение их образов (Хоря поругивали за рыночную ориентированность). Вот, пожалуй, и все. А тут тебе распахивается широкий и плоский (за редким исключением) мир родной лесостепи. Начало «Хоря и Калиныча» запомнилось мне так, как будто оно говорит обо всем цикле, ограничивая его орловскими местами, ан нет, все совсем не так. Посидишь напротив электронной карты, посмотришь – где тут Льгов, где Лебедянь (это, положим, я и так знал), где Чаплыгин, а где Жиздра. И Тулу соотнести не забудь. И выходит, что протопал-проехал Тургенев все наши черноземные края, почти и до нашего медвежьего угла доходил, чуть он северо-восточнее, да и весь тамбовский край не раз упоминает. Все роднее проза его становится.
А проза-то хороша. Гладкая, резвая, отточенная, с автором-зеркалом, который вроде бы и присутствует, а и нет его, просто отражает он русский быт, людей, порядки, дурь и красоту (дури, по обычаю, больше). Тургенев внимателен к людям любого звания, думаю, современников порой шокировало, что рассказ о крепостном соседствовал, а порой и перемешивался с рассказом о столбовом дворянине. Этот гуманистический пафос очень заметен, он порой лучше прямого обличения (да и нет, пожалуй, у Тургенева прямого обличения-то, он как раз умело избегает лобовых атак на крепостной строй, все исподволь, а понятно).
И правда, чего таить, похоже на быт негров на плантациях многое. И знаете, что у нас даже хуже было? Более короткая дистанция из-за отсутствия расовых различий. От этого несправедливость даже ярче как-то. А так все совпадает – и продажи живых людей, и телесные наказания с истязаниями, и частая смена хозяев с непредсказуемыми последствиями. И спят с крепостными девушками баре так же часто, как и плантаторы с негритянками, и детей заводят, только без всей этой специфики мулатов и квартеронов.
И отчего-то мрачно становится. Вроде бы это тот самый мир, что и Гоголя в «Мертвых душах», даже время почти то же. Но нет тут юмора, да и у Гоголя смех сквозь слезы был. Самодуры и дураки калечат судьбы и тела людей по прихоти и по идиотизму. И хотя мир Тургенева богат полутонами и красками, люди и поют, и радуются, но вот и мрут часто, горько, страсти заедают, а то и нарождающийся капитализм (через оброк). И вечная эта, неизбывная какая-то неустроенность быта.
642K
Аноним4 августа 2015 г.Читать далее...и все вдруг показалось ему дымом, все, собственная жизнь, русская жизнь - все людское, особенно все русское.
"Дым" И. С. Тургенев.Классическая литература как прекрасный и душистый цветок розы. Каждое ее произведение многослойно, имеет несколько планов и смыслов, несколько тем и множество акцентов. Далеко не каждому читателю удается увидеть распустившимся поначалу тугой бутон. Но если все-таки такое случается, то красота и аромат окупают любые душевные усилия, потраченные на познание замысла писателя, создавшего божественный цветок. «Дым» - пример как раз такой литературы.
«Дым» одновременно и очень тургеневское произведение, и несколько отличное от предыдущих его романов. Тургеневское потому, что по-прежнему присутствует четкая авторская позиция с авторскими комментариями, частенько едкими и ироничными, но всегда довольно беззлобными. Отличается же оно от остальных расстановкой акцентов. Снова главный герой мужчина, что и понятно: середина 19 века, до женской эмансипации еще далековато. И все же Иван Сергеевич сумел выкрутиться и сделать как будто второстепенную Ирину своей главной героиней. Ее образ ярче, ее история интересней, ее поступки неоднозначней и непоследовательней. Именно за ее ходом мыслей и действиями с затаенным дыханием наблюдает читатель. Она блистательна, она прекрасна, она волнует. Вместе с Литвиновым я попала под обаяние этой удивительной женщины, заранее догадываясь, чем все кончится для героя. В этот раз «лишний человек» - женщина. Сенсация! Прорыв! Красивая и умная, удачно вышедшая замуж и такая несчастная. Как будто бы несчастная, находящая в своем несчастье упоение. Ирина – Рудин в женском обличье. Она мотивирует своей внешностью и своими эмоциями, но не готова на что-то решительное сама, предпочитает плыть по течению. И если Рудина Тургенев реабилитирует в эпилоге, Ирина не вознаграждается таким подарком. Она как раз самый настоящий «лишний человек» без права быть хоть немного «гениальной натурой». Кстати, финал «Дыма» мне кажется самым добрым и обнадеживающим из всех предыдущих романов Тургенева. В нем есть надежда на светлое и счастливое будущее и прощение. И я верю, что герой, прошедший через такое искушение, поддавшийся и поборовший его, сильнее и лучше, чем был прежде. Теперь он не способен на предательство, он закален, он может по достоинству оценить женщину рядом с собой и сделать ее по-настоящему счастливой. Как в буддизме, когда нельзя достигнуть нирваны просто отвергая искушения, но только пройдя через них и осознанно их отринув.
Однако любовная линия хоть и на виду, она явно не самая главная или, во всяком случае, не единственная главная. Политика, как и всегда у Ивана Сергеевича, выпирает отовсюду, начиная с первых фраз, описывающих Баден и его общество. Но основной смысловой политический удар – диалоги. В этот раз это диалоги генералов, людей, казалось бы, с широким кругозором, способных мыслить глубоко. Однако их разговоры показывают нам личностей ограниченных, чей взгляд, как у лошадей, на которых они ездят, зашорен. Их разговоры пустые, они, как Чеховские персонажи «Вишневого сада», друг друга не слышат, однако темы у всех одни и те же, и главная – отмена крепостного права в России, животрепещущая и острая. Тургенев не мог не коснуться самого острого вопроса современности.
В повести присутствует еще один любопытный персонаж, без которого «Дым» получился бы совсем другим. Это, безусловно, Потугин, славянофил и ненавистник родины, яростный критик и ее безнадежно преданный влюбленный. Его история жизни и любви перекликается с отношением к России. Его горе в том, что он все понимает, все трезво оценивает, но настолько слаб в своих привязанностях, что идет на поводу у двух сильных женщин: Ирины и России. Чем-то Потугин мне напоминает меня. Наверное, поэтому его рассуждения о родине мне были особенно интересны.«Дым» очень небольшой роман, но при этом очень емкий, вместивший в себя несколько тем. В нем, как на 3D картинке, каждый план объемный, настоящий, сиюминутный. Произведение сильно выделяется из других крупных работ писателя. Оно одновременно и самое лиричное, самое сентиментальное, но и самое политическое из тех, что были до него. Герои получились вроде бы и тургеневские, но совсем с нового ракурса, с новыми характерами, отвечающими времени и его веяниям. И в этом прелесть Ивана Сергеевича: он всегда современен, всегда оригинален, не топчется на месте, но, может, даже забегает вперед. Поэтому к его творчеству было приковано столько внимания. Тургенев летописец и демиург, он мастерски переплетает реальность и вымысел, именно в тех пропорциях, которые нужны для гениального произведения.
621,2K
Аноним15 июля 2021 г.Каждый охотник желает знать...
Читать далееЕсли судить только по названию этого сборника-книги, то кажется, что внутри мы встретимся с разного рода охотничьими историями и природными наблюдениями — типа там Пришвина, Бианки и выходящего ещё с советских времён альманаха «Охотничьи просторы». По крайней мере мои ожидания примерно такими и были. Однако Иван Сергеевич хотя и предстаёт перед читателями, судя по этим запискам, завзятым охотником, однако на самом деле в книге мы читаем совсем немного историй именно охотничьих. Потому что в гораздо большей степени автора интересуют личности встречаемых им людей. Причём людей из самых разных социальных слоёв и групп. Начиная с крестьянских ребятишек и крепостных крестьян, переходя к мещанам и заканчивая купцами и помещиками.
Однако всё же основными героями этих рассказов и очерков становятся люди простого народного звания. При этом в каждом отдельном рассказе Тургенев не просто обрисовывает нам тот или иной характер или образ занятного и оригинального персонажа, а он берёт этот образ и этого человека, как правило, в действии — в событии или происшествии, или в истории его жизни. И в конце-концов получается занятная ситуация — вроде каждый отдельных рассказ представляет собой только какую-то одну информационно-смысловую единицу, какую-то одну точку на поверхности российского бытового жизненного поля, однако взятые все вместе эти разрозненные точки образуют стройный и отчётливый рисунок картины народной жизни на Руси середины XIX столетия. Из отдельных деревьев образуется целый лес. И не зря цензурный комитет сделал стойку по выходе книги в виде сборника — совсем другой эффект получается, нежели когда читаешь каждый отдельных рассказ.
Уверенно могу рекомендовать аудио вариант исполнения этого сборника, начитка качественная и выразительная.
591,2K- Аноним19 августа 2021 г.
Взахлёб прочитан весь Тургенев
Читать далееЧтобы был понятен посыл заголовка — чтением этой книги я закончил прочтение всех крупных произведений Ивана Тургенева, остались только повести и рассказы. Но ведь список авторов русской классики на этом не исчерпан, верно?..
Казалось бы, перед нами довольно обыкновенная любовно-романтическая и вместе с тем драматическая история взаимоотношений между мужчиной и женщиной. Довольно обыкновенная, потому что и в самом деле всё всегда и везде состоит из любовных треугольников, квадратов и ромбов, и всяких прочих «геометрических» фигур. Вот и здесь, мы сначала знакомимся с главным героем романа с прозаической фамилией Литвинов — человеком, не слишком сильно именитым, и не излиха богатым, однако же вполне образованным и культурным. Происходит всё в громкоговорящем шварцвальдском местечке Баден-Баден, в середине XIX века являвшегося европейской санаторной-курортной меккой и активно посещаемым русскими аристократами и всякими прочими небедными людьми для поправления здоровья, ну и чтобы на людей посмотреть и себя показать. И здесь же наш герой встречается со своей бывшей невестой, которая десять лет назад была центром его внимания и страсти и с которой судьба его развела и разлучила.
Конечно же автор вынужден удовлетворить любопытство читателя и рассказывает нам об истории любви Григория Михайловича и Ирины Павловны, и обо всём том, что развело наших влюблённых. И заодно читатель получает отличную возможность побольше узнать о внутреннем мире и того и другой, с тем, чтобы затем было понятнее, чем руководствуются Литвинов и Ратмирова (фамилия Ирины по мужу) в своих дальнейших поступках и решениях.
А между тем Григорий Михайлович уже совсем не одинок, и хотя пока что не женат, однако свадьба его совсем не за горами, и его невеста Татьяна должна приехать в Баден-Баден со дня на день.
В принципе, дальше сюжетную канву можно не раскрывать, ибо уже становится понятно, что раз образовался треугольник, то автор как-то будет раскручивать и расшатывать эту конструкцию (хотя треугольник — любой строитель и даже просто геометр подтвердят — самая прочная из всех фигур).
Однако же на фоне вот этой глубоко личной истории автор попутно вводит нас в круг русского благородного общества, находящегося на тот момент в Баден-Бадене. И не просто знакомит нас со всеми этими князьями, графьями и прочими маркизами и более худородными людьми, а позволяет нам вовсю слушать их речи. А ведь все вы знаете — и Тургенев устами персонажа подтверждает нам это, — что как только образуется группа русских, так тут же пойдут разговоры и споры о том, как устроить Россию и всё прочее общественное и политическое. И слушая и слыша эти разговоры и споры читатель (вместе с Литвиновым) понимает, что вся эта вязкая громкая болтовня ничего другого кроме самой пустой болтовни из себя не представляет, только лишь сотрясения воздуха вместо потрясения основ.
И когда дальше в тексте романа автор ещё несколько раз сводит нас с русскими аристократами, то ничего кроме тумана и дыма мы не видим — и вспоминается аристократическое общество в романе Толстого «Война и мир» — казалось бы, полвека минуло, а ничего не изменилось.
Автор в романе не даёт ответа на вопрос, что со всем этим делать, разве что весьма робко намекает на возможности другого, деятельного пути (видимо об этом другом пути он намеревался написать в следующей книге, да и написал в романе «Новь», однако же опять, кроме критического видения ничего не открылось ни автору, ни читателю — такое было время).
А вот о судьбах Ирины, Татьяны и Григория читатель узнает всё и до конца. Но об этом — тс-с...
58983 
Аноним15 мая 2025 г.Читать далееКак заглянуть в голову крестьянам дореволюционного времени?! Другой контекст — другое образование или часто его полное отсутствие. Вот и автор описал своё хождение в народ. По сюжету рассказчик, охотник, заблудился ночью и увидел огонь с потенциальными «бунтовщиками», но, приблизившись к месту огня, заметил мальчиков, пасших ночью коней, которых днём ели бы насекомые, а ночью они могли насладиться травой всласть и без лишних проблем. Встреченный лаем собак и принятый у костра, рассказчик делал вид, что спал, и подслушивал голос детей.
Обсуждали они леших, русалок — как те относились к людям, к Богу; можно ли видеть покойников. Высказывали они и свою боязнь солнечного затмения, что говорили взрослые на эту тему. Помню, тоже боялся затмения, но понимал механизм: с затмением ничего мистического не связывал. О существовании плоскоземельщиков и даже Бога узнал позже, чем то, что мы живём на шаре. Про домовых и покойников после осознания религиозных моментов мы тоже в детстве обсуждали. В этом мы не сильно поменялись.
Мальчиков было пятеро: Ильюша, Павлуша, Костя, Федя, Ваня — от 7 до 14 лет. Ильюша с братьями из многодетной семьи работал на заводе. Федя из богатой крестьянской семьи пришёл скорее для забавы. Ваня — самый младший, 7 лет. Павлуша по информации в конце погиб в том же году, упав с лошади. Все они разные и достаточно яркие. Автор описал цвета волос, детали одежды. В отличие от Толстого смотрятся они не карикатурно, а вполне естественно.
Описание природы у автора подробное и даже медитативное. Вспомнилась невольно более поздняя зарубежная повесть японского автора Нацумэ Сосэки «Изголовье из трав» с таким же медитативным созерцанием обстановки. Может быть, японский автор читал Тургенева в переводе?!
Автор в своём сборнике «Записки охотника», куда входит этот рассказ, описывал русских крестьян для «людей белых кровей», чем снискал себе большую популярность и стал получать большие гонорары — к зависти Достоевского. Как сказал политолог Борис Прокудин: Тургенев в какой-то мере идеологически готовил общество к «Крестьянской реформе 1861 года» или точнее отвечал на запрос общества о знакомстве городских «интеллигентов» с народом.
56698
Аноним25 марта 2025 г."Они сошлись..."
Читать далееЭто первый рассказ Тургенева из его цикла "Записки охотника". Он признан одним из лучших, если не самым лучшим из всех очерков. Тургенев в моих глазах, как всегда, на высоте и читать его на достаточно трудную для меня тему одно удовольствие. Язык автора красив и поэтичен даже тут, где он описывает крепостных и их быт. Понятное дело, талантливый писатель, да ещё и сам видел, сам общался, сам наблюдал, сам и описал. Поэтому ему веришь, а в нашем, вернее в моём случае, познаёшь те далёкие времена, которые когда-то изучали в школе и потом крепко забыли, о том как жили - не тужили крестьяне, пока были крепостными. И то, что он представил нашему вниманию в лице двух противоположностей - практичного, приземленного Хоря и мечтательного романтичного Калиныча, доказывает тот факт, что они действительно не тужили. По крайней мере оба этих героя.
Однако, когда знакомишься с ними, то сначала кажется, что эти два антипода должны недолюбливать друг друга, а может и того хуже быть врагами. Настолько они разные в своих образах, даже внешних.
"На пороге избы встретил меня старик — лысый, низкого роста, плечистый и плотный — сам Хорь. Я с любопытством посмотрел на этого Хоря. Склад его лица напоминал Сократа: такой же высокий, шишковатый лоб, такие же маленькие глазки, такой же курносый нос. Мы вошли вместе в избу. Тот же Федя принес мне молока с черным хлебом. Хорь присел на скамью и, преспокойно поглаживая свою курчавую бороду, вступил со мною в разговор. Он, казалось, чувствовал свое достоинство, говорил и двигался медленно, изредка посмеивался из-под длинных своих усов.
Это был Калиныч. Его добродушное смуглое лицо, кое-где отмеченное рябинами, мне понравилось с первого взгляда. Калиныч (как узнал я после) каждый день ходил с барином на охоту, носил его сумку, иногда и ружье, замечал, где садится птица, доставал воды, набирал земляники, устроивал шалаши, бегал за дрожками; без него г-н Полутыкин шагу ступить не мог. Калиныч был человек самого веселого, самого кроткого нрава, беспрестанно попевал вполголоса, беззаботно поглядывал во все стороны, говорил немного в нос, улыбаясь, прищуривал свои светло-голубые глаза и часто брался рукою за свою жидкую, клиновидную бороду. Ходил он нескоро, но большими шагами, слегка подпираясь длинной и тонкой палкой. В течение дня он не раз заговаривал со мною, услуживал мне без раболепства, но за барином наблюдал, как за ребенком."
Но не тут-то было... Они дружили, испытывая взаимное притяжение, а может дополняя друг друга как части одного чего-то целого и когда-то разделённого на две половинки. Известная тема и в жизни и в литературе, когда два разных человека не пересекаются в своих интересах и ценностях, которые подчас могут вызвать соперничество и вражду, а наоборот дополняют друг друга той энергией, которой не хватает каждому для полноты жизни.
"Оба приятеля нисколько не походили друг на друга. Хорь был человек положительный, практический, административная голова, рационалист; Калиныч, напротив, принадлежал к числу идеалистов, романтиков, людей восторженных и мечтательных. Хорь понимал действительность, то есть: обстроился, накопил деньжонку, ладил с барином и с прочими властями; Калиныч ходил в лаптях и перебивался кое-как. Хорь расплодил большое семейство, покорное и единодушное; у Калиныча была когда-то жена, которой он боялся, а детей и не бывало вовсе. Хорь насквозь видел г-на Полутыкина; Калиныч благоговел перед своим господином. Хорь любил Калиныча и оказывал ему покровительство; Калиныч любил и уважал Хоря. Хорь говорил мало, посмеивался и разумел про себя; Калиныч объяснялся с жаром, хотя и не пел соловьем, как бойкий фабричный человек... Но Калиныч был одарен преимуществами, которые признавал сам Хорь, например: он заговаривал кровь, испуг, бешенство, выгонял червей; пчелы ему дались, рука у него была легкая. Хорь при мне попросил его ввести в конюшню новокупленную лошадь, и Калиныч с добросовестною важностью исполнил просьбу старого скептика. Калиныч стоял ближе к природе; Хорь же — к людям, к обществу; Калиныч не любил рассуждать и всему верил слепо; Хорь возвышался даже до иронической точки зрения на жизнь. Он много видел, много знал, и от него я многому научился."
Помимо темы единства и борьбы противоположностей, в рассказе частично освещаются особенности крестьянского патриархата, так неприятно отзывающегося, как нечто уродливое и несовершенное. Неуважительное отношение к женщине и восприятие её со стороны мужчин, как средство для продолжения рода и прислуги мужу, отчего она часто и сама становилась не слишком красивым персонажем. И таковой была, например, жена этого самого Хоря - недобрая и сварливая женщина всё время лежащая на печи.
56564
Аноним27 июня 2023 г.Читать далееПсихологически тонкий и остроумный роман И. С. Тургенева. В повествование вплетены сцены из жизни русских аристократов, живущих на курорте Баден-Бадене. Одни из них прожигают жизнь и блистают в нескромных нарядах, отдаваясь всем прелестям курорта, другие же ведут яростные, временами комичные споры о судьбах отечества.
Роман неспешный, полон размышлений главного героя, повествование затягивает постепенно, погружает в события, происходящие в 19 веке в Российской империи, наталкивает на размышления об общественных настроениях того времени.51652
