Ваша оценкаЕще при жизни Керуака провозгласили «королем битников», но он неизменно отказывался от этого титула. Все его творчество, послужившее катализатором контркультуры, пронизано желанием вырваться на свободу из общественных шаблонов, найти в жизни смысл. Поиски эти приводили к тому, что он то испытывал свой организм и психику на износ, то принимался осваивать духовные учения, в первую очередь буддизм, то путешествовал по стране и миру. Таким путешествиям посвящены и предлагающиеся вашему вниманию пове...
Жанры
Рейтинг LiveLib
3,4
185 оценок
- 519%
- 432%
- 330%
- 214%
- 14%
Ваша оценкаПрочитали 228Хотят прочитать 245
Рецензии
Аноним7 января 2017 г.Мой антрекот будет жить
Читать далееМне не повезло. Я люблю Керуака и люблю его "Сатори в Париже", прочитанное давным-давно в отличном переводе Шараева. В симпатично оформленной серии вышел новый перевод, и я обрадовалась, что вот не забывают старичка, помнят, любят, продолжают. А потом увидела фамилию нового переводчика и как тростинка закачалась и немедленно скончалась. Под видом прекрасного писателя Керуака мне подсунули слабочитаемое говно Максима Немцова, сквозь которое пытается пробиться талант автора, но тонет и булькает.
Максим Немцов очень любит словотворчество: нах...евертить какой-то псевдолингвистической ерунды, а потом ликовать, какой он офигенный стилист. Но любит не значит умеет. Читать это безвкусное вычурное и нелепое месиво трудно, сплошной я твой дом труба шатал. При этом переводчик всегда может коварно сослаться на то, что так и задумано, ведь Керуак занимался словотворчеством в "Сатори...", да и в "Тристессе" тоже. Занимался, спору нет. Но у него вышло игриво и обаятельно. У Шараева тоже вышло неплохо. А у Немцова... слышится неразборчивый рёв, запикивание и грохот
Смысл очень нежной книги о чистом и сложносочинённом потоке собственных ощущений, памяти и впечатлений плохо прочитывается через непережёванные строки. Естественная красота пропадает. Так что это не то сатори, что я так любила, и разбирать я его не буду. Приведу только несколько примеров (не все, конечно, возьму наобум), чтобы вы сами прочувствовали разницу переводов. ни на чём не настаиваю, выбирайте любой, но не говорите потом, что я вас не предупредила.
Первое же предложение:
Ш.:Случилось так, что в какой–то из десяти проведенных мною в Париже (и Бретани) дней я испытал особого рода озарение, которое, казалось, вновь изменило меня, задав направление всей моей жизни на ближайших лет семь, а может и больше: по сути, это было сатори: японское слово, означающее «внезапное озарение», или «внезапное пробуждение», или попросту «удар в глаз»
Н.: Где-то среди моих десяти дней в Париже (и Бретани) было мне какое-то озарение, которое, похоже, снова меня изменило, к тому, что, наверное, еще семь лет или больше будет моим лекалом: по сути, сатори: японское слово, означающее «внезапное озарение», «неожиданное пробуждение» или же просто «дали в глаз».
Ш.: щелочкой в передних зубах под лакомыми губками
Н.: со щелочкой в самый раз в съедобельных губках
Ш.: я подметил непривычно зеленый цвет летних северных лугов, из–за таяния зимних снегов стекающих прямо в масляные изнеженные почвы. Ни в одной пальмовой стране такой зелени не увидишь, особенно в июне
Н.: потому что зимние снега стаяли прямо на этот луг слизнелютиков. Зеленей любой опальмеченной земли когда угодно, а особенно в июне
Ш.: У ангелов гигантские сочащиеся каплями крылья.
Н.: У ангелов каплют здоровенные крылья.
Ш.: Это ж просто одуреть можно, подниматься на этом лифте и чувствовать что тебя уже тошнит от одного лишь что ты в четверти мили над землей?
Н.: Ну тощища же тащиться в лифте и хандрить оттого, что забрался на четверть мили в воздух, а?
Ш.: Но я не стал мешать этруску который вытряхнул ее вон.
Н.: Но я позволил этруску отпудрить ее по телефону.
Ш.: потому что был уже слишком пьян.
Н.: нажирался я достоподлинно в жвак.
Ш.: Просто иногда мне становится ужасно одиноко, и хочется женского общества, вот ведь ерунда.
Н.: Просто мне иногда становится до ужаса одиноко, общества женщины б, чтоб лязгфигачила его.
Ш.: Шлю синеглазо моргающий сочувственный зов
Н.: Выписываю ей двойной удар сострадания голубыми глазами
Ш.: и под ее нежным горбатым носиком розовеют губки
Н.: а ее носик мягким крючком располагает под собой розовые губки.
Ш.: Кроме того, похоть это не мой конек и вгоняет меня в краску стыда
Н.: Кроме того, распутство не мой антрекот, я от него краснею
Ш.: И, по своему обыкновению, я просто собрал все это в емком и тысячекратно выплеснутом «Вот!»
Н.: Как обычно, я просто сосредоточил все в одном насыщенном, но натысяченном «А-га!»
Ш.: хорошенько выспавшись и приведя себя в порядок
Н.: и я весь начисто опять прихорошилсяШ.:этот хвастун, этот хлюпик, стыдливый паскудник, разнеженный блудник, «кладезь причуд» как сказал Шекспир о Фальстафе, эта дешевка, не пророк даже и ясное дело не рыцарь, этот смерти страшащийся слизняк, истекающий слизью в своей ванной, этот беглый раб футбольных полей, этот небрежный художник и дрянной воришка, горлодер в парижских салонах и мямля среди бретонских туманов, остряк на нью–йоркских выставках и нытик в полицейских участках и по телефону мамочке, этот лицемер, этот малодушный aide–de–camp с портфелем набитым книжками и портвейном, рвущий цветочки смеясь над их колючками, ревущий вихрем чернее нефтяных факелов Манчестера и Бирмингема вместе взятых, этот занудный засранец, любитель испытывать мужскую гордость и женскую стойкость, эта дряхлая развалина с битой в руке и надеждою победы. Этот, короче говоря, зашуганный и униженный тупоголовый пустобрех и хренов потомочек настоящих мужчин.
Н.: этот хвастун, этот простофиля, этот ярила и шалопай, и греби лопатой грабленые грешки, это «скопище слизи», как говорил Шекспир о Фальстафе, эта фальшивая стафида, даже не пророк, куда там до рыцаря, эта опухоль смертебоязни, с набуханьями в ванной, этот сбежавший раб футбольных полей, этот художник аутов и грабитель баз, этот орун в салонах Парижа и мямля в бретонских туманах, этот шуткующий фарсёр в художественных галереях Нью-Йорка и нытик в околотках и по межгороду, этот ханжа, этот ссыкливый адъютант с портфолио, полным портвейна и фолиантов, этот цеплятель цветиков и шутник над шипами, этот самый что ни есть Hurracan вроде газовых заводов как Манчестера, так и Бирмингема, этот гаер, этот испытатель мужской трусости и дамских трусиков, эта свалка костей распада, пожирающая ржавые подковы в надежде выиграть у… Этот, короче гря, перепуганный и униженный тупица-громоглас, дрыщавый потомок человека.
Простите, там ещё много, но я больше не могу, можно выйти? Я уже достоподлинно в жвак — совсем не мой антрекот отпудрился.
АПД: Добавление из-за вопросов в личку. Старый перевод тоже не идеален. В нём переводчик решил уйти от игры слов к понятности. Немцов ушёл от адекватности к игре слов — поэтому для сравнения и дан первый перевод, чтобы хотя бы было понятно, о чём вообще речь. Полноценного перевода сейчас нет, выбор из этих двух крайностей.
1393,1K
Аноним23 февраля 2015 г.Читать далееДжек Керуак в каком-то интервью (его можно посмотреть в одной из многочисленных документалок - кажется, в "What happened to Kerouac?") сказал, что книги пишет разными способами - мол, повествовательные вещи - на машинке, желательно на рулоне бумаги (так была писана "On the road", например) и в один присест, а [другие] - он употребил какое-то слово вроде "визионерские" или "медитативные", но мы же поняли примерно - так вот другие он писал в блокнотах, карандашиком. Хотя, на самом деле, и к OTR существуют всякие подготовительные материалы - записные книжки, все дела... Не важно.
Важно, что тут перед нами - две повести, скорее, второго типа. Это мощные поэтические высказывания, в которых сюжет гораздо больше выдаёт себя в синтаксисе, в построении фраз и интонации, чем в том, что можно назвать фабулой.Это поздние вещи ("Сатори в Париже" - 1966, "Тристесса" - 1960), но Керуак в них вполне себе Керуак, настоящий, если только вы не ждёте от него, что ему всегда 25 и он сейчас схватит рюкзак и вприпрыжку начнёт мотаться с вами по Америке. Я-то всегда любил его не столько за это, сколько за открытость миру в целом - со всем его безумием, грязью и прочими вещами, которые в разговорах о Керуаке почему-то редко упоминаются.
Он умел писать безумие, умел писать беспамятство после нескольких ночей пьянства, умел писать одиночество - вообще умел писать. Никаких тут особенных секретов нет и - не станешь ты Керуаком, сколько ни упражняйся. И ещё он умел писать красоту всего этого - безумия и одиночества, беспамятства и открытости.
И в том, что вполне реальной Эсперансе, с которой встречался в Мексике, он даёт имя Тристесса (Надежда и Грусть соответственно по-испански) - тоже, можно сказать, "весь Керуак".
И в том, как всё это написано - совсем не по правилам литературного языка, но, видимо, по правилам Джекова безумия - тоже правда и любовь, от которой тебя начинается трясти, от которой вдруг кончается дыхание и прочее, чего от книжек, вроде, не бывает. Но это если - читать, а не как обычно - по абзацу раз в полчаса, так ничего не выйдет. Надо разгоняться - и тогда понесёт, понесёт, куда-то за грань добра и зла (кому они нужны?), по пути исколошматит, а с последней страницы выходишь чёрт знает какой - уставший, насмотревшийся, пьяный (физически, и без всяких стаканчиков в процессе чтения) - если хватит ума закурить, то и то хорошо будет, а то же ничего кругом, кроме божественной звенящей пустоты. На крыльях срезанных с прозрачными играть. В беспамятстве ночная песнь поётся.
И так далее. Есть Бог действительно есть Любовь, то Керуак, видимо, с ним пил.Вот такой какой-то Джек, а не автостопное чучелко, которое многие почему-то любят и про которое снимают киношки.
20641
Аноним7 сентября 2017 г.Немцов VS Керуак
Читать далееС первых страниц ощущение - "не то". Тот же старый добрый Керуак, да не тот.
Залез на Ливлиб, почитал рецензии - ага, дело, значится, в переводе Немцова.
Мужественно продираясь сквозь чащу словесных конструкций, дочитал "Сатори..." до конца.
И к слову был вознаграждён: "Тристесса" - куда более нежное, лиричное произведение, на котором отдыхаешь после безумного, скачкообразного повествования "Сатори в Париже".
Однако что бы там ни напереводил Немцов, а Керуак остаётся Керуаком. Поэтому, не откладывая в долгий ящик, начинаю читать "Сатори в Париже" в переводе Шараева. Там и понятней, и поэтичней, и вообще.71,4K
Цитаты
Аноним24 июля 2017 г.тысяча и один миллиард множественных причин, барахтающихся в рою ее млечных мыслей
5473
Подборки с этой книгой
"... вот-вот замечено сами-знаете-где"
- 39 918 книг
Книги строго "18+"
- 2 369 книг
Азбука-классика (pocket-book) — Классика XX века
- 390 книг
Оранжевое настроение
- 1 734 книги
Список чтения
- 6 005 книг
Другие издания
