
Ваша оценкаРецензии
Аноним19 октября 2023 г.Опасная жалость
Читать далееКакое это произведение эмоциональное! Оно просто вывернуло мою душу. От отвращения, до жалости и сострадания. Герои прописаны так натурально, как будто на сцене сидела и наблюдала всю трагедию со стороны. А книга трагична и грустна с самого начала.
25-летний офицер Антон Гофмиллер посещает знатный дом Кекешфальве и знакомится с девушкой, которая прикована к инвалидному креслу. По мере их знакомства и частых посещений, Эдит, как и следовало ожидать, теряет и сердце, и голову перед молодым офицером, демонстрируя бурю эмоций и страстей, от ненависти, истерии, обмороков и до любых попыток к исцелению. С другой стороны, мечущийся в своих чувствах офицер, который не может разобраться в себе, что же он испытывает к девушке калеке? Дружбу? Любовь? Симпатию? Жалость? Или все-таки нездоровое любопытство. Здесь момент как раз для дискуссий, т.к. каждый читатель видит картину отношений по-своему. Порой мы верим в его любовь к бедной девушке, а через миг он убегает с чувством отвращения к себе и к ней. И терзает его эта ситуация, или ловушка, но и бросить все он не может, девушка с ранимой психикой и очень тонко манипулирует людьми. Я честно сочувствовала главному герою, в ситуацию он попал безвыходную, готов и в петлю, и на войну, да хоть куда...и бросить все нельзя, зная, что разрушишь жизнь и девушки, и ее отца, страдания которого так велики, что сам иссыхает с каждой минутой. Финала я ждала с нетерпением сердца, как и у главных героев, хоть и подозревала, что счастья не приобрести никому, да и не было к нему никаких предпосылок. С самого начала веяло драматичностью. Сильное произведение, я обязательно приобрету бумажную версию в свою библиотеку. Цвейг мастерски описал весь спектр эмоций, сложно остаться равнодушной после прочтения.4066K
Аноним10 мая 2022 г.Любовь на обломках империи
Читать далееРада, что познакомилась с творчеством Стефана Цвейга именно с этой книги, так как осталась я в совершенном восторге. С другой стороны, как я поняла, других крупных законченных произведений у него нет, а это означает, что самое глубокое погружение я совершила. Впрочем, этого хватит надолго, и пока возвращаться к Цвейгу я не планирую.
В этом романе автор использовал нетипичный приём: трагедия человеческой судьбы обычно изображается на фоне масштабных исторических событий, которые её как бы оттеняют и возвеличивают. Здесь же наоборот: происходящее с главным героем даже несколько меркнет на фоне национальной трагедии, да ещё и под занавес романа, что производит действительно необычное впечатление.
В "Нетерпении сердца" нет хороших и плохих персонажей; все, скажем так, с душком, но по-своему. И хоть главный герой, Антон Гофмиллер, не воспринимается мною как наиболее положительный по сравнению с прочими, но ему я сочувствую больше всех, потому что понимаю, что он пострадал больше всех (как ни странно). Он, что называется, оказался не в том месте не в то время. И если Гофмиллер ещё относительно противоречивый персонаж, то все остальные однозначно отрицательные: Эдит, разумеется, домашний тиран, но и более того - она распространяет свою волю к смерти на любого, кто вхож в её ближайшее окружение; нетрудно заметить, что все вокруг Эдит совершенно несчастны и лишены будущего. Господин Кекешфальва, на мой взгляд, отчасти обладает чертами мистического персонажа: если Эдит при таком рассмотрении - это исключительно разрушительная энергия и зло, то Кекешфальва - её приспешник и посредник, как Мефистофель, заманивающий слабых духом людей на скользкую дорожку ко злу. Неспроста автор делает его евреем и дельцом, что воспринимается прочими второстепенными персонажами крайне отрицательно (но тут ещё, разумеется, повлияла социальная обстановка времён написания романа - 1938 г.). Неспроста он всегда приходит в ночи, облачённый в свою неизменную тёмную одежду, а края его верхней одежды развеваются, будто чёрные крылья.
Чуть менее отрицательные, но всё равно вредоносные персонажи - это Илона и доктор Кондор. Оба они также толкают Гофмиллера к предательству самого себя (считай, продаже собственной души, потому что после всего произошедшего его душа уже не успокоится), но главную роль здесь играет Кондор, который изощрённо шантажирует Гофмиллера. Убеждая его в том, что он обязан взять на себя ответственность за чужую жизнь и ради этого пожертвовать собой, Кондор прибегает к любым манипуляциям. К этому моменту, разумеется, главному герою давно уже стоило прикрыть лавочку своей жалости, но всё же, даже тут, даже зная, к чему теперь приведёт отказ, я считаю (и это позиция христианской этики в том числе), что Гофмиллер имел полное моральное право послать всё к чёрту и уехать или, как минимум, перейти в режим неприступного игнорирования. Но случилось то, что случилось.
"Нетерпение сердца" - роман вообще очень немецкий, очень фантасмагоричный. Он во многом перекликается с мистикой позднего романтизма (со всеми его сделками с дьяволом, трикстерами и прочей нечистью), отчасти напоминает Гофмана с жуткими видениями механизированных дребезжащих кукол (и здесь обращают на себя внимание сны Гофмиллера, в которых ему является на своих грохочущих костылях Эдит) и его горячечный бред. Во многом роман даже предвосхищает будущую немецкую литературу, где лейтмотивом станет тема ответственности и жизни "после". Это талантливое произведение, очень многоплановое, в достаточной степени непредсказуемое (что не даёт заскучать). И несмотря на незамысловатый в общем-то сюжет, очень живое, в чём, несомненно, заслуга прекрасного авторского слога. Сперва я немного побаивалась, что это будет картонное повествование в духе Бальзака, скажем, где мужчины подкручивают ус и посмеиваются, а дамы смущённо охают: это не отменяет того, что сюжет может быть на высоте, просто персонажи получаются довольно посредственно выписаны, а многие любопытные подробности замаскированы нагромождением эвфемизмов. У Цвейга такого нет, а описание иногда даже поражает натуралистичностью и неожиданной откровенностью: так, главный герой признаётся об испытанном им некогда влечении к юноше, или же, описывая сцену поцелуя, автор делает это замечательно живо со всеми неловкими моментами (например, стукнувшимися друг о друга зубами).Должна заметить и предостеречь, что в моём издании - а это сборник Цвейга от "Азбуки" в серии "Большие книги ИЛ" - роман предваряет отвратительная статья Ю. Архипова, в которой совершенно бессмысленно пересказывается сюжет и, главное, финал. Как это интересно, в подробностях узнать развязку, только-только приступая к чтению... Теперь всегда буду читать предисловия только по прочтении самого произведения.
2686,4K
Аноним2 октября 2024 г."Пообещайте мне любовь хоть на мгновение..."
Читать далееДотошными статистами и учеными наверняка уже подсчитано, сколько примерно человек умирает на Земле в каждую секунду. Не хочу вдаваться в страшные цифры, так, просто размышляю. После долгожданного знакомства с романом Стефана Цвейга - его единственным, кстати, романом: австрийский классик, как известно, писал в основном новеллы и биографические произведения - отчего-то захотелось вдруг (хотя нет, понимаю отчего: из-за содержания книги) задаться схожим вопросом: а известно ли (и можно ли то подсчитать), сколько сердец разбивается в это самое мгновение? Разбивается от боли, тоски, предательства, безответной любви? Сколько их обладателей встретят новый день не с радостью и предвкушением чего-то приятного и чудесного, а с надолго потухшим взглядом и чувством безнадежности всего и вся? Сколько их проснется механически и по привычке, не почувствовав тонкого вкуса и аромата утреннего чая или кофе, в спешке или же размеренно соберется на работу , не ожидая от наступившего дня ничего хорошего? Сколько из них затем найдет спасение в алкоголе, а сколько решится на страшный, непоправимый шаг в вечность?..
Разбитое сердце не склеишь вновь, не обманешь самого себя банально-избитым: "Все будет хорошо... когда-нибудь... может быть". Сказки для экрана и книг - не для жизни. Строгому разуму ни за что не перекричать гул кровоточащего органа где-то там, в глубине груди.
Два сердца встретятся в этой книге Цвейга, два горящих сердца, две наивных. бесхитростных души, где каждая права по-своему, виноватых здесь нет.
В самом деле, разве можно укорять другого за то, что любви не случилось? Разве можно приказать сердцу любить? Любить отчаянно, самозабвенно, чтобы слова других не трогали и не обжигали. Любить, несмотря ни на что... Любить не в ответ, а по своей воле...
До прочтения этого романа Цвейга я полагала, что горько читать книги лишь об остывающих и уходящих чувствах. Оказалось, что о несостоявшейся любви читать ненамного легче. Призрачная, едва уловимая любовь-симпатия, любовь-уважение, любовь-дружба промелькнет, подарит ворох ложных надежд, закружит в эйфории чувств, а потом... потом безжалостно скинет с пьедестала, оставив после себя лишь осколки...
История Эдит и лейтенанта Гофмиллера именно такая - история несостоявшейся любви, до которой было рукой подать. Счастье уже пряталось за дверью, готовое распахнуть ту немедля. Затаив дыхание, мы все - читатели прелестного романа - безотрывно следили за героями, надеясь на чудо. Мы обманывали сами себя, приписывая в уме счастливый финал этой жизненной истории. Мы хотели сказки, Цвейг же хотел правды жизни.
Жестоко разбивая сердца своим героям на страницах "Нетерпения...", он не задумываясь разбивал их и читателям. Разбил и мое, влюбив в текст, сюжет, слог, а затем подарив тот невероятно душераздирающий финал, к которому все, собственно говоря, и шло...
Не перестаю удивляться странным совпадениям, преследующим меня повсюду. Двумя лучшими книгами сентября для меня стали романы австрийских авторов. Вначале Музиль растормошил, разбередил воображение, оставив в догадках на середине книги (я прочла пока лишь первой том его "Человека без свойств"). Сейчас вот Цвейг безнаказанно и беспардонно играет моими чувствами и нервами. Я ведь только-только поверила в благородство натуры этого "рыцаря" Гофмиллера! Наивная, я в самом деле могла подумать, что люди меняются?
Что человек, зависимый от мнения окружающих, почитающий его за святыню, вдруг поведет калеку к алтарю? На это я рассчитывала, начиная читать в первом осеннем месяце цвейговский роман? По правде говоря, не помню. Запомнила лишь одну мысль, отчетливо проносившуюся в моем мозгу где-то на первой четверти книги: "Добром эта история ни за что не кончится..." Что-то уже тогда, видимо, нашептывало мне, предупреждало о чем-то, недвусмысленно предлагало готовиться к худшему.
Пессимист во мне, наверное, обрадовался: мол, я же говорил... А мечтатель-романтик что-то загрустил, отправившись собирать те самые осколки: "Где же ваша хваленая любовь, так, одни стекляшки..."
Они - Эдит и Гофмиллер - были симпатичны мне оба - юные, нежные, почти не знавшие жизни. Он - за пределами казармы, она - за пределами богатого дома. Сердца и души тянулись друг к другу, а любви не вышло...
Я не могла винить, да я и не вправе: он никогда и не обещал ей взаимности, новость о ее чувствах вообще стала для него откровением и полной неожиданностью. Нет в том и ее вины: любви она не выпрашивала, хотела быть равной, нужной, достойной. Ее надежды и ожидания столкнулись, перехлестнувшись, с его страхами насмешек товарищей.
Благодаря целительной силе любви чья-то жизнь могла стать ярче и счастливее. Благодаря же чьему-то предательству и легкомыслию чья-то жизнь так нелепо и стремительно однажды оборвалась...
Ах, изобрести бы машину времени: не для себя - для героев. Разминуть их во времени и пространстве - чтобы не встретились, не сдружились. Отправить его в отдаленный полк НН, ее - на курорт или в деревню к дальней родственнице. Только чтоб подальше друг от друга. Чтоб прошли мимо, незамеченные, неузнанные, не причиняя друг другу новой боли (в их жизнях той и так предостаточно), не даря бесплодных надежд...
Моя история, выдуманная для персонажей, была бы пресной, скучной, обыденной, но счастливой. У Цвейга - этого кудесника слога и стиля - она вышла, несмотря на всю грусть, заключенную в строчках и меж них, бесподобно прекрасной, чарующей, резко и неожиданно кидающей вас под каток драмы. Вы же знали, на что шли. Военный и калека - в этой истории априори не могло быть счастливого конца. За хэппи-эндами - точно не к Цвейгу.
5/5, в топ сентября - сразу и однозначно. История, которую отныне точно не забыть...
Содержит спойлеры2532,7K
Аноним8 декабря 2012 г.Читать далееСильный, глубокий, эмоциональный, проникновенный рассказ. Это такая большая, растянутая до размеров романа, очень Цвейговская новелла о любви, сострадании, выборе, малодушии, долге.
О содержании написано много, поэтому повторяться не буду. Скажу лишь, что герои у Цвейга, как всегда, многогранны и интересны. На мой взгляд, нет в этом романе отрицательных персонажей. Все в нем живые люди со своими достоинствами и недостатками. Взять хотя бы историю барона фон Кекешфальва: аферист, прощелыга и вдруг такая чуткость и совестливость! Откуда, почему?! Или Антон Гофмиллер... Вот уж не стала бы упрекать его во всех грехах! Положа руку на сердце, 90% молодых людей повело бы себя так же малодушно. Одно дело сочувствовать, а другое — взять на себя обязательства. А то, что сбежал и не объяснился — это трусость, только, думаю, конец все равно был предрешен. Очень уж неуравновешанна, истерична и надломлена была Эдит.
А доктору Кондору — низкий поклон! Почти каждое его выражение хочется выделить в отдельную цитату и выучить наизусть.
Замечательный роман! Очень рада, что, наконец-то, прочитала его!1674,5K
Аноним8 июля 2018 г.Мы в ответе за тех, кого приручили
Читать далееЕсли бы существовал на свете клуб почётных невротиков, то данная цитата подошла бы как нельзя лучше в качестве девиза. Тяжело живётся людям, чья душевная организация настолько тонка, что колеблется от нежнейшего ветерка. Обычно это амплуа принадлежит девушкам, но в «Нетерпении сердца» трепещущей ланью является офицер Антон Гофмиллер, главный персонаж. Какие же ветра тревожат его сердце? Какая погода стоит в Австро-Венгерской империи начала двадцатого века?
Начинается роман одним из любимых приёмов Цвейга: «эту удивительную правдивую историю я услышал от знакомого». Повестование ведётся от первого лица, от Гофмиллера, и таким образом автор достигает интимности и остроты чувств, необходимых для истории, которую он собирается рассказать. Вообще система рассказчиков подчас становится довольно запутанной. Просто пример: Цвейг рассказывает нам, как Антон Гофмиллер беседует с доктором об одном богаче, и вот доктор говорит, что однажды богач разоткровенничался и выложил всю историю своей жизни, и как-то раз богач дремал в вагоне поезда и слушал, как на соседней лавке кто-то в красках обсуждал своего начальника... Пять рассказчиков спрятались друг в друга, как матрёшки.
Все всё знают, все обо всём судачат, сплетни разлетаются быстрее телеграмм – общество того времени предстаёт перед нами эдакой большой скамейкой у подъезда. И один из глубочайших страхов Антона Гофмиллера – это боязнь оказаться предметом неодобрения условных бабулек. Под бабульками можно понимать его товарищей-офицеров, население городка, где расквартирован его полк, всю семью и знакомых любой степени близости. Однажды Гофмиллер познакомился с богатыми Кекешфальвами: пожилой богатый коммерсант, его дочь-инвалид Эдит и племянница Илона.
Полный сострадания юноша утешает и развлекает больную, прикованную к инвалидной коляске. Семейные обеды, прогулки, вечерние посиделки за чаем – он, пунктуальный, как часы, всегда у Кекешфальвов, готовый поддержать и оживить маленькое общество. Но он пребывает в блаженном неведении, что такое внимание будит в Эдит некоторые надежды. Гофмиллер оскорбляется в лучших чувствах, когда Эдит признаётся ему в любви. Как так? Юная затворница, толком не знающая света, влюбляется в статного офицера, которого видит каждый день – ах, как же это так получилось, невозможно, почему она влюбилась в меня??
Гофмиллер спускается с небес на землю, как дряблый воздушный шарик. Меня ведь засмеют товарищи, если увидят с калекой? А что скажут мама и тётя? Но упоение христианским состраданием вводит нашего офицера в опасную иллюзию, что одним человеком, как большим пластырем, можно залепить трагедию другого. Гофмиллер опять надувается осознанием собственной важности. У Эдит толком нет друзей, нет никакого здоровья, она никогда не сможет заниматься любимым делом, ей не нравится отражение в зеркале – но это всё магически починит Гофмиллер своим присутствием. Отец Эдит и лечащий врач стараются совсем запудрить ему мозги. Если женщина в тебя влюбилась – не имеешь морального права не влюбиться в ответ. Если она больна – тем более.
Здесь я сворачиваюсь с описанием сюжета. Скажу лишь, что подобный груз ответственности смог бы вынести лишь очень устойчивый и любящий человек. А Гофмиллер у нас так, облако в штанах, и девушку максимум жалеет. Должен ли он быть в ответе за ту, которую приручил? С одной стороны, его недальновидность и готовность раздавать обещания поражают. С другой стороны – а чего все ждут от него? Хоть парня в бельевую верёвку скрути, всё равно не получится выжать любовь вместо хиленького сострадания. Но тема невротичной вины часто повторяется в романе. Сам богач Кекешфальва женился на женщине, которую развёл при покупке недвижимости, а доктор связан узами брака с безнадёжной пациенткой.
Что за магия любви такая? Получается, что женщины здесь – это жалкие, не приспособленные к жизни, убогие существа. От банкротства, от неизлечимой болезни, от горя и тревог их может спасти только другой человек, благородно кладущий себя на жертвенный алтарь брака. Разве не чувствовали эти женщины, что на них женились из соображений «птичку жалко»? Или, в отличие от Эдит, они смирились?
Нет, здоровые, сильные, гордые, весёлые не умеют любить – зачем им это? Они принимают любовь и поклонение как должное, высокомерно и равнодушно. Если человек отдаёт им всего себя, они не видят в этом смысла и счастья целой жизни; нет, для них это всего лишь некое добавление к их личности, что-то вроде украшения в волосах или браслета. Лишь обделённым судьбой, лишь униженным, слабым, некрасивым, отверженным можно действительно помочь любовью. Тот, кто отдаёт им свою жизнь, возмещает им всё, что у них отнято. Только они умеют по-настоящему любить и принимать любовь, только они знают, как нужно любить: со смирением и благодарностью.В моём понимании, крепкая любовь – это союз двух самостоятельных личностей, которым есть, что дать друг другу. Это двухстороннее движение ласки, опеки, интересов, понимания. Здоровые, сильные, гордые, весёлые по-настоящему умеют принимать и отдавать любовь, потому что они не умирают от жажды в пустыне. Другой человек не является для них единственным билетом в жизнь. Это не очень романтично, но зато все остаются целы.
Даже небольшие новеллы Стефана Цвейга способны вызвать бурное обсуждение морального облика и мотивов персонажей, а уж его единственный роман, «Нетерпение сердца» – и подавно. Формула «эта книга заставляет задуматься о…» вызывает зубовный скрежет ещё со школы, но здесь она уместна. Прогноз погоды на Австро-Венгрию начала двадцатого века неблагоприятный: ожидается штормовой ветер, дождь слёз, крушение надежд и империй. Запасайтесь дождевиками.
1477,2K
Аноним22 ноября 2022 г.Можно сбежать от чего угодно, только не от самого себя
Читать далееЦвейг не перестаёт удивлять глубиной и чувственностью своих книг. Он так искусно выставляет напоказ человеческие эмоции, что становится немного неловко за нарушение личного пространства его героев. Этот роман необычайно силён именно в эмоциональном плане, тогда как сам сюжет меркнет на фоне разыгрывающихся человеческих страстей.
История рассказывает нам о молодом австрийском офицере Антоне Гофмиллере, оказавшимся волею приказа со своим эскадроном в небольшом гарнизонном городке у венгерской границы. Служба пуста и однообразна, а из развлечений молодым офицерам предлагается единственное в округе казино, пара кафе и паршивенькое варьете с потасканными певичками. Можно понять энтузиазм умирающего от скуки молодого человека, когда он неожиданно получает приглашение в дом известного и состоятельного барона фон Кекешфальвы.
Обаятельный Антон довольно быстро становится вхож в дом на правах лучшего друга семьи; но, собственно, именно обаяние и сослужило ему дурную службу. Привыкший к общению с женщинами, Антон использовал привычные приёмы ни к чему не обязывающего флирта и с племянницей барона Илоной, и с его дочерью Эдит. Причём, делал он это без корыстных намерений, а скорее автоматически, стараясь расположить к себе и завоевать дружбу. Однако он не учёл того факта, что прикованная к инвалидной коляске Эдит расценит эти знаки внимания, как чувства особой к ней расположенности и отчаянно влюбится.
Есть любовь во благо, а есть та, которая рушит всё на своём пути. Эдит начала тонуть в своей безответной страсти и тянуть в омут безысходности окружающих её людей. Капризная и эгоистичная, видя, что её привязанность не находит отклика в сердце любимого, она превратилась в домашнего тирана, своенравного манипулятора. И как это часто случается, Антон оказался последним, кто узнал об истиных чувствах к нему Эдит. И что вполне закономерно, он попросту испугался, так как отвечать на пылкую страсть девушки никак не входило в его планы. Да, она ему нравилась, да, с ней было интересно дружить, да, ему было её искренне жаль, но явный физический недостаток Эдит был для Антона явно не совместим с любовным томлением.
Но озадачивает в романе как раз не поведение Гофмиллера, а то, как близкие Эдит начали бессовестно использовать чувство сострадания, испытываемого юношей к девушке-инвалиду, уговаривая того жениться на ней. Нерешительный и, по совести сказать, малодушный Антон был достаточно внушаемой личностью. И видя его душевные колебания, фон Кекешфальва и лечащий врач Эдит, доктор Кондор, каждый по своему пытался навязать молодому офицеру нужное по их мнению решение. Один – обещая золотые горы и безбедную жизнь; другой – убеждая Антона, что сострадание обязано требовать человеческих жертв. И только тогда можно помочь человеку, когда принесёшь в жертву самого себя без остатка.
Рассуждая, приятных эмоций ни один из персонажей не вызывает, но и каждого можно оправдать. Эдит – требовательная эгоистка, но её мир ограничен; Илона не всегда терпелива, но она молода и хочет своей доли счастья; барон готов продать душу дьяволу за выздоровление дочери, но какой отец поступил бы иначе? А что касается Антона, то с какой стати он кому-то чего-то должен? Свободный от обязательств человек, он сам решает свою судьбу и несёт ответственность за свои действия. Поэтому-то в конечном итоге, сочувствуешь именно ему. А нетерпение сердца – сентиментальное сострадание – далеко не самое плохое качество.
1452,3K
Аноним12 апреля 2016 г.Новый старый Стефан Цвейг
Читать далее"Сострадание - это палка о двух концах: тому, кто не умеет с ним справиться, лучше не открывать ему доступ в сердце. Только вначале сострадание, точно так же, как и морфий, - благодеяние для больного"
Для того, чтобы хотя бы в какой-то мере подумать о том, что ты понял автора - для этого недостаточно его коротких произведений. Рассказы, новеллы и т.д.- наиболее эффективный способ, чтобы спрятаться от читателя. Исключая некоторых гениальных типов вроде Борхеса, пожелавшего так и остаться загадкой, захоронив себя в коротеньких опусах, но при этом не оставивших сомнения насчет собственного таланта, который сочится из каждой написанной строфы. Тем не менее, например, Чехов имеет несколько видов собственных рассказов, которые будто бы писаны разными людьми - искрометный юмор рядом с тяжелой морализирующей трагедией. До "Драмы на охоте" об авторе судить сложно вообще. Или, скажем, Тэффи, которой будто бы и нет вовсе, ибо даже ее воспоминания написаны в виде коротких заметок, предположительно позже скомпонованных для чего-то более объемного. Все это к чему - гораздо проще избежать собственных надуманных выводов, если иметь под рукой представление о человеке, проверенное внушительным текстом, где он никуда от нас не денется и раскроется в большей степени. Таким образом, "Нетерпение сердца" - первое произведение Стефана Цвейга в моей жизни (после нескольких новелл), где сюжет более-менее реалистичен, а не фантастически-идиотичен, как ранее. Можно было всегда восторгаться содержанием, стилем, диким надрывом в каждой новелле, но ощущение маразматичности первоосновы не покидало с самого начала.
Абсолютно все герои произведений Стефана Цвейга - особенные необычайные альтруисты (вариант "высокодуховные мнительные невротики"), которые необычайно привлекательны своими отклонениями, преподносимыми очень верными дозами, чтобы не отпугнуть читателя с первых страниц. Автор в совершенстве постиг науку - держать аудиторию заинтересованной, нигде не перегнул палку, он сразу же завораживает, затягивает наши глаза вглубь произведения и уже совершенно невозможно их отлепить. Даже если умом и понимаешь, что читаешь полнейший бред и клинику. Эмоции-то и существуют, чтобы притягивать разум. Тебе тяжело дышать, своими эмоциями повествование тебя держит не просто близко, а ты готов впрыгнуть по ходу дела на какую-нибудь страницу, проглатывается все на едином дыхании.
Описание "Нетерпения сердца" долгие годы меня отталкивало, но желание увидеть реального Стефана Цвейга пересилило. Фантастические герои никуда не делись, здесь тот же полный набор суперлюдей, но помимо реализма произведения здесь четко просматривается реализм автора. Таким образом, можно признать, что облик автора, ранее возникший перед внутренним оком после чтения новелл, был робкой версией экспериментатора, только начавшего практиковать более серьезные методы. Вся эта отмороженная ненормальная шелуха, относящаяся как к женщинам произведений Стефана Цвейга, так и к мужчинам, вдруг слетела ураганным ветром и передо мной поднялся другой Стефан Цвейг - с холодным рассудком, очень продуманный и абсолютно рациональный, в котором нет ни капли ненормального, а эмоции - часть действующего плана. В который раз можно посетовать на чужое влияние, ибо столько пытался оградить себя от чужих рецензий и даже биографий, пока собственное мнение не станет устойчивым и понятным. Моя бабушка в бытность так любила Стефана Цвейга, что трудно было этого не заметить и я только теперь понял - за что именно. Вовсе не за предполагавшуюся ранее лирическую ненормальность, эмоциональный посыл, ахи - охи, а за холодный и ясный разум. Этот автор настолько продуман, настолько манипулирует читателями, что сие даже в какой-то мере удручает, ибо указывает нам, стандартным обывателям, на наше скромное место в этом мире.
"Нетерпение сердца", несмотря на незамысловатость сюжета, очень разноплановое, ибо затрагивает самые различные, временами даже стандартные, вопросы, каждый из которых оглушает, удивляет глубиной проникновения, заставляет все больше покрываться красными пупырышками уважения по отношению к автору и язвами гнойного восхищения. В этом любовном романе меньше всего этого самого любовного романа. Произведение ясно демонстрирует игру автора и раскрывает ее последовательность. Получается, что во всех новеллах по сути Цвейг издевается над читателями - берет полнейшую ерунду, высосанную из пальца, делает из нее конфетку, превращая в шедевр. В "Нетерпении сердца" можно увидеть и многое другое. Например, здесь изображен четкий срез общества, который очень сложно разглядеть за основным повествованием - противоречиями и истинными ценностями личности, куда Стефан Цвейг без обиняков залезает в грязных сапогах, хотя и графских. Да и люди - военный, врач, делец - как обычно, исключительно человечны, сострадательны и с рьяным альтруизмом. Может такие где-то в темноте и таятся , но мне лично не попадались. Как здесь, за этими нагромождениями, можно увидеть, что врач очень определенно проехался по своим коллегам, сорвал покровы, раскрыл циничные тайны. Что делец нарисовал стандартные механизмы холодного объегоривания рядовых людей, хотя и пожалел кого-то (деньги и жалость - взаимоисключающие вещи). Что военные настолько глупо и алкоголично бездельничают, что это кажется нормой. Чем не норма у нас.
Мимо темы основной пройти, конечно, не могу. Любовь - жалость, ущербность - благотворительность. Сразу оговорюсь, что все нижесказанное касается исключительно постсоветского пространства, ибо не знаю доподлинно - как и по каким принципам осуществляется благотворительность не у нас. Возможность сравнивать что-то с чем-то, а особенно - себя любимого и других - на этом строится вся система социальных взаимоотношений. Помимо всем известных чувств доброты, которая взирает на нас с любого рекламного плаката, подобные контрасты будят во всех такие прекрасные качества, как зависть, злобу, желание обвинять и заставлять страдать. У человека в чем-то ущербного (в "Нетерпении сердца" идет речь о девушке-инвалиде) подобная контрастность гораздо ярче выражена. Если мы можем завидовать успешным, образованным или красивым, то сие в какой-то степени не смертельно, ибо все большей частью в наших руках. Инвалид же завидует всем, кто не похож на него. В нашей стране, ибо он забыт, забит, заброшен до такой степени, что чувство собственного достоинства им покупается исключительно со ссылкой на папу-маму и т.д., которые являются редкостью, особенно, если на них можно сослаться. Чтобы никого не обвинять в собственных бедах - а это единственный вариант - инвалид не должен знать - кого именно он обвиняет и все масштабы собственной трагедии. А потому - единственный путь к какому-то ощущению нормальности - это не находиться среди людей (эту версию принято подсовывать людям коммерческими организациями, ибо, даже спрятанная под дежурной улыбкой, зависть по отношению к миру все равно когда-нибудь прорвется), а пребывать в неведении. А потому - дочь миллионера (а их очень мало, но именно о них и пишут книги) - это сгусток злобы по определению. Коммерсанты, сосущие средства с помощью инвалидов, дурят их тем, что заводят разговоры о равенстве, которого не видать никому. Все эти многочисленные книжонки о якобы поднявшихся инвалидах (исключительно импортные) - другая сторона благотворительного цирка и тухлая коммерция. Вкладываются только в перспективных инвалидов, об этом сами инвалиды знают прекрасно. Их, осчастливленных и описанных в книгах примерно 0,00001%. А потому Стефан Цвейг прав в том, заложенное изначально в человеке чувство вины заставляет его принимать демонстративные позы, когда корочка лица на час-другой покрывается благородным налетом и слезы проступают на щеках от ощущения себя, такого хорошего. Прав Стефан Цвейг и в том, что ко всему человек приходит исключительно опытом собственной шкуры. Но любовь никакого отношения к жалости не имеет в принципе.
"Как неодолимо тягостное чувство неприязни, которое испытывает должник к кредитору, ибо одному из них неизменно суждена роль дающего, а другому - только получающего, так и больной таит в себе раздражение."
1376,5K
Аноним6 сентября 2018 г.Главное - "красиво" уйти.
Судьба невзлюбила Марию Стюарт с момента ее рождения. Подложила ей знатную свинью, дав везение и корону с первых дней жизни. Сделав первые годы жизни легкими и безоблачными. шести дней – королева Шотландии, шести лет – нареченная одного из могущественнейших принцев Европы, семнадцати – королева ФранцузскаяЧитать далееИ после такого стремительное восхождения, после блистательного и галантного Парижа, возвращение домой, в "нищую" страну - стало первой пощечиной, первой неудовлетворенностью, разъедающей душу. Потребности в триумфе уже сформированы. Безоговорочное подчинение и преданность всех вокруг кажутся естественными. А кровь горяча. И хочется все больше и больше. Не довольствуясь тем, что есть. Душа требует простора, а королевство маловато, развернуться негде. Усмирить желания, взять под контроль эмоции - не царское это дело. Только вперед. Ни в чем себе не отказывая. Решительно и безрассудно. Раненой птицей биться в сетях своих страстей. Любить - так любить, гореть - так гореть. Женщина безоговорочно победила в Марии королеву.
В отличии от Елизаветы. В сухом остатке получается, что английская королева жила для народа, шотландская - для себя. Зато про Марию Цвейг книгу написал, а про Елизавету не стал. Скучно же, когда главная героиня не имеет склонности прогуливаться по краю пропасти и бросаться с головой в омут любви. Кому нужны однообразно успешные, хоть и не сильно счастливые королевы, когда есть Мария Стюарт? Кому нужна история без драмы, без загадки, без неоднозначных событий и буйных нравов. Хорошо, что есть королева Шотландии. Гордая, величественная, решительная, отметающая реальность и, потому, фатально не везучая.
Не случилось в ее жизни человека, на которого можно было опереться. Помощники были, очаровывать Мария умела, но надолго не задерживались. Кто обидится, что сама править хочет, кого убьют, кто заставит предать. Зато дураков вокруг хоть отбавляй. У кого "сердце из воска", у кого прозвище "Убийца радости" не за красивые глаза появилась. Лорды - сплошное осиное гнездо. Целый букет конфликтов - между Марией Стюарт и Елизаветой, между Англией и Шотландией, между Реформацией и контрреформацией. Смутное время. Для эмоций не подходящее. Но когда доходило дело до любви, Мария теряла голову. "Какая женщина!" - восхищенно замечает Цвейг. "Не знает колебаний" - шепчет он, приложив руку к груди, там, где бьется сердце романтика. Он все время старается ее оправдать. За несдержанность, за потакание любовным капризам. Даже за предательство второго мужа. Мол, не в себе была, не своей волей жила. Ну-ну. А действительно, не одним лишь испанским цыганкам сгорать в пылу своих страстей. И пусть из Марии монарх получился так себе. Быть матерью - тоже не ее. Зато - какая женщина. Скольких сгубить успела. И роль свою исполняла блестяще до самого занавеса. Она могла быть прекрасной актрисой, когда не была влюблена.
Преданно следует сюжет за восхитившей автора гордой королевой. Нежно и трепетно освещая все политические удачи и любовные безрассудства Марии. Но, когда властительница Шотландии, в очередной раз влюбившись не в того, утратила решительность и волю, которыми так восхищался Цвейг, история по настоящему набирает обороты и выходит на новый уровень экшена. Страсти достигают точки кипения. Все бурлит и рвется в клочья. Мария кружит в парадном наряде своей уязвленной гордости, увлекая в пропасть тех, кто имел неосторожность поддаться ее чарам. И уже не важно насколько она права или виновата. Такая история останется в веках. А книга об этой истории надолго останется в памяти. Благодаря склонности автора к загадкам и драмам, которыми он умеет заинтересовать и своего читателя. Ненавязчиво подталкивая к своим неоднозначным героям. Помогая понять если не все из того, что они натворили, то очень многое.
1256,3K
Аноним3 мая 2021 г.«Сердце, которое не умеет забывать»
Читать далееНеобыкновенно тонкий, пронзительный роман от классика австрийской прозы. Сильный и смелый в своей жизненности. Стефан Цвейг сумел так красиво и честно рассказать о человеческих чувствах, что забыть его книгу не получится. Нетипичный для романтическо-драматической прозы сюжет тут соседствует с неоднозначной моралью, с посылом книги хочется поспорить… но так ли он был понят, этот посыл?
«Я терпеть не могу громких слов…»
Герой Первой мировой войны, награжденный орденом Марии-Терезии, решает рассказать безликому и не важному для сюжета писателю «позорную» историю из своего прошлого. Так рассказ переносит читателя из последнего мирного 1938 г. в последний мирный 1913 г. (какая ирония!). Участник Великой войны словно бы пытается сбросить той героический флёр, что преследует его, куда бы он ни пошел. Интересно и мимолетное замечание Цвейга в связи с выбранными отрезками времени: неужели самые доблестные воины получаются из тех, кто был нерешителен, даже труслив в обычной жизни (поневоле вспоминается Эшли из «Унесенных ветром»)?
«Мне показалось смешным ходить весь остаток жизни с ярлыком героя только потому, что однажды, всего каких-то двадцать минут, я был по-настоящему храбр…»В далеком 1913 г. Антон Гофмиллер был юн, красив, строен… и прочие, и прочие качества «лучших лет нашей жизни». Нельзя сказать, что он был прирожденным воякой, скорее наоборот – в армию его завлекло более-менее приличное жалование. Сосланный в маленький гарнизон при жалком городишке, Гофмиллер быстро стал скучать. Из развлечений разве что вечеринки с сослуживцами и гулянья по местному «бродвею». Оттого Антон так обрадовался, получив приглашение самой обеспеченной семьи в округе – барона Кекешфальвы и его домашних. Скоро (по нелепой случайности) он становится постоянным гостем в этом роскошном доме. Отчего же?
У барона Кекешфальвы есть юная дочь Эдит, которая прикована к инвалидному креслу. Гофмиллер ходит главным образом к ней (конечно, ему и поесть вкусно хочется, и чаю выпить, но это второстепенно). Эдит вызывает у молодого офицера покровительственные чувства. Он очень ее жалеет. В глубине души Антон, должно быть, мечтает о душевной теплоте и ласковой привязанности – то, чего ему не хватало в собственной семье и на службе. И Эдит, эта малютка, могла бы осчастливить его необременительной веселой дружбой. Но, увы, Эдит начинает питать к частому красивому посетителю далеко не дружеские чувства.
Эдит в «Нетерпении сердца», что интересно, нельзя назвать приятным персонажем. Ее, безусловно, жалко, как любого человека с ограниченными возможностями. Но инвалиду нельзя прощать вздорный и капризный характер. Эдит выросла в поклонении, она привыкла получать все, чего ей захочется. Она до невозможности требовательна. Она не хочет, чтобы ее жалели, но при этом сама вечно акцентирует внимание домашних на своих ногах: «Я знаю, вы думаете о них… вы не так на них смотрите… вы не видите во мне полноценного человека!» Она обижается на невысказанное, на случайный взгляд, эта ее ранимость становится пыткой для всех окружающих. Привыкнув, что она имеет на все право, она не может смириться с нелюбовью главного героя. Она любит, любит очень глубоко, но душит своего любимого. Она не может его отпустить, прибегает к разным способам, лишь бы он остался с ней, и это притом, что все знает о чувствах. Ох уж эти угрозы: «Ты можешь уйти от меня, но знай, что в этом случае я покончу с собой!» Это очень жестокий, нежизнеспособный тип любви.Но Гофмиллер, с его эмоциональной тупостью, тоже хорош: так, он не в состоянии понять, что девушка с парализованными ногами тоже может любить, в т.ч. чувственной любовью. В его воображении любовь – это удел красивых людей. У людей же с физическими недостатками любви быть не может. Именно это ошибочное утверждение мешает главному герою осознать, что он сам, своими действиями (частыми посещениями, ребяческими заигрываниями), дает девушке надежду. Разве может Эдит желать чего-то большего? Так Антон становится жертвой своего непонимания природы чувственности.
Самое же неприятное (и сложное) в книге – это не отношения Антона и Эдит, а реакция окружающих. В середине книги Цвейг начинает развивать идею «истинного сострадания», и от нее становится жутко. По Цвейгу, «истинное сострадание» заключается в том, чтобы пожертвовать своей жизнью (свободой, планами, мечтами) во имя благополучия больного. «Любовь – это жалость». Самые нравственные персонажи книги доказывают главному герою, что он теперь должен жениться на Эдит, ведь если он этого не сделает, она просто сгорит в пламени безответной страсти. Он должен разыгрывать любовь, чтобы не нанести уже искалеченному созданию новую серьезную рану. Он должен, должен, должен! Мотив «жертвы» так свирепо раскрывается к финалу книги, что от этого делается страшно.
У Цвейга получилась книга, в которой не жалко никого. Не жалко Эдит, которая сама доводит себя до исступления. Не жалко ее возлюбленного, нерешительного и трусоватого. Не жалко остальных героев, которые пытаются манипулировать «влюбленными» из собственного понимания любви и жизни. И в итоге никто не виноват. Ответа на вопрос «как правильно?» так же нет. Жить плохо и больно – вот, что можно вынести из этого романа. А нужна ли вам такая правда, решайте сами.P.S. И да, в России тоже сняли экранизацию этого романа. От глубины книги почти ничего не осталось, но зато картинка приятная ;)
1242,7K
Аноним11 февраля 2020 г.Антон-г*ндон
Читать далееНасколько же талантливым должен быть автор, чтобы его герои раздражали, а кое-кто даже несусветно бесил, но произведение захватывало своим языком, манерой повествования и стилем написания! К таким писателям однозначно и бескомпромиссно относится Стефан Цвейг. Этот еврей как и немец Ремарк, шотландец Кронин не устает поражать талантом, который выражается в невероятном умении передать переживания персонажей, будто заглядываешь в их тайные уголки души, где хранятся чувства, которые даже они сами не в состоянии были бы описать словами. Умение внедриться в сокровенные и потаенные закрома души - не просто мастерство, это какое-то неземное искусство, коим обладают только немногие избранные. Какое счастье, что им удалось выразить эту виртуозность на бумаге в строчках, чтобы она не пропала, не дай Бог, а стала достоянием читателей!
Я очень люблю новеллы Стефана Цвейга и не была еще знакома до чтения "Нетерпения сердца" с его более объемными произведениями. Поэтому я не ожидала, что эта история может мне поначалу показаться скучноватой с раздражающими героями и не захватывающими событиями. Однако где-то до половины, даже 75% именно такие ощущения я и испытывала - во мне не отзывались ни капризность несчастной парализованной девчонки Эдит, ни влечение к ее семье лейтенанта Гофмиллера - она возмущается, что когда ей оказывают помощь, что когда "смеют" не бросаться; он постоянно приходит в гости к семейству, берет подарочки, но не испытывает никакого притяжения к кому-либо из них. Не люблю потеряшек и не знающих, чего хотят, людей - раздражает их неустойчивость позиции, точнее даже их отсутствие. И большая часть произведения описывает именно такое состояние героев, что успело меня разочаровать - я действительно перестала ждать, что произойдет нечто интересное или душераздирающее по эмоциям после единственного, еще в начале книги описанного, казуса со стороны Антона - будучи гостем семейства Кекешфальвы, молодой лейтенантик умудрился предложить станцевать несчастной дочери господина, у которой "отнялись ноги". После этого события она оскорбилась, он извинялся, она простила, он ходил-ходил в гости, они общуались-общались. Вот, в общем-то, и все. Но ближе к концу книги неожиданно раскрылась истина, и именно после нее "Нетерпение сердца" увлекло меня настолько, что в итоге у меня просто не поднялась рука поставить меньше самого большого балла, несмотря на то, что вы видите в названии рецензии, т.е. несмотря на мое отношение к Антону Гофмиллеру.
Конечно, своей истеричностью, непредсказуемостью реакций и привычкой получать все, все без границ. что бы ни пожелала, Эдит может раздражать, это было и со мной по началу, но на самом деле, даже вне ее болезни, девушка вызывает сочувствие и жалость - несчастная влюбилась без памяти, увидев в объекте своего чувства смысл жизни, то, ради чего стоило не только жить, а и выздороветь. Всю силу воли в кулак, плевать на нереальность - есть смысл и она встанет, она пойдет! Конечно, не зря мы выбрали именно эту книгу для чтения в клубе по теме созависимости - чувство Эдит к Антону - это не любовь, это неосознаваемое желание стать целостной благодарю чему/кому-то извне, поскольку внутренние ресурсы найти не получилось, не научили. На именно такое формирование личности бедной девочки повлияло дае не столько ее болезнь, сколько воспитание - без матери, но с отцом, выполняющим все, лишь бы у девочки не было ни единого повода взгрустнуть - как, скажите, в таких тепличных условиях, может созреть устойчивая, имеющая стержень, цельная личность? У нее не было ни единой возможности научиться выстаивать перед сложностями, не относящимися к физическому недугу, научиться принимать отказ адекватно, не причисляя его автоматически в категорию оскорбления себя, в конце концов полюбить себя такой, какая есть - она вообще себя не смогла узнать, принять, какая же здесь любовь к себе, а тем более стремление найти человека, который полюбит ее. Ведь не просто так ей подвернулся именно Антон - она притянула к себе того, кто тоже любить не умел.
Итак, Антон.. Этот бесящий тупица лейтенант Гофмиллер - дабы не опускаться до оскорблений, приведу несколько цитат, наиболее красочно описывающих то, то из себя представляет этот никчемный, потерянный герой (хотя этому тоже, конечно, есть объяснение - он с детства ощущал себя ничтожным и никому не нужным, антипатии, тем не менее, к герою меньше не становится), который постоянно метался между "о, ужас, она посмела меня полюбить! как жить?! как она могла подумать о таком извращении!!! что делать?! револьвер!!!" и "о, теперь я чувствую сострадание! несчастное парализованное существо, может, подать ей знак из сострадания?.. ах, я так сострадаю ее отцу и ей, ах...":
- Но как же я мог догадаться о таком... таком сумасшедшем вздоре!.. Как могло ей прийти в голову?..
Два письма за два часа! От злости и гнева у меня перехватывает дыхание. Теперь так и пойдет изо дня в день, из ночи в ночь, письмо за письмом, одно за другим. Ответишь ей - она снова напишет, не ответишь - потребует ответа. Теперь она каждый день станет от меня чего-нибудь требовать, каждый день! Она будет присылать ко мне слуг и звонить мне, будет выслеживать каждый мой шаг, будет допытываться, когда я выхожу и когда возвращаюсь, с кем я встречаюсь, чем занимаюсь, что говорю.- Что вас пугает вовсе не факт сам по себе, а его последствия... я хочу сказать, что вас приводит в ужас не столько влюбленность бедного ребенка,
сколько то, что другие узнают и посмеются над этим... По моему мнению, ваша безграничная растерянность есть не что иное, как боязнь - простите меня - показаться смешным в глазах других, в глазах ваших товарищей.
У меня было ощущение, точно он вонзил мне в сердце тонкую острую иглу. То, о чем он говорил, я давно чувствовал подсознательно, но не осмеливался думать об этом. С самого первого дня я опасался, что странная дружба с парализованной девушкой может стать предметом насмешек моих товарищей, предметом их беззлобного, по беспощадного солдатского зубоскальства: я слишком хорошо знал, как издевались они над каждым, кого им удавалось "поймать" с какой-нибудь "хилой" или непрезентабельной особой. Именно поэтому я инстинктивно воздвиг в своей жизни стену между моими двум- между полком и Кекешфальвами.
...какое-то бедное, искалеченное существо сгорало от любви ко мне?
"Восемь дней", - сказал Кондор. Восемь дней - я уже окончательно настроился на этот срок, и вот теперь снова... Невозможно... просто невозможно!.. Я этого не вынесу, не вынесу... в конце концов, у каждого есть нервы... Я хочу, чтобы меня наконец оставили в покое...
В тот вечер я был бог. Я сотворил мир и увидел, что в нем все хорошо и справедливо. Я сотворил человека, лоб его был чист, как утро, а в глазах радугой светилось счастье. Я покрыл столы изобилием и богатством, я взрастил плоды, даровал еду и питье. Свидетели щедрот моих громоздились передо мной, словно жертвы на алтаре, они покоились в блестящих сосудах и больших корзинах, сверкало вино, пестрели фрукты, заманчиво сладостные в нежные. Я зажег свет в покоях и свет в душе человеческой. Люстра солнцем зажгла стаканы, камчатная скатерть белела, как снег, - и я с гордостью ощущал, что люди полюбили свет, источником которого был я; и я принимал их любовь и
опьянялся ею. Они угощали меня вином - и я пил до дна, потчевали плодами и разными кушаньями - и дары их веселили мое сердце. Они дарили меня благодарностью и преклонением - и я принимал их восторги, как принимал еду и питье, как принимал все их жертвоприношения.
С грохотом падает она к моим ногам, костыли гремят по паркету. И тут я в ужасе невольно отшатываюсь, вместо того чтобы броситься к ней на помощь.
Как она ужасно рухнула, словно мешок с отрубями!.. На таких не женятся...
Я скомпрометировал страстно любящую меня девушку, больную, беспомощную, ни о чем не подозревающую; я позволил в своем присутствии оскорбить ее отца и назвать обманщиком постороннего человека, сказавшего правду. Уже завтра весь полк узнает о моем позоре, и
все будет кончено. Те, что сегодня дружески хлопали меня по плечу, завтра не подадут мне руки. Разоблаченный лжец, я больше не смогу носить мундир офицера, а путь к тем, кого я предал и оклеветал, отрезан для меня навсегда; и Балинкаи тоже не захочет иметь со мной дела. Три минуты трусости перечеркнули мою жизнь; оставался только один выход - револьвер.Ну а вместо вывода приведу еще одну цитату, которая как нельзя лучше описывает всю чувственно-психологически-моральную составляющую "Нетерпения сердца". Какое сострадание испытывал недостойный, считающий источник любви к себе чем-то гнусным и скверным, объект этого чувства, я думаю, догадаться совсем не сложно...
…Есть два рода сострадания. Одно — малодушное и сентиментальное, оно, в сущности, не что иное, как нетерпение сердца, спешащего поскорее избавиться от тягостного ощущения при виде чужого несчастья; это не сострадание, а лишь инстинктивное желание оградить свой покой от страданий ближнего. Но есть и другое сострадание — истинное, которое требует действий, а не сантиментов, оно знает, чего хочет, и полно решимости, страдая и сострадая, сделать все, что в человеческих силах и даже свыше их.1183,4K