Два капитана

Сейчас я даже рада, что не удалось мне прочесть эту книгу, тогда, лет в 16, когда ужжжжасно хотелось. Вряд ли бы я смогла прочувствовать всю глубину человеческих отношений и трагедий. Абсолютно точно, что тогда меня бы интересовали исключительно приключения, все остальное осталось бы «за кадром».
А сейчас…, сейчас мне бесконечно жаль Марию Васильевну, которая (может быть скажу ересь…) связала свою жизнь с капитаном Татариновым. Не было рядом, видимо, умной мамы, которая бы по полочкам разложила примерный вариант жизнь с таким человеком, сценарий бы назывался примерно так: «бесконечное ожидание и иссушающая тоска».
Да, капитан, да, храбрый, да, сильный духом и имеющий великую силу воли и в конце концов герой, но …мертвый герой с ОГРОМНЫМИ ЧЕСТОЛЮБИВЫМИ ПЛАНАМИ, а на другой чаше весов маленькая хрупкая женщина с ребенком на руках, жизнь которой превратилась в серый депрессивный туман и сон, сразу после отплытия шхуны «Св.Мария». Нужна ли была ей такая жизнь и такая судьба? Готова ли она была к ней?

- прослеживается явная влюбленность в героический образ, что ни удивительно, ведь Марии Васильевне Татариновой было всего 20-21 год, когда шхуна скрылась за горизонтом на-всег-да…Совсем еще молоденькая девчонка. А жизнь уже закончилась и сердце превратилось в золу…
Интересно, отправился ли капитан Татаринов в плаванье, зная, чем оно закончится для него и его любимой жены?
Мне почему-то кажется, что ДА.

Не ошибусь если скажу, что этот роман больше чем просто книга. История народа, жизнь и быт через детство и юность, разные судьбы, характеры людей. Одно из лучших описаний личности скользкого типа, человека подлого, который не меняется и не думает даже что лгать и ломать жизнь других людей, что в этом что-то есть не самое лучшее, ведь это его сущность - иначе жить, просто не умеет.

Я прочувствовала дух советского времени, было много хорошего, во всяком случае люди всей душой радели за правое дело и трудились во благо будущего молодого поколения. Много думали не только о себе, но знали цену слова "справедливость" и "честь". Не зря, это произведение у меня значилось в коротком списке: читать 100%.

Я рада была ознакомиться с этой историей, а знавши заранее, лучше б сделала это в холодные месяцы года, слишком неторопливое повествование с зимней атмосферой, но это личные предпочтения, так чтобы книгу -зимней, не назовёшь.

Прочитано в рамках Игры "Борцы с долгостроем"

Не судите по названию рецензии, отношения с книгой у меня сложились далеко не идеальные. В моём далёком детстве узнала я о романе В. Каверина от мамы, которая очень любила это произведение и часто и восторженно мне рассказывала про него. Возможно, поэтому две попытки приступить к чтению бесславно закончились на эпизоде с разбитым лактометром. А чего читать, если и так всё знаю со слов мамы. Как оказалось, не всё и не так.
А возможно, в том своём пионерском детстве я была перекормлена девизом «Бороться и искать…», звучавшем на каждом классном часе, пионерском собрании и торжественной линейке. Возможно, именно из-за этой перекормленности я воспринимала героев книги какими-то плакатными, лубочными, рекламными. Всё представлялось излишне идеальным, красочным. Как оказалось, не всё и не так.
Во-первых, книга оказалась далеко не детской. Я бы даже не стала утверждать, что она подростковая. Впрочем, я нашла здесь аж три книги: детская история, история Кати и история капитана Григорьева. Все они очень разные, отличаются не только рассказчиком, но и языком, и манерой повествования. Каверин замечательно продемонстрировал взросление своего героя от Саньки до Александра. Меняется всё: взгляды на жизнь и людей, отношение к обстоятельствам, появляется больше мудрости, терпения. И вместе с тем, он на протяжении всего романа так и остаётся мальчишкой. Мальчишкой, верящим в справедливость и правду. Именно эта черта сделала его неугомонным, не позволила ему бросить свою мечту, оставить свою цель. Бороться с ложью и подлостью он начинает совсем юным, когда детские обиды застят глаза, когда хочется доказать всё и всем и сразу. И, думается мне, не закончит даже седым и старым.
И совсем по-новому открылась для меня часть книги, рассказанная Катей Татариновой. Я и подозревать не могла, что в книге есть такая часть. Да я, если честно, до этих самых глав никогда и не любила Катю. Мне она казалось несколько напыщенной, ненатуральной, способной только принимать и использовать чужую любовь. Откуда только появились такие мысли? А тут я читаю и вижу перед собой любящего человека, жену лётчика, готовую каждую минуту быть рядом с мужем или безропотно ждать его с задания. Такие семейные мелочи, как пьяная вишня или маслины, припрятанные как лакомство для супруга, просто умиляли меня. Какой чуткой она оказалась ко всему, что происходит вокруг её мужа. Какой твёрдой она стала во всём, что происходило вокруг неё.
А ещё я завидовала, ой как завидовала тому, что вокруг Саши и Кати столько много друзей, просто хороших людей, просто рядом. И вот сейчас через много-много лет после моих детских ощущений слетела с этой истории шелуха плаката, а осталась замечательная книга про хороших людей, про настоящую дружбу и любовь, про стойкие характеры и горячие сердца, про тяжёлые годы нашей Родины в судьбе каждого человека, про громкие и про незаметные ежедневные подвиги, про честь, про предательство, про правду, про нашу историю.
Теперь понимаю маму: о книге можно говорить много и взахлёб. О книге нужно говорить.

Впервые я читала эту книгу в школе и уже тогда она произвела на меня впечатление. Недавно я случайно наткнулась на сие произведение у себя дома. К своему удивлению я не вспомнила его содержания и решила перечитать.

Второй раз в своей жизни я смогла убедиться, что "Два капитана" - шедевр. Меня, как в первый раз, захватили мелкие и глобальные события жизни Сани Григорьева. Я как будто видела, как он ребенком потерял тот треклятый нож, как ввалился в деревенский дом замерзший Иван Иванович, школу и квартиру Татариновых с неугомонной Ниной Капитоновной и пугающе тихой Марией Васильевной, Катю, "профессора" Валю с его грызунами...

Я пережила эту историю вместе с героями книги. Я ликовала при каждой удаче, огорчалась при неудачах, искренне радовалась приятным встречам, содрогалась при упоминании Ромашова и Николая Антоновича. Мне искренне было жаль Марию Васильевну и Сашу...

Если кто-то раздумывает, сомневается: "читать или всё-таки нет?" - бросайте это дело и открывайте первую страницу. Вы ни разу не пожалеете =)

©, Алексей ИВИН, автор, 2013 г.

ПЛАВАНИЕ ПО ФАРВАТЕРУ

Вениамин Каверин, Два капитана: Роман в 2 томах. – Л: ИХЛ, 1975. – 640 с.

Прослыть неадекватным, то есть сумасшедшим, совсем не трудно: достаточно, например, напасть на известную книгу, «любимую миллионами советских читателей». Эту затверженную формулу я употребил не напрасно: книгу Каверина я часто видел в руках людей либо необразованных, либо кому романтики и духоподъемности не хватало. Помню, со студенткой филологического факультета Вологодского педагогического института Тамарой Носыревой в 1970-х годах я даже поспорил немного, когда увидел ее с этой книгой в студенческом общежитии на ул. Городской вал: подобрав ноги и подложив подушку под плечо, Тамара активно насыщалась этим чтением, а я-то знал, что Каверин вряд ли есть в экзаменационных билетах отдельным вопросом, разве в обзоре, - зачем его читать? Я-то в те годы и до сего дня такую литературу презирал априори и считал ее «обывательской».

И вот теперь, пройдя два филологических вуза и с большим житейским опытом, я решил не заноситься и по случаю прочесть, наконец, произведение, которым так увлекались мои современники. Ребята! Я был прав априори и убедился в этом в 2013 году опытным путем. Это в чистом виде ширпотреб и масскульт, это квинтэссенция социалистического реализма и филигранная конъюктурщина. Сталин не упомянут ни разу, но сталинизм разлит в каждой фразе, хотя вроде бы поначалу текст кажется нарочито, подчеркнуто ч а с т н ы м жизнеописанием.

В первых частях романа, да и во всем первом томе отчетливы веяния Чарльза Диккенса («Оливер Твист») и Федора Достоевского («Подросток», «Преступление и наказание»). «Серапионовы братья», литературная группировка, в которую входил В. Каверин, не чуждалась этих двоих классиков. Диккенс заметен в выборе тематики – бьющее на жалость жизнеописание подкидыша, найденыша, сиротки, а Достоевский – в организации «скандализованных» сцен и разбирательств, а также в композиции (Саня Григорьев как связной, как челнок, как Подросток, соединяющий героев). Вообще, в первом томе поначалу больше критического реализма, чем социалистического, повествование живо и лишено черт социального заказа.

(А надо добавить в скобках, что это вообще феномен: в с е, ВСЕ социалистические реалисты до революции или в первые годы советской власти писали лучше, чем в 30-40-е годы. Повести о детстве А.Н. Толстого лучше, чем трилогия «Хождение по мукам», живописный и жестокий «Бабаев» С. Сергеева-Ценского лучше, чем эпопея «Преображение России», «Разгром» А. Фадеева лучше, чем «Молодая гвардия», «Мать» М. Горького лучше, чем поздние пьесы и «Жизнь Клима Самгина», «Донские рассказы» М. Шолохова определенно лучше, чем «Они сражались за Родину». И так далее, по всем без изъятия социалистическим реалистам, включая даже поэтов С. Есенина и Б. Пастернака, ранняя проза которого безусловно лучше, чем выхолощенный «Доктор Живаго». Одни только эмигранты, Михаил Булгаков и Андрей Платонов проделали правильную эволюцию и в зрелые годы писали лучше, чем в юности.

Говоря «лучше», я подразумеваю именно художественную часть: изобразительные средства, живость и разнообразие форм, сюжеты и гуманистический пафос. А то, в последнее время, у дотошливых литературоведов я постоянно встречаю мысль, что, мол, в тоталитарном-то государстве, при Сталине и Брежневе, литература процветала и, следовательно, в колодках порядка и в цепях дисциплины отечественный литератор создает подлинные шедевры. Как раз наоборот: в анархические периоды истории можно говорить о расцвете литературы и искусства, а в застойные процветают разве что средневековые хронисты).

Вот этот верный термин применительно к советским «опупеям»: средневековые хронисты. Они думали, что если проследить путь героев или даже династий с пелен до светлого коммунизма, будет достигнута цель всеобъемлющего изображения эпохи. А выходило, что лишь исполняли социальный заказ и сочиняли скучнейшие волюмы, производные от могучей усидчивости и собственного воловьего терпения. У евреев (В. Каверин-Зильбер «Два капитана», Б. Пастернак «Доктор Живаго», И. Эренбург) или, скажем, армянина К. Симонова («Товарищи по оружию») эти толстенные хроники выходили поживее, с привлечением международного антуража, сентиментальнее, чем аналогичные же сочинения русских авторов («Преображение России» С. Сергеева-Ценского, «Угрюм-река» и «Емельян Пугачев» В. Шишкова, трилогия К. Федина, партийная и абсолютно нечитабельная несусветица Л.М. Леонова, поэмы А. Твардовского. Но хрен редьки не слаще, панорамирование изображения стирало или подменяло человечность и гуманитарный масштаб соответствованием великим стройкам социализма. Эти святые летописцы эпохи, эти нанятые капитаны и ангажированные кормчие казенных велений времени писали свои толстые обзорные доклады с партийной или беспартийной верой, но совершенно искренне.

И «Два капитана» - это такое же парадное сочинение, как стихотворные пьесы бездарного А. Безыменского, поэмы бездарного А. Прокофьева. Поначалу кажется, что это написано для детей и о детях, что это такая авантюрная макаренковщина (у того же В. Шишкова был похожий и на редкость невыразительный роман о детдомовцах «Странники»). Видимо, уроки «Серапионовых братьев» какое-то время поддерживают тонус романа; первые части написаны живо, искренне и с о в е р ш е н н о п о – р у с с к и. До второго тома и в мыслях нет, что это пишет еврей: столь полное перевоплощение в русскость, да к тому же деревенскую; даже натурная живопись есть, которая совершенно не удается евреям, будь ты хоть Марк Шагал. И фамилии у всех этих сирот, у мальчишек города Энска и округи самые русские – Сковородников, Григорьев, Татарников, Ромашов.

Но уже в первых частях первого тома настораживает характерная черта иностранщины в тексте: страданий нет. Вместо страданий и страстей – мстительность и сентиментальность, обе черты еврейского менталитета. Мальчики там дерутся, выясняют отношения и планируют головокружительные путешествия, как всякие, русские, марктвеновские мальчики, но природу и связи родства совсем не чувствуют, а поступают телеологически: с полаганием цели. Они хотят утвердиться в крупном городе, в Москве, заработать денег, наесться наконец до отвала, стать важными шишками.

Это им удается, они разными путями попадают в детдома и обнаруживают «таланты»: один в живописи, другой в аэронавтике. Из детства в подростковый возраст, а затем и во взрослую жизнь переносится тот же конфликт: двое любят одну и за нее, за ее внимание состязаются, подчас нелепыми методами. Главный герой, Александр Григорьев, активный смутьян, против школьного начальства и за любимую девочку борется методами, которые иначе как подлыми не назовешь; но определение «подлый» пересоотносится и закрепляется за отрицательным персонажем, сам же Григорьев всего лишь принципиальный, «честный», активист молодежного социалистического движения. Роман в этих частях поражает своим оптимизмом и энтузиастичностью, прямо богодухновенностью, и, похоже, этим же цеплял современников: «Все выше, и выше, и выше /Стремим мы полет наших дум,/ И в каждом пропеллере дышит…» И так далее. Героя захватывает романтика арктических путешествий, и он, к тому же, берется исследовать тайну пропавшей экспедиции капитана Татарникова. Катя Татарникова – его любимая девочка, в дальнейшем жена. Такой узел проблем.

К 1937 году, ко второму тому, когда повествование передается этой самой капитанской дочке Кате, апофеоз всеобщего счастья нарастает до истерии. Счастливы все поголовно. Атмосфера благостности и высоких идеалов принципиальной борьбы за личное и общественное счастье разлита на страницах, как патока из внезапно лопнувшей бутыли. Все счастливы и духом крепки, а мы помним из истории, что уже начались посадки, тысячи людей потекли в тюрьмы, на лесоповал, в расход, обречены на страдания, лишения и гибель, подпали под подозрение. Нет, в романе о коммунизме и вожде нет ни полслова, герои – молодые энтузиасты, активно борются с подлецами и негодяями, а если пишут доносы, то чтобы наказать мерзавцев и клеветников. Какая бедность и убожество, какой Беломорский канал? О чем вы говорите? Один из героев перед войной известный живописец, второй – известный авиатор, на ты со всемирно знаменитым героем, летчиком Ч. (Чкаловым). В семье у младенца-первенца появляется няня, социалистическая прислуга, герои въезжают в новые квартиры и печатаются в «Правде». Гип-гип ура, да здравствует социалистическая правда в развитии! Все это читатель кушает большим тиражом, все это о временах, когда от голода люди чуть ли не каннибалами становились. Вы же помните, что говорил Христос, показывая на римскую монету? «Чье это изображение?» - спрашивал он у недоумков, его сопровождавших. «Кесаря», - отвечали ему. «Воздайте кесарю кесарево, а богу – богово», - строго назидал он. По степени казенного оптимизма роман «Два капитана» здесь отчетливо соотносится с такими произведениями, как «Валя» Сергеева-Ценского, «Товарищи по оружию» Симонова. Варлам Шаламов, Александр Солженицын и десятки писателей, в том числе евреев, уже сидели в тюрьмах или приуготовлялись, а в романе лауреата Сталинской премии В.А. Каверина (Зильбера) такая плоская благостность – как на древнерусских иконах, где архангел Михаил поражает мечом сатану-змия. Враги они и есть враги, чего долго рассусоливать.

Молодые герои романа (им по 20-25 лет) отчетливо рвутся к государственным почестям и благосостоянию, они защищают Испанию и содействуют Осоавиахиму, все чаще им покровительствует мудрый высокопоставленный начальник, обычная фигура социалистического реализма тех лет: он всё продумал, подаст мудрый совет и защитит от несправедливости, один звонок куда надо – и герой в лаврах и восстановлен в правах. Очень похоже на Екатерининскую эпоху, а Княжнин сволочь, потому что в «Ябеде» не вывел ментора-вельможу, который всех примирил бы и подвел под державную руку императрицы.

Странная она, эта безликая этика сотрудничества с государством и конформизма; приносит плоды самые причудливые. Был такой популярный писатель Семен Гехт, тоже еврей. Он был репрессирован и отсидел на Севере чуть ли не десять лет, а в романе «Будка Соловья» - о лесозаготовках – разлита атмосфера такого делового сотрудничества, прогрессивных наработок (инноваций, сказали бы ныне), друг друга и сосланного героя, у которого произошла «житейская ошибка», уж так все обожают и любят, что начинаешь невольно думать: может, правда, нужно по заповедям жить, и тогда тебе воздастся, нужно умалять себя, и тогда начальник, поставленный Богом, заметит тебя и возвысит, нужно поскромничать и тогда прослывешь мудрецом и правдолюбцем. Сусальная картина всеобщего трудового энтузиазма, как ни странно, передает не дух сталинской эпохи, нет, а как бы народную правду каратаевского толка. Любопытно, что это смирение, эту общежительскую покладистость, этот социальный задор (в духе фильмов «Волга-Волга» или «Девчата») демонстрирует репрессированный еврей Семен Гехт. Никакого озлобления, ни боже мой. Да что говорить, если даже Михаил Булгаков в конце жизни написал пьесу «Батум», приноравливаясь к конъюнктуре. Все люди добры, а наши начальники мудры, а в мире предустановлена гармония, и все, что ни делается, к лучшему, - ну, чего не понять?!

Вениамин Александрович Каверин, 6.4.1902 – 2.5.1989, создал толстый и доныне занимательный роман «Два капитана», экстракт жизнерадостного партийного вранья, и я рад, что прочитал его так поздно. Иначе бы он и на меня повлиял, как на прочих, потому что девиз «Бороться и искать, найти и не сдаваться!» - он же не только жюльверновский и полярных первопроходцев, он будоражит гражданскую и личную ответственность, vivos voco почти, он настропаляет нас на высокодуховный лад и призывает бороться хотя бы за собственное счастье. От хронистов не требуют, чтобы они осмысляли события с позиций общечеловеческих ценностей.

Роман «Два капитана» выстроен с попытками детективного расследования (именно: с попытками, настолько они неуклюжи), а в кратком эпилоге вдруг вылезает деталь, после которой вся двухтомная конструкция сложилась, как карточный домик. Писатель отчего-то захотел, чтобы на памятнике капитану Татаринову на новооткрытых островах значился этот знаменитый девиз: «Бороться и искать, найти и не сдаваться!» Но ведь известно, что это девиз жюльверновских героев и, мало того, в двадцатых годах ХХ века уж был запечатлен на могиле другого полярного исследователя, - Р. Скотта. Р. Скотт, как известно, «повторно», после Амундсена покорил Южный полюс и по возвращении, на обратном пути, погиб. Я вполне могу ошибиться, это вполне может быть памятник Р. Пири, Ф. Куку или самому Р. Амундсену. Просто не помню, в какой из этих трех книг обнаружил это документальное свидетельство (Г. Ладлем «Капитан Скотт», Р. Пристли «Антарктическая одиссея» или Ф. Райт «Большой гвоздь»). Важно, что эта романтическая деталь перекочевала в роман В. Каверина и смазала, в общем, благоприятное впечатление.

Самый пафос борьбы хорошего с лучшим, настоящего исследователя со лжеученым мы потом обнаруживаем, например, в занудном «Русском лесе» Л.М. Леонова. И пафос этот мне кажется подозрительным. По стечению обстоятельств и иронии судьбы, В.А. Каверин и Ю.Н. Тынянов, «серапионовы братья», были женаты на сестрах друг друга, и Тынянов считался ученым-литературоведом. Этот житейский биографический факт как-то усилил мои симпатии к Тынянову и посеял дополнительное недоверие к Каверину. Что они всё ищут и ловят врагов, вредителей? Не честнее ли было просто игнорировать «обострение классовой борьбы по мере построения социализма»…

Сложна общая картина в советской литературе ХХ века. Теперь у меня вызывают симпатию, пожалуй, только эмигранты всех трех волн, которые уехали от греха и творили на относительной свободе (Бунин, Шмелев, Зайцев, Замятин, Солженицын, Некрасов), «внутренние эмигранты» (А. Платонов, М. Булгаков, В. Шаламов, П. Романов) или - особенно! – бродяги, растворившиеся в лесу (М. Пришвин, И.С. Соколов-Микитов, В. Бианки, К. Паустовский, В. Астафьев). Эти последние, по крайней мере, не врали так часто и находили утешение в природе. У кого что болит, тот о том и говорит. Потому что я тоже не вижу иного выхода, чем лес.

Алексей ИВИН

До сего момента я не была знакома с творчеством Каверина – в моём далёком книгодефицитном детстве этот писатель прошел мимо меня, а жаль. Да и сейчас книга «Два капитана» попалась мне случайно. Хотелось какого-то легкого летнего чтива, и милая обложка с двумя мальчуганами в траве на косогоре не предвещала ничего эпичного. Максимум – сплав по местной речке на плоту и куча детских приключений. Аннотацию я проигнорировала.

Да, жаль, что книга не попалась мне в детстве. В ней есть всё, что нужно, чтобы стать любимой на долгие-долгие годы. С первых же страниц – тайна! – загадочные письма терпящей бедствие в арктических льдах экспедиции, и маленький, но отважный главный герой Саша Григорьев, который ставит своей целью эту тайну разгадать. А ещё – жизнь, которая вносит в детские планы свои коррективы. Тут и революция, побег Сани в Москву, долгие годы учёбы, новые друзья, первая любовь и первые враги, а ещё война, разлука в блокадном Ленинграде, сложнейшая работа полярным лётчиком. И как путеводная звезда – всё та же загадочная судьба пропавшей экспедиции капитана Татаринова.

Саня взрослеет, взрослеют и его друзья, превращаясь в смелых, верных стране и долгу людей. При этом в книге почти нет характерной для советской литературы "развесистой" пропаганды, разве что изредка герои взывают к комсомольской чести и совести. Сама жизнь Сани и его близких, наполненная юношеским максимализмом и борьбой за правду, становится такой вот «пропагандой». «Бороться и искать, найти и не сдаваться!» Какой сильный контраст с современными книжными недогероями, у которых то «песок чересчур горячий, солнце слишком яркое и ананас невкусный попался», а счастья-то и нет.

И всё же одну звезду я оторвала как раз за экспедицию, вернее за её скомканные поиски в конце. Очень хотелось подробностей: трудностей ледяных переходов, сомнений: «найдём, не найдём», в конце концов больше самой Арктики.

1. Книги из детства

«Два капитана» (или – «Двух капитанов»?) я купил по старой памяти - это одна из книг, без которых мне трудно представить свое детство. При этом я даже не уверен, что читал ее – по-моему, нам (мне и брату) на ночь ее читала мама. Так что и не читая, я знал книгу приблизительно наизусть (тут еще и фильмы в помощь). Решил прочитать. В общем, зря. Не пошло. Скучно. С «Республикой Шкид» в свое время та же история вышла. Не читается и все тут. А как в свое время читалось, просто наизусть ведь знал все о шкидовцах - да и фильм, опять-таки – в помощь.

2. Незабываемый адвокат Терразини

Что до заученных наизусть книг и фильмов, то некоторые фразы «из детства» обречены застрять в голове, видимо, на всю жизнь. Вот, например, «…а также Франсуа Перье в роли адвоката Терразини» - эта фраза из начальных титров «Спрута» так и будет меня преследовать до конца жизни, а почему - хоть убейте, не знаю:) С «Двумя капитанами» (с книгой «Два капитана»?) схожая история – хоть я книгу и сто лет не читал, но одна фраза проела мне весь мозг, а именно: «Об одном я жалею, - что доверил снаряжение экспедиции Николаю». Что в этой фразе, что мне в этой фразе? А я помню… Что б я натворил, если б это мою экспедицию снаряжал Николай? Ничего:)

3. Саня Григорьев (спойлеры)

Саня Григорьев неожиданно оказался страшным человеком. Сначала из-за него умер отец, это раз. Потом из-за него покончила с собой Марья Васильевна – это два. Ну, это факты известные. Далее перехожу к тому, что менее известно. Из-за него потерял два пальца одноклассник:

Помимо этих неумышленно совершенных злодеяний, он все время рвется кого-то убить. Сначала отчима:

.Потом Ромашку:

Наконец, Николая Антоновича, бросившего ему в лицо письма, он тоже подумывал убить:

Вот такой он, Саня Григорьев...

4. Издание

Закончу, сказав два слова об издании – оно идеально. Можете считать это рекламой, но «Нигма» вообще классно издает книжки, и, надеюсь, продолжит в том же ключе.

Дальше...

Признаться, брался я за эту книгу с сильнейшим скепсисом, опасаясь, что мне не понравится: и написана она в специфических условиях, и Сталинскую премию получила (что понравилось генералиссимусу, не обязательно понравится мне), и множество похвальных отзывов (это всегда настораживает), и вообще, кажется, для подростков - причем для советских подростков, давно вымерших. Но нет, я был крайне приятно удивлен тем, что прочитал роман с большим удовольствием - несмотря на наивный соцреализм, сильную дискретность событий второй части, определенную плакатность героев и очевидную заточенность под конкретную аудиторию и конкретное время. История вышла нешаблонной и нескучной, яркой и самобытной, в меру романтичной, в меру реалистичной (удачно вписаны в роман разбросанные по тексту кусочки Советской России 20-х годов - комплексный метод обучения, педология, новые виды социальных лифтов, борьба с беспризорностью), показывающей - ну, не реальный Союз, но некое воображение страны, имевшее сильнейшую притягательность для молодежи - каким это должно было быть, к чему надо было стремиться, чем это так и не стало. Как и многие другие книги того периода, этот роман, как мне кажется, может быть отнесен к специфическому жанру соцреалистической утопии.