Вальтер Скотт. Собрание сочинений в 10 томах (комплект)

О, времена романтизма, благородства, чести, храбрости, верности, рыцарского отношения к женщинам!
Так приятно иногда окунуться в этот потусторонний, несуществующий мир, канувший в лету. Высокопарные фразы, короли и герцоги, война, которая считалась самым доблестным делом для настоящего мужчины. Честно говоря, я убежденная пацифистка, но больше по отношению к современности. Мужчины у Вальтера Скотта сражаются не ради убийства людей, а за страну, за честное имя, за короля, за женщин. И отношение поэтому к ним соответствующее. И неужели было такое время?)
Герои романа немного однобоки в плане характера.
Король Людовик IX, к примеру, хитрожопый коварный, лицемерный властитель, который, по сути, думает только о себе.
Квентин Дорвард - мальчик-красавчик, смелый и справедливый, отчаянный и отважный, за словом в карман не лезет. От него просто невозможно не потерять голову, и читатель (особенно женская половина читателей) с первых страниц в него уже влюбляется и всю книгу завидует Изабелле, которой достается максимум его внимания. Идеальный мужчина практически, не правда ли?)
Изабелла - красавица, умная, скромная, хрупкая. Ну просто образец женственности, с которой девушкам нужно брать пример, а мужчинам влюбляться.
С другой стороны дурнушка Жанна, так несправедливо обруганная. Ну некрасивая, что ж теперь, если не выдалась красотой, то сразу уродкой называть и тыкать в нее пальцем всю книгу (что делает ее королевский отец). А ведь, очень милая, честная и хорошая особа. Мне она понравилась даже больше, чем Изабелла.
Вся книга - сплошные приключения, поток интересных событий, любовные томления (впрочем не приторные, что радует). Читается действительно быстро.
Одно мааааленькое "но" - такие книги хорошо читаются в юношестве, с горячим сердцем и жаждой приключений и подвигов. Чуть-чуть опоздала ко мне эта книга, но тем не менее удовольствие доставила.

Шел 1819 год. До викторианской эпохи почти двадцать лет и мало кто может предположить, что женщина может быть столь яркой, сильной и самодостаточной личностью. Кроме разве что гениального Вальтера.
Сегодня с подругой разговаривали о том, что дочь ее в играх предпочитает быть рыцарем, а не принцессой. И в голове моей выстроилась картина Айвенго. Для меня главным героем книги является не блудный сын, не Ричард Львиное сердце, не принц Джон. Самым запоминающимся персонажем стала Ребекка. Единственная наделенная здравым смыслом без предрассудков. Единственная кто отвечает за свои слова и не пытается строить из себя того, кем не является. Единственная, чей характер настолько силен, что не нуждается в покровительстве и поддержке. Зная, что общество не признает ее достоинств исключительно из-за ее происхождения, она смогла доказать, что много благороднее любого из рыцарей королевства, чище, разумнее и талантливее. Благодаря таким женщинам, которые не кричат о себе на каждом углу, не требуют внимания, но с гордо поднятой головой исполняют свое предназначение возможен вообще институт рыцарства. Ведь шайка мужчин, которые способны думать только о том, как бы поубивать себя, соперника или соратника не способна выжить. О, еще о сокровищах, выпивке и еде. Кажется, за эти две сотни лет ничего не изменилось.

Бескрайний литературный мир способен напугать читателя своей масштабностью и некоторой неопределенностью, отчего волей-неволей желаешь тянуться к чему-то привычному и понятному. В далекое время беззаботной юности один человек сказал мне: «Самое главное в мире литературы найти свою тихую гавань». Такой гаванью может быть жанр в целом, или отдельный автор в частности. Знакомство с романом «Айвенго» стало определяющим в моём жизненном пути, а потому и неудивительно, что в какой-то момент тихой гаванью стали исторические романы в целом и Вальтер Скотт в частности. С «Шотландским чародеем» мне было суждено пройти непростой путь, от безграничной любви, до огульной критики, чтобы наконец-то, думаю раз и навсегда, примириться, успокоиться, остепениться. Такая ветреность по отношению к автору вполне объяснима – любовь, рожденная романтическим духом изображения пасторального Средневекового мира, была, растоптана, суровой реальностью, открываемой более поздними художественными произведениями вкупе с научно-историческим погружением. Однако далеко не в первый раз мне приходится выступать своего рода адвокатом писателя, оправдывая Скотта и все литературное поприще его подражателей и последователей, если не перед широкими массами читателей, то уж по крайней мере перед собой лично. Разумеется, можно найти истории глубже, честнее, жестче, даже у тех, кого часто именуют последователями, или (хуже) подражателями Шотландца. Но вот удивительный парадокс – мало кто из них сумел также покорить меня слогом, нарративом, сочетанием масштабности и незначительности… мало кому удалось стать «чародеем». Признавая негативные стороны романов Вальтера Скотта, мне не удается отделаться от ощущения, что я готов закрывать на них глаза, литература и прям через чур субъективная вещь: разум понимает, что что-то не так, но сердце все равно не желает ничего слушать.

Возвращение к творчеству Скотта уже стало некой доброй традицией. Вот только теперь, по мере сил, я стараюсь приобщить к его произведениям и подрастающее поколение, пользуясь тем положением человека, что «оглушенный несмолкающим гулом голосов и задыхаясь в спертом воздухе классной комнаты, непрерывно сражался весь день (один против целой оравы), пресекая озорство, побуждая к труду безразличие, силясь просветить тупоумие и укрощая упорство». Оттого в последние годы неизменно приходилось вертеться либо вокруг Английской революции, либо вокруг Плантагенетов, перескакивая с Нового времени на Средневековье и обратно. Не мудрено, что на исходе последних летних дней хотелось отстраниться от непрекращающегося лязга мечей и ломки религиозно-политических копий, отойдя в более спокойный XVIII век, где, впрочем, нас ждет очередные лязги мечей и ломание религиозно-политических копий.

«Уэверли, или шестьдесят лет назад» роман определенно знаковый и уникальный в своем роде, так как, во-первых, и в последних эта был первый большой опыт Скотта в области прозы. К тому моменту автор уже получил известность как величайший поэт, отчасти за счет сборника «Песни шотландской границы», но в большей степени благодаря - «Песни последнего менестреля» заслужившего особую благосклонность публики будучи, по словам литературных критиков: «первой поэмой, написанной на английском, которую можно назвать бестселлером». Однако поэтической славы «Шотландскому чародею» было недостаточно. Сам автор подчеркивал, что его опыт барда безусловно роднит как и прозаика, так и поэта: «два или три моих поэтических опыта, собственно говоря, отличались от романов только тем, что были написаны стихами»; в Скотте-поэте и правда видится многое от Скотта-романиста, тем более, что сам автор никогда не оставит свою поэтическую музу, а многие стихотворные вставки и эпиграфы обильно встреченные на страницах романов (особенно с пометкой: «старинная баллада») на самом деле принадлежат именно его перу. Но куда важнее вставок и эпиграфов авторского сочинения, стала перенесенная в прозу поэтическая легкость. Не секрет, что романы тех лет мало жалели свою читающую публику, будучи антикварнымипо духу они погружались в архаичность языка и стиля, упивались словами и терминами, к которым читатель оставался глух: «К чему моя слушай, когда моя не понимай»; что неизменно вело к неудачным приемам, малым тиражам и полному забвению… Поэзия, имеющая несравнимо большую легкость, подсказывала тот самый верный путь, что Скотт будет нащупывать в процессе всего своего творчества, хотя в «Уэверли…» уже будет достаточно того, что роднит ранние и поздние произведения автора между собой, все же первый Magnum opus сумеет поразить публику настолько, что даже грядущие успехи, например тот же «Айвенго», неизменно будут носить гордое обозначение: «От автора Уэверли!»: по поводу чего критики неизменно будут иронизировать: «Слава неизвестного автора своим происхождением обязана одному из самых малоудачных его произведений». Конечно вопрос удачности это прежде всего вопрос вкуса, но справедливости ради стоит сказать, что примечание «от автора Уэверли» появилось не столько вследствие большого успеха романа, хотя и это имело место быть, сколько в стремление Скотта остаться при его публикации «Великим инкогнито». Отчасти причины этого шага были репутационные: «я уже пользовался известной репутацией, как поэт и не хотел компрометировать ее, предлагая публике сочинение в ином роде». Биографы вторили этой позиции, пусть и несколько расширяя контекст личности автора, дабы затем находить причины в его характере и натуре: «хитрость, озорство…, детская любовь к тайне». Однако мне думается, что при справедливости существования вышеизложенных причин не стоит сбрасывать со счетов и того просто вопроса: «Верил ли Скотт в успех своего первого романа?». В предисловиях к поздним изданиям «Уэверли…» «Шотландский чародей» попытался дать некий ответ говоря о себе: «Я не слишком самонадеян… Недостаток таланта… Надежды были несравненно более радужными, чем те, которые он в действительности питал»; это прямая авторская речь не столько объясняется ложной скромностью, сколько именно сомнениями, что в той или иной степени подтверждается историей написания романа. В итоге «честолюбивая мечта…, написать рыцарский роман…, насыщенный сверхъестественными событиями» столь тяжко воплощалась в жизнь, что автору в какой-то момент показалось верным решением сперва забросить свой труд в долгий ящик, а затем, написать его так, чтобы нашлось место не только для самой истории, но и для прямого авторского диалога с читателем.

Однотипность романов Скотта, пожалуй, главный крест для всех тех, кто желает погрузиться в его творчество. Оно, конечно, не столь бросается в глаза, если между романами проходит достаточное количество времени, но оно безусловно плохо кончиться, если поглощать «Великого инкогнито» залпом. Парадоксально, что в этой связи многие критики удостаивают «Уэверли…» весьма прохладных оценок, отчасти объясняя это отсутствием «знаменитых “скоттовских” историй и характеров»; разумна ли подобная претензия для первых романов, которые, как в известной поговорке с блином, вполне могут получиться не такими, какими мы их ждем? Вопрос риторический, да и не столь важный, вкупе с тем, что мне думается, что «Уэверли…» - это самая «скоттовская» история в самом что ни на есть положительном и отрицательном смысле этого слова.

Безусловным достоинством романа является его слог. Ранее уже было отмечено, что романистика XVIII века редко относилась к своему читателю сочувственно и, совершенно не пыталась стать на его место. Авторы исторических романов почему-то полагали, что все искупит их богатое знание материала и стремление донести это знание до широких масс. «Шотландский чародей» прекрасно осознавал и видел причины по которым его коллеги терпели одну неудачу за другой: «Всякая вещь, рассчитанная исключительно на то, чтобы развлекать публику, должна быть написана вполне понятным языком»; оттого то при всем своем стремление написать роман в духе «Замка Отранто», Скотт решает обратиться к истории относительно недавних событий – шестидесятилетней давности. Это избавило его от необходимости погружаться во времена глубокой древности, а, следовательно, искусственно делать свое произведение более архаичным. Для Скотта было важно развлечь читателя, постараться найти с ним общий язык, но при этом рассказать историю, а не погрузиться в политику. Середина прошлого века стала превосходной отправной точкой, позволившая автору насытить свой роман фразами в духе: «читатель может еще помнить…, подобное еще сохранилось…, лишь недавно ставшее историей»; роман с одной стороны, как бы успешно порождает ощущение участия, оставаясь при этом по духу именно рассказанной историей. Не смотря на наличие заглавного героя и значительности уделенного ему времени (в более поздних романах это уже станет редкостью), основное повествование всегда идет как бы со стороны, от лица рассказчика, который на манер доброго дедушкипересказывает внукам времена своей юности. Подобную манеру Скотт, в доступных пределах сохраняя принципы историзма, перенесет и для более поздних своих произведений, даже тех что погрузят нас в века тех самых рыцарей и замков, что изначально были автором решительно отринуты. Даже, казалось бы, исключительно научные произведения (например, по истории Шотландии и Франции) будут озаглавлены, как «Дедушкины рассказы» и в большей степени поражать своей легкостью и нарративностью, чем научностью и фундаментальностью. Манера «скоттовского» слога – это монолог читателя-автору, рассказчика-слушателю, где порой найдется место неожиданному отступлению, в котором автор обращается как будто бы именно к нам: «Раз и навсегда я должен извиниться перед читателем…, Позволь заявить тебе любезный читатель…, Длинная это будет глава или короткая? Это такой вопрос, любезный читатель, в котором ты не имеешь права голоса…».

Другая черта романов Скотта заключает в себе уникальное сочетание незначительности и масштабности событий. Его произведения, за редким исключением, посвящены судьбоносным событиям, как мировой, так и национальной истории, однако в центре повествования всегда оказывается персонаж незначительный (пусть и привилегированных кровей), зачастую вымышленный, судьбе которого и суждено будет стать нитью Ариадны, что проведет нас через лабиринты исторических перипетий. Роман «Уэверли…» отсылает нас к событиям Якобитского восстания 1745 года, которое мало известно людям, особо не погруженным в Английскую историю, тогда как в самой Англии имеет богатое историографическое поле: от культа «короля за морем», гонимого и бедного, до отрицания этого культа и превращение Чарльза (Карла) в «незваного и нежеланного». Впрочем, куда более значимы эти события в истории Шотландии, которую Скотт, соединяя с историей Англии, по понятным причинам желает и обособить. С этой точки зрения можно совершенно иначе взглянуть на заглавного персонажа, который будучи англичанином, оказывается втянут в события местом действия которых становится горная Шотландия. Таким не хитрым образом автор знакомит своего читателя с историей своей родной страны, которая, как ни странно мало знакома, как самим англичанам, так и шотландцам (60-70 летний разрыв во времени, вкупе с разрушением идентичности горцев ставший следствием их участия в событиях 1745 года на стороне «шевалье» (т.е. претендента), безусловно сделал своё дело). В своих ранних поэтических сборниках Скотт уже продемонстрировал страстное желание погрузить британского читателя в хитросплетения Шотландской истории – приграничный район уже находил свое отражение в «Песнях Шотландской границы», где автор проявил себя как Герхард Миллер в Сибири – разве что собирая баллады, легенды и песни. Собственно, восстание 1745 года породило большое количество образцов фольклора, которые не обошли Скотта стороной, став еще одной причиной выбора именно этих событий и именно этого временного периода для своего первого большого произведения.

Само же произведение начинается с долгого и обстоятельного знакомства с политико-религиозными хитросплетениями первой половины XVIII века проходящих в Англии, которым пусть и суждено стать тяжким препятствием для читательского интереса: «Раз и навсегда я должен извиниться перед читателями…, в том, что мучаю их так долго…»; но которые, по справедливому замечанию автора, необходимы: «для обоснования действия»; раскроется которое далеко не сразу. К моменту, когда случится судьбоносная высадка Карла Стюарта, читатель, ведомый под руку с заглавным героем, успеет многое увидеть и понять, что даст ему возможность с большей осознанностью, нежели главному герою, взглянуть на события Якобитского восстания, авантюрность которого неизменно отеняется его романтичностью. Достаточно обратить внимание на то, что шевалье высаживается на северо-западе Шотландии всего с семью спутниками, рассчитывая, вероятно, на широкую поддержку, которою ему, в большинстве, так и не суждено будет встретить. Исключением можно назвать горные кланы Шотландии, но даже в их среде ситуация была не столь однозначна, чего уж говорить о жителях равнин, где в большинстве своем поддержка претендента ограничивалась «сочувствием» и «благоприятными обстоятельствами». В этой связи очень показательны образы Мак-Иворов и их окружения. С одной стороны, эта преданность и верность делу, которое Фёргюс и Флора Мак-Ивор считают единственно справедливым, хоть каждый мыслит эту справедливость несколько по-своему. Так Флора готова пускаться на личные жертвы, лишь бы воплотить свою мечту в жизнь: «Только бы мне увидеть день их благополучного возвращения – и тогда мне будет безразлично, где жить, в шотландской ли хижине, во французском ли монастыре, или в английском дворце». Фёргюс напротив, усваивая преданность делу Стюартов как бы от старшего поколения: «Отец Фёргюса…, телом и душой предался восстанию 1715 года»; истинным зерном своего участия делает осознание боли и трагедии, испытанной Шотландским народом: «Этот закон о государственной измене…, одно из тех благодеяний, Эдуард, которыми ваша свободная страна наградила бедную старую Шотландию: её законодательство, как я слышал, было намного мягче». С другой стороны, нам известно, что предприятие шевалье было встречено даже среди горцев далеко не однозначно. Так клан Камерон, чьи исторические прототипы частично легли в основу Мак-Иворов, присоединялись к движению далеко не сразу, ибо прекрасно видели авантюрность ситуации и опасались последствий, могущих наступить вслед за неминуемым провалом. Скотту удалось отразить эту двойственность в положение горцев за счёт образа Доналда Бин Лина: «искуситель в этой истории»; чьи действия и поступки не только сочетали в себе стремление к собственной выгоде и значимости, но и выражали осторожность и осмотрительность, столь важную в жизни разбойных горских племен.

И всё же сколь значительно и важно историческое событие, столь показательно желание автора рассказать об этом событие через незначительного героя. Романы Скотта всегда были о людях втянутых в горнило исторических перипетий, которым суждено было оставить на их формирующемся характере неизгладимый след. Так в образе Эдуарда Уэверли мы отчасти видим самих себя, стоящих на перепутье дорог начинающейся взрослой жизни. В первой половине романа нас встречает еще юноша, чьими поступками руководит ни опыт и зрелость, а мечтательность и эмоции: «Кровь закипела в Уэверли, когда он прочел это письмо…, Эдуард вскипел от столь незаслуженной и, по-видимому, преднамеренной обиды»; которыми успешно пользуются как более умудренные товарищи, так и недруги главного героя: «На тебя может повлиять каждый встречный. Ты крутишься как флюгер на ветру». Однако, как еще не оперившийся птенец рано или поздно воспарит гордо в небе, так и Уэверли осознавая свои недостатки начинает постепенно расти над собой. Его обуревают сомнения: «И как мог он, с другой стороны, не рассчитывая ни на что, кроме собственных сил, примкнуть к опасным и скороспелым планам… Когда он размышлял о прихотях судьбы, которая находила, казалось, особое удовольствие в том, чтобы ставить его в зависимость от других людей и лишать возможности действовать по собственному желанию»; раскаяние и боль: «Я увел вас с родительских полей, лишил защиты великодушного и доброго ... О нерешительность и беспечность! Если вы сами по себе и не пороки, то сколько чудовищных мук и бедствий вы несете с собой!»; что в конечном счете меняет главного героя: «научился владеть своим духом, смирённым испытаниями, и почувствовал себя вправе сказать с твердостью, хоть и не без вздоха сожаления, что романтический период его жизни кончен…»; подводя его к финалу, возможно излишни благоприятному, что вряд ли было бы возможно в реальности.

Романы Скотта тяжело назвать идеальными, как тяжело таким же идеальным считать «Уэверли…». Можно понять тех, кто считает историю Якобитского восстания, рассказанную шотландцем, слабым произведением, как относительно самих романов «Великого инкогнито», так и применительно к жанру в целом. Затянутость вступления, неоднократно подчеркнутая самим автором, вкупе с излишне романтизированной эпохой, придает произведению ощущение некоторой авторской неуверенности, вполне, впрочем, понятной и простительной. Однако справедливо ли считать «Уэверли…» одновременно вторичным (подчеркивая, как бы этим отсутствие авторского стиля) и лишенным «скоттовского» стиля? Абсурдное сочетание! «Шотландский чародей» еще успеет повторить свою фабулу в десятке как успешных, так и не очень романов, оставаясь при этом верным своему стилю, позволившему однажды вплести «правдоподобный вымысел в русло достоверных исторических событий».

Обычно такую классику приключений, как "Айвенго", "Овод", "Спартак" и др. читают лет в 14-15, но я уже давно привыкла быть в книжном плане исключением, потому комплексов особо не испытаю, открывая эти шедевры на много лет позже принятых цифр.
На самом деле "Айвенго" вовсе не про Айвенго, как бы парадоксально это не звучало и как могли бы подумать такие неискушенные люди, как я, а про общественно-политическую ситуации в Англии и в Европе в конце XII в., приправленную любовным соусом. Приятно, что мистер Скотт явно кропотливо подходил к описываемой тематике, т.к. исторические ошибки, если и есть, то очень незначительные, а атмосфера классического Средневековья выписана на ура.
Про самого Айвенго - автор решил особо не тратить на него строк, поэтому даже его появлений в книге можно посчитать буквально на пальцах рук. Зато Айвенго представляет собой образец этакого идеального рыцаря (отсутсвие хитрости, храбрость без всякого расчета, служение своему сюзерену без права на измену и др.), а его Дама сердца, т.е. Леди Ровена - идеальная Прекрасная Дама того же времени (красива, скромна, но умна, обязательно из высокого рода).
Более интересная сюжетная линия, и даже более масштабно развитая: история любви рыцаря-храмовника (читай: тамплиер) Бриана де Буагильбера к еврейской девушке по имени Ребекка, которая не может и не хочет отойти от веры своего народа не только ради любви (кстати, слышала, что многие читатели в своих отзывах даже ставят вопрос - а правда ли можно назвать чувство, которое испытывал рыцарь, любовью или же это было нечто сродни похоти, кратковременной вспышки страсти?), но и ради спасения собственной жизни в ту эпоху, когда к евреями в Европе отношение было давольно напряженное (между прочим, первый масштабный еврейский погром произошел именно на заре эпохи Крестовых походов).
Кроме того, автор уделяет много внимания истории второстепенных лиц, где и козни принца Джона (в отечественной историографии, как правило, Иоанн Безземельный), подвиги короля Ричарда, который представлен почти полу-легендарной фигурой, интриги шута Вамбы и др. В принципе, читать довольно интересно, так как именно в этой части автор показывает срез английского общества: отношение общества к лично-зависимым людям, далеко не однозначные причины начала Крестовых походов, деятельность только зарождающихся военно-монашеских орденов и др.
Причем читать далеко не скучно, Вальтер Скотт в живой манере ведет свой рассказ с вполне интересными интригами. Исторические термины, конечно, могут затормаживать чтение, однако человеку хоть мало-мальски посещавшему уроки истории в 6 классе должно быть более менее все понятно.
Словом, книгу можно смело записать в разряд "На все возраста" - читать будет одинаково интересно и в 12, и в 30 лет. Если ж говорить про тех людей, кто не фанат чтения про войны и др., то спешу упокоить тем, что я сама отношу себя к данной категории, и мне роман не показался особо милитаристским.

Скотт В. Квентин Дорвард / Пер. с англ. М.А. Шишмарёвой. Рисунки Г. Филипповского. – М.: Детская литература, 1958 («Библиотека приключений», т. 15).

Вальтер Скотт писал свои романы, разумеется, для взрослых, но уже через несколько десятилетий после его смерти они плавно перешли в разряд детского чтения. Взрослый читатель, воспитанный на реалистической литературе, уже не мог воспринимать всерьёз многочисленные наивности и натяжки «вальтер-скоттовских» романов. «Шотландский чародей» всегда готов прийти на помощь своим любимым героям и вывести их сухими из воды, но в реальной жизни так не бывает... Кроме того, писатель местами преспокойно противоречит сам себе, и надо быть малым ребёнком, чтобы этого не заметить. Возьмём для примера сцену с цыганом-проводником, который появляется перед Квентином Дорвардом во всём блеске восточного наряда, верхом на арабском коне.

Действие происходит летом 1468 г. в окрестностях города Тура, то есть в центре Франции, где передвигаться в таком виде небезопасно. Да и каким чудом, спрашивается, появился там этот экзотический всадник? Перенесён в Турень по мановению волшебной палочки из арабского Магриба? Чуть ниже выясняется, что цыган в самом деле по происхождению магрибец, но когда он рассказывает Квентину историю своей жизни, обнаруживается полная невозможность вышеописанной сцены. Ни костюм, ни мавританскую саблю, ни арабского скакуна ему просто неоткуда было добыть; всё это – щедрый, но необдуманный дар писателя (приводящий в недоумение любого мало-мальски внимательного читателя).

Во всех романах В. Скотта мы находим множество детализированных описаний одежды, вооружения, интерьеров и архитектуры. Именно отсюда – стойкая репутация этого писателя как крупнейшего знатока реалий прошлого, в любой эпохе чувствующего себя, как дома. Но в какой мере эта репутация справедлива? Вот как изображает сэр Вальтер стрелка шотландской гвардии французского короля:

Восхитительно, правда? Особенно если знать, что всё это – не демонстрация исторической эрудиции автора, а свободный полёт творческой фантазии... Стрелки шотландской роты королевской гвардии выглядели совсем иначе (то немногое, что сэр Вальтер угадал, я в цитате подчеркнул).

Французские реконструкторы, изображающие стрелков шотландской роты королевской гвардии (источник – миниатюра Жана Фуке из «Часослова Этье́на Шевалье́»)

«Квентин Дорвард» появолся в 1823 г., когда исследование реалий Средневековья было ещё в зачаточном состоянии; первые иллюстрированные пособия по истории костюма и оружия появятся лишь в 1830-х гг. При жизни В. Скотта положение с изобразительными источниками было прямо катастрофическим, и он не знал даже, как выглядел знаменитый бургундский герцог Карл Смелый. Отсюда утверждение, что «черты лица Карла от природы были грубы и суровы» (с. 364); дважды писатель заставляет герцога «закручивать усы» (с. 355; 364). Между тем исторический Карл Смелый, сын португальской принцессы, был по-своему красив и долго выглядел моложавым, ибо не носил ни усов, ни бороды. В романе В. Скотта отразилось знакомство с каким-то фантастическим портретом этого популярного в историографии персонажа (а их довольно много циркулировало, в виде офортов и книжных иллюстраций, вплоть до 1840-х гг.)

Мнимый портрет Карла Смелого из «Истории Франции» Гизо

А для знакомства с аутентичным портретом Карла в эпоху В. Скотта пришлось бы ехать в Берлин. Причём сперва ещё и узнать как-то надо было о существовании этого портрета...

Портрет Карла Смелого из Берлина (Gemäldegalerie)

Нет смысла перечислять все историко-бытовые ошибки сэра Вальтера: их легко понять и простить, равно как и вольное обращение романиста с историческими фактами и биографиями второстепенных персонажей, имевших прототипов. В числе особо пострадавших от авторского произвола – Луи де Бурбон, князь-епископ Льежа, и его враг Гийом де ла Марк по кличке «Арденнский вепрь»: они погибли не в 1468 г., как в романе, а много позже и при совсем иных обстоятельствах. Зато эффектная сцена из «Квентина Дорварда», полностью вымышленная, стала источником вдохновения для крупнейшего живописца эпохи романтизма.

Эжен Делакруа. Смерть епископа Льежского (картина 1827 г., ныне в Лувре)

Внимательному читателю труднее примириться с вольностями не историческими, а географическими. Из первых глав романа мы узнаём, что Квентин Дорвард побывал во владениях герцога бургундского, под Перонной (т.е. в Пикардии). Здесь он совершил серьёзное преступление и «махнул за границу» (с. 22), после чего отправился – пешком через пол-Франции – в Турень, имея очень смутные планы и без гроша в кармане. Чем жил в дороге – неясно.

Квентин в Турени. Рис. Г. Филипповского

Дальше – больше: поступив на службу в шотландскую гвардию, Квентин вскоре получает задание: сопровождать, во главе отряда из трёх конных солдат, двух знатных дам, с их единственной служанкой, в путешествии от королевского замка Плесси-ле-Тур до замка епископа Льежского (находящегося, естественно, в окрестностях города Льежа). Женщины, подобно сопровождающим их солдатам, должны проделать весь путь верхом, что в высшей степени удивительно, особенно если оценить маршрут по карте (для сравнения: даже по прямой получается примерно такое же расстояние, как от Рима до Милана, или от Флоренции до Мюнхена).

Карта Франции и владений Карла Смелого (на момент его гибели в 1477 г.)

В реальной жизни дамы путешествовали, конечно, в возках (вроде того, что на этом фрагменте миниатюры XV века). Непонятно, почему В. Скотт лишил своих героинь элементарных дорожных удобств.
Путешествия верхом, в особенности на большие расстояния, в высшей степени утомительны; однако из книги мы узнаём, что уже «на десятый или двенадцатый день пути», ухитрившись миновать все города и останавливаясь для отдыха лишь в монастырях, наши путешественники оказываются «во Фландрии, неподалёку от города Намюра» (с. 228). На самом деле Намюр находился не во Фландрии, а в Брабанте, но это мелочь (В. Скотт просто употребил слово «Фландрия» в широком смысле, характерном для позднейшей эпохи). Интересно другое: с какой фантастической скоростью передвигаются путешествующие верхом дамы с их свитой.

Любому взрослому человеку, знакомому с географией, будет очевидно, что романист не дружен со здравым смыслом. Но в детстве я ничего такого не замечал! «Квентин Дорвард», прочитанный с восторгом в восьмилетнем возрасте, открыл новую эпоху в моём эстетическом и умственном развитии, став первым в длинной череде романов историко-приключенческой классики. Перечитав на днях эту любимую книгу детства, я не без удовольствия обнаружил, что отлично помню и всех действующих лиц, и все повороты сюжета; выпали из памяти только мелкие детали.

Поединок Квентина с Гийомом де ла Марком. Рис. Г. Филипповского

А ведь взрослые говорили, что «в восемь лет читать такое тебе ещё рано»... Оказалось, что не рано, а в самый раз: достоинства книги уже видны, а недостатки – ещё нет. И мне будет очень досадно, если этот замечательный роман окажется невостребованным нынешними школьниками. Что, увы, более чем вероятно.

Более десяти рецензий у данной книги на сейчасный момент, не более. И одна маленькая закономерность есть почти во всех этих рецензиях, они короткие, они иногда о детстве. Людям нечего написать про " Пирата" , ну или мне так хочется думать. Никому не хочется анализировать или что-то выискивать в этой книге, никому! Все просто хотят наслаждаться романтикой на Шетландских островах или окунаться в теплые воспоминания детской восхищенности пиратами. Но, конечно, не всех это касается. Так и мне не хочется здесь ничего анализировать или серьезничать , да, дела обстоят именно так!

Скотт грамотный историк и этнолог, он смог собрать информацию, переработать, и подать в художественном антураже. Да так подал, что захотелось мне подпоясаться, выколоть себе глаз, умереть в бою на тех самых далеких, продуваемых всеми ветрами, островах, ай да...Вальтер, конечно, иногда вынуждал меня мечтать о выстреле в голову из пистолета системы Вальтер. Занудство и дотошность, с которой он описывал быт или одежду,вызывали изжогу,реально это было то еще занудство! А вот история, что изложил и которую переработал Скотт, это конечно да, восторг! Как смог он уловить эту независимость ярлов через камни и маяки, как? А затем передать сильный дух северного скандинавского народа в книгу!?
Скорее всего, надо прочитать толстенный учебник по истории Шотландии и тогда читать Пирата скорее. Без определенных знаний невозможно оценить труды!Да, я тоже такими знаниями не обладаю и мне не стыдно, но я оценила, я такая, да!
Отчаянно весь текст Скотта напоминал мне Бронте с ее "Грозовым" и Шекспира с его "Гамлетом", фатальность и неизбежность давили на меня отчаянно! Норны, прибой, незнакомцы, любовь юных дев! Ожидание ужасного конца и жуткой расправы, так еще намотанное на предсказания норны, вытрепали мне все нервы, нет ничего хуже чем такое ожидание! Но конец не испортил обеденного настроения и все разошлись при своих картах: и пираты целы и предсказания сбылись! Но и хеппи энда не будет, в этом весь Скотт, такой скот!

Чем старше становишься , тем сложнее становится читать классику! Потому что ты понимаешь, что это шкатулочка с секретом, и ее надо открыть, а как открыть не понимаешь порой. Мучает это тебя, ночами не спишь, не ешь, от зуда-нераскрытости пухнет голова-мучает. Но иногда не надо анализировать синие шторы, иногда на них надо просто смотреть и наслаждаться оттенками синего в закатном солнце.

Кому сейчас дело есть до восстания ковенантеров? Разве что ученым и любителям истории. Где же можно почитать об этом периоде таким любителям? В трудах ученых-историков, которые копаются в архивах, проводят исследования, и пишут монографии. К сожалению, не на каждый век, не на каждую историческую персону найдется ученый/исследователь/биограф, который не только отлично разбирается в теме, но ещё и пишет хорошо и интересно. Да и не всегда есть желание читать научную литературу. Тут-то на авансцену и выходит сонм замечательных писателей, среди которых и Вальтер Скотт - основоположник жанра исторического романа. Что он прекрасный рассказчик - факт давно установленный и подтвержденный. Переплетая выдумку с историческими фактами, погружает нас в прошлое, рисует картины ушедших времен. Развлекая, даёт проникнуться жизнью людей, с одной стороны очень похожих на нас, с другой - совершенно других. Именно таким и является роман "Пуритане".

В "стране романтической верности" жил был Кладбищенский Старик, бросивший семью и дом, и посвятивший остаток своей жизни уходу за могилами единоверцев, погибших в сражениях и гонениях за свою веру. Ничего так занятие - скитаться сорок лет, от одной надгробной плиты до другой. Однажды его встречает мистер Петтисон, угасающий сельский учитель. Эта встреча послужила толчком к созданию рукописи, коей читатели могут насладиться, когда возьмут в руки "Пуритан".
Перед нами Шотландия. Не так давно умер Оливер Кромвель, Стюарты снова заняли трон. Были заключены договоры, даны обещания, ради восстановления мира и спокойствия. Это шаткое равновесие было легко нарушено необдуманными политическими решениями. Парламент разделился на вигов и тори. Неспокойные времена настали, не успев закончиться.
Где-то я слышала, что в основе всех тысяч (или уже миллионов?) книг лежит всего один сюжет - становление героя. Здесь это Генри Мортон - скромный молодой дворянин, пресвитерианин, чуждый религиозного фанатизма, честный и благородный. На первый взгляд, втянут в пучину восстания он по стечению обстоятельств, но чем больше открывается внутренний мир героя, его убеждения, тем яснее становится, что он никак не мог остаться в стороне. Возлюбленная героя Эдит Белленден, как водится, окажется по другую сторону баррикад. Что добавит героям ко всем прочим препятствиям ещё и душевных страданий. Не обойдется и без благородного соперника за сердце леди, лорда Эвендела, офицера драгунского полка. Эти честные мужи не раз спасут друг друга от близкой смерти. Будут и исторические фигуры - архиепископ Шарп, убийство которого совсем развяжет руки красным мундирам, лорд Клеверхауз, Джон Балфур Берли, герцог Монмут, и прочие. С одной стороны жестокость камеронцев, их фанатичная слепота и непримиримость, с другой - жестокость и произвол военных и властей. Что ярко отражено в героях Берли и Клеверхауза, которых Генри Мортон сравнивает, и находит очень похожими. Вот так герой оказывается между молотом и наковальней, стараясь примирить две стороны. Только ничего не получается.
Восстание набирает ход. Под знамена его стекается всё больше угнетённых пресвитериан. Кто-то до последнего, как проповедник Мак-Байер, будет отстаивать свою правду, не боясь ни казни, ни пыток. Чем он даже восхищает. Кто-то трусливо сбежит с поля боя, обвиняя других в предательстве. Будут и сторонники умеренности, и страшные фанатики, которые не перед чем не остановятся. На стороне короля также выступают очень разные люди. Благородные, как капитан Эвенделл и майор Белленден, и гнусные Инглисы, для которых не существует такого понятия как честь.
Среди женских персонажей самым цельным кажется Бесси Мак-Люр. Простая пресвитерианка, которая в первую очередь видит перед собой человека, а не принадлежность его к какой-то церкви, не статус. Потеряв своих сыновей во время восстания, она, однако, спасает врага, которого должна ненавидеть. Слепая Бесси Мак-Люр оказалось самой зрячей. А вот Моз и старшая леди Белленден в своём упорстве слепы. Хотя, монологи Моз - это что-то бесподобное. В своей вере она даже немного смешна, как и её бывшая покровительница, с бесконечным рассказом о завтраке короля.

В общем-то, я получила от книги всё, чего ожидала:
погружения в историю
интересных персонажей
благородных героев
противостояние характеров и точек зрения
капельку "любви до гроба"
Шотландию
(плюс немного юмора)
и т.д.

Не понимаю претензий к роману. Любовная линия далеко не на первом плане, она очень органично вплетена в сюжет, да на ней многое завязано, но сказать, что акцент сделан на неё - нельзя! Обвинения автора в романтизме не безосновательны, по одной простой причине - Вальтер Скотт один из представителей этого направления. Некоторая идеалистичность образов героев, поведения, характеров, подразумевается. В конце концов, к нему не обращаются, когда хотят почитать реализм. Не совру, если скажу, что недостатков я не заметила. Мне конечно роман понравился, но сказать, что от восторга я ослепла - не могу. Поэтому, советую, роман тем, кого не пугает романтизм и кто любит исторический роман.

Одна из любимых книг моего военного детства. Война, междуусобица, рыцари, чего еще надо пацану, правда, некоторые места утомляли и казались неинтересными. Все происходило в XV веке. В основу главной идеи положен конфликт между такими державами как Англия и Франция. На престоле во Франции сидит непростая личность- король Людовик XI. Автор интересно описал этого героя, как по природе мстительного и жестокого до такой степени, что бесчисленные казни доставляли ему истинное удовольствие. Но в то же время он был мудр, действовал осторожно, ловко и скрытно и в какой-то степени во благо страны, пытаясь сохранить Бургундию в составе страны. Другая запоминающаяся личность- Карл Смелый, жаждущий независимости своего государства. Ему надоели постоянные притеснения и обманы со стороны Франции, он не хочет более подчиняться ей. Эти две фигуры - полные противоположности. Если Людовик- жесток, хладнокровен и расчетлив, то Карлу больше свойственна пылкость, горячность, нетерпение и нерасчетливость.Главный же герой Квентин Дорвард - простой крестьянский парнишка, с дворянскими корнями. Он "лёгок на подъем", умеет сдерживать свои чувства и скрывать мысли. Жизнь научила его различать людей, делить их на добрых и плохих. Его простота - его козырь. События, меняющие судьбы Франции и Бургундии тесно переплетаются с любовной историей Квентина. Сложная политическая обстановка, социальное расслоение общества и многое другое мешают бедному рыцарю и блистательной графине связать свои судьбы. Но ради своей любви храбрый молодой человек готов помешать назревающей междуусобной войне.
Сейчас книга воспринимается совсем по другому, чем в далеком подростковом возрасте, времена рыцарства прошли и потеряли свою романтичность. Теперь другие времена и другие интересы. Достаточно посмотреть на список наиболее читаемых книг. Все правильно. Меняются времена, меняются вкусы.

Я боялась перечитывать "Айвенго" , потому что в 5 классе мне так оно понравилось, что я боялась разочароваться. И зря! Дочитала! Это просто великолепный роман! От души рекомендую! Была удивлена, что так много внимания уделено ущемлению прав евреев! И это уже в описываемую историческую эпоху! Кроме того, вас ждут рыцарские турниры, Робин Гуд и брат Тук, неотразимый тамплиер Бриан де Буагильбер (в 5 классе он меня покорил - сейчас оставил в смешанных чувствах), суд над ведьмой, осада замка, бои, переодевания, весёлый шут и отважный свинопас, прекрасная леди и обольстительная еврейка и многое другое.
А ещё мне теперь хочется почитать что-то про Ричарда Львиное Сердце.

Средневековая Англия, время царствования короля Ричарда I. Побежденные саксы сосуществуют с жадными до власти завоевателями норманнами.
Сюжет истории динамичен, приключения захватывают, много колоритных персонажей, каждый из которых, доблестный ли это рыцарь или это негодяй, очень интересен по-своему - цари и придворные, прекрасные дамы, шуты и разбойники. Здесь коварство и подлость, мелочность, лицемерие и жадность, храбрость, доблесть и отвага. И конечно же любовь и борьба за сердца прекрасных дам.

Красота чистых и великодушных сердец, безграничная самоотверженность в романе ослепительны, они затмевает разом все титулы и богатства. Здесь жалкий облик калеки и глупости шута обманчивы - эти ребята имеют благородное сердце и мудрость, которым бы позавидовали многие знатные и статные красавца бароны.

В конце справедливость торжествует, и заслуженная награда находит своих героев. Прекрасная книга для подростков и всех любителей приключенческого жанра.