Народ, да! Из американского фольклора

Вот как это было. Подзывает меня как-то раз белый хозяин и говорит: "Послушай, какая штука вышла. Приснилось мне прошлой ночью, что попал я на небо в негритянский рай и вижу: повсюду кучи мусора, какие-то старые развалюхи, изгороди покосившиеся, гнилые и поломанные, грязищи такой на улицах в жизни не видывал, - повсюду разгуливают толпы грязных, оборванных ниггеров!".
"Вот-вот, хозяин, - говорю я, - мы с вами, верно, поели чего нехорошего вчера на ночь, потому как мне точь-в-точь то же самое приснилось. И я, как и вы, на небо попал, только в другое место - в рай для белых людей. Гляжу и вижу: улицы серебром и золотом вымощены, а по ним прямо мёд и млеко течет, ворота все из жемчуга, весь этот белый рай я насквозь прошел - и ни единой души не встретил!".

Речь вождя Сиэттла (перевод А. Ващенко)
Далёкое небо, что с незапамятных времён проливало слёзы сострадания над моим народом и казалось нам постоянным и вечным, может измениться. Сегодня оно ясно. Завтра, быть может, оно скроется в тучах. Мои же слова как звёзды, что всегда неизменны. Народ белых многочислен. Он как трава, что покрывает широкие прерии. Мой народ мал. Он похож на разбросанные бурей по равнине стволы деревьев. Было время, когда народ наш покрывал землю так же, как волны морские, движимые ветром скрывают окрашенное раковинами дно, но слишком давно уже это время минуло вместе с величием племён, которое стало теперь лишь мучительным воспоминанием.
Каждая пядь этой земли священна для людей моего народа. Склон каждого холма, каждая долина, равнина и роща освящены печальным или счастливым событием дней давно минувших. Самая пыль, по которой вы теперь ступаете, приятнее их ногам, чем вашим, потому что она пропитана кровью предков, и наши чуткие ноги отзывчивы к этому родственному прикосновению. Даже малые дети, лишь краткий миг наслаждавшиеся здесь жизнью не могут не полюбить места этих сумрачных уединений и приветствуют по вечерам призрачные возвращения духов.
И потому когда исчезнет последний Краснокожий, а память о моём племени превратится в миф среди Белых Людей, эти берега будут наполнять невидимые призраки моего народа и когда дети ваших детей будут думать, что они одни в поле, торговой лавке, в магазине, на дороге или в молчании лесных чащ, они не будут одни. По ночам, когда улицы ваших городов и сел безмолвны и пустынны на вид, на них будут толпиться возвратившиеся хозяева, что некогда населяли и до сих пор любят эту прекрасную землю. Белый человек никогда не будет одинок.
Пусть он будет справедлив и добр к моему народу, ибо мёртвые не бессильны. Мёртвые, сказал я? Смерти нет, есть только смена миров.

ПИСЬМО ОТ КАПИТАНА ХЬЮЗА

— Ну, ну, Аратузи, — похлопал по плечу свою жену капитан Пелег, — да перестань же плакать. Осталось всего двадцать минут до отплытия, я могу из-за тебя опоздать.

Не успел он завязать свой дорожный мешок и разгладить нахмуренные брови, жена уже высушила слезы.

— Обещай, Пелег, что ты напишешь мне с дороги! Ведь будешь отсутствовать целую вечность. Хоть одно письмо на этот раз ты должен написать мне, обещай!

Капитан Пелег скрепя сердце пообещал. И спустя восемнадцать месяцев Аратузи уже вскрывала дрожащими руками долгожданное письмо:

Гонконг, Китай
21 мая 1854

Дорогая Аратузи! Я тут, а ты там.
Пелег Хьюз.