Лучшие повести и рассказы о любви в одном томе

Примечательно, что большинство издаваемых Бунинских сборников рассказов (а то и повестей с рассказами), называют по названию именно этого коротенького произведения. Откровенно говоря, думаю, что это всего лишь из-за красивого названия. Само это словосочетание довольно красивое и не грех его использовать (или даже, грех его не использовать), для названия целого сборника. Это практически как и у Куприна с его "Гранатовым браслетом". Кстати, послушайте песни Гребенщикова "Бессмертная сестра Хо", "Не было такой и не будет". Словосочетание там живёт само по себе. Ну ведь правда красивое?!
А ещё, этот рассказ Бунина очень был почитаем в советской культуре - посмотрите-ка: дворянин-офицер в молодости отверг страстно любимую и любящую его крепостную, и в очень зрелом возрасте, несмотря на неудачный брак и бестолковых детей, даже узнав, как "поднялась" его первая любовь в обществе, не может гипотетически в ретроспективе воспринять ее в роли своей жены. И именно из-за сословных предрассудков! Только так однобоко и рассматривался этот рассказ в рамках советской идеологии. Вот молодец русский писатель-эмигрант, Нобелевский лауреат Иван Бунин!..
А рассказ хороший. Добрый. О любви, о жизни. Надолго заставляет задуматься - о том, как сложились бы судьбы персонажей, если бы они в молодости остались вместе, о том, встретятся ли они снова, а если да, то...
И да, конечно же, огромную роль в судьбах персонажей сыграло сословное различие, но ведь история не только об этом. А, может быть, и совсем не об этом...

Однажды в Париже в русском кафе встречаются мужчина и женщина. Он бывший военный, она официантка, и оба эмигранты из России. И на следующий день, и через день приходит мужчина в это кафе. И обоим уже ясно, что в этом чужом городе, чужой стране, они нашли того с кем им приятно и поговорить, и помолчать. Оба они уже не молоды и одиноки, его бросила жена, она тоже осталась без мужа. И не удивительно, как быстро они сошлись и стали жить как пара.

Я не могу сказать любили ли они друг друга. Наверное по большей части они слишком устали быть постоянно одни, а вместе им было комфортно. У них были общие воспоминания о родине, о войне, и это в какой-то степени сблизило их.
Для меня рассказ не стал откровением, но и отрицательных эмоций я к нему точно не испытываю.

Оценка 8 из 10

Жила-была на свете смазливая актрисулька польского происхождения. Не лишенная способностей и небесталанная, а потому имевшая успех, но совершенно без царя в голове. Она обожает театр настолько, что и в жизни не перестаёт играть. Она обожает власть над мужчинами и деньги. Ей нравится красивая жизнь и острые ощущения (вино, гашиш, опий, многочисленные любовные связи и нескончаемые провокации поклонников угрозами совершения суицида прямо у них на глазах). А ещё ей нравится смерть. Смерть кажется нашей актрисе чем-то мрачно-привлекательным и романтичным. Жизнь же, которая ей, в общем, тоже нравится, выглядит в ее глазах куда скучнее.

Впрочем, при всём желании поскорее умереть, на тот свет актриса все равно не сильно торопится. Да и зачем? Она популярна, красива, еще молода, в конце концов. О смерти можно грезить в романтических мечтаниях, подбирая красивые слова и умные цитаты для предсмертной записки и разрабатывая дизайн помещения, в котором было бы так красиво умереть. Это же так волнующе…

Могла ли героиня знать, чем все это закончится? Предполагала ли, насколько сильно заиграется? Или действительно решилась умереть, но побоялась это сделать своими руками? Так или иначе, но последний роман нашей героини закончился трагично и для неё самой, и для её любовника, молоденького корнета Саши Елагина, актрису действительно страстно любившего и безмерно страдавшего оттого, что не может на ней жениться (и потому, что его богатым родным такая невестка точно по вкусу не придётся, и потому, что они разных вероисповеданий). Взаимно ли было это чувство? Возможно, но тем не менее, играть героиня не переставала ни на миг и издеваться над воспылавшим первой, восторженной и преданной любовью мальчиком не переставала ни на секунду. За что, в общем, и поплатилась. И поделом. А вот Сашу очень жаль. Не стоила эта девица пониженной социальной ответственности ни такого глубокого обожания, ни такого накала страстей.

Бунина очень люблю, странно, что этот рассказ, написанный им в эмиграции, доселе мне не попадался. Впрочем, на мой взгляд, это все равно не самое сильное его произведение, даже сам автор довольно иронично о нем отзывался - «похоже на бульварный роман». И, тем не менее, читать было одно удовольствие.

Нет, все-таки я не считаю любовь Желткова той самой настоящей любовью, о которой мечтают все женщины. Это страсть, болезнь, навязчивость, наркоманство… но не настоящая любовь. Ведь только недоступность объекта любви поддерживала этот огонь. А если допустить такое развитие событий, что Желтков и Вера поженились бы - 99,5% даю, что вся эта любовь с надрывом прошла бы. Так было, так есть и так будет. Любить идеальный недоступный образ легче, чем любить живого человека, живущего с тобой рядом. Да и любовь тогда растет, изменяется, принимает другие черты.
Однозначно, все герои вызывают только симпатию и уважение. Исключение составляет только последний поступок Желткова. А так - Вера, которая было полностью предана мужу, Василий Львович с его дипломатичностью и тактичностью, Анна, Николай и, конечно же, старик Аносов с его гениальными рассуждениями о любви и браке. Ведь все в его словах истина, которая остается неизменной до сих пор.
Так же как и произведения Куприна остаются неизменной, гениальной классикой, которую хочется читать и перечитывать.

Почти не зная ни Чехова, ни его творчества, я не мог предположить, что эта история будет иметь детективные и криминальные оттенки. Хотя название повести намекало на это.

В принципе, когда читал, то довольно быстро вышел на верное предположение о дальнейшем развитии сюжета и даже об истинном преступнике. И потому возникла аллюзия на один из детективных романов Агаты Кристи, в котором речь ведётся от лица доктора (вот тоже совпадение), который в силу своей профессии оказался привлечён к осмотру места убийства и затем и оказался злоумышленником. Ну, да бог с ней, с аллюзией, не будем уже выяснять, кто был более первичен в сюжете...

Мне гораздо более интересным и важным показались картины жизни людей того поколения, живущих в российской глубинке. А также вот эти типажи Главных Героев этой повести. Наверное все эти сюжетные моменты в те года и десятилетия просто витали в воздухе и вились вокруг авторских голов, так как сразу же на ум приходит "Бесприданница" Островского, да и повести и романы других авторов тоже тут как тут. Что поделаешь, любовь и деньги, деньги и любовь — смертельная смесь...

Это было интересное чтение, на очереди "Дуэль"...

Я все-таки взялась за эту книгу, я все-таки дочитала ее... и впечатления не самые лучшие.
Ну, начнем с того, что ожидания у меня были немного другие. Когда учительница по литературе прочитала первый рассказ из книги, тогда я подумала, даже была уверена, что вся книга состоит из таких же милых любовных рассказов. Но взявшись за нее, увы, я ничего такого не нашла.
Конечно, ни мне судить такого писателя, как Бунин, но в книге слишком много страсти. Да что уж тут говорить, вся книга-"страсть".
Герои рассказов совершают множество всяких, скажем так, не очень хороших дел, и впоследствии жалеют об этом. Причем мало чувст, любви вообще нет, ими управляет только страсть.
При этом я много раз слышала, что Бунин пишет именно о любви, так вот, мне так не показалось.

Если ты бродишь по тёмным тенистым закоулкам бунинских аллей, то непременно готовься ко встречи с такими призраками как любовь, страсть и недосказанность. А иногда они смешиваются, превращаясь словно в единый букет, состоящий из цветов разных мастей и видов. И это смешение рождает непривычный экзотический запах, который ты вдыхаешь с наслаждением или задерживаешь дыхание, не впуская необычный аромат внутрь себя. Да, бывает по-разному, но на страницах этого цикла всегда хозяйничает любовь...

Потребность в любви, заложенная в нас природой, подчас опутывает нас своими крепкими сетями зависимости. Она берёт себе в союзники разум, впрыскивая в него порцию душевного опиума, и он становится её верным слугой. А уж ему-то мы верим, не подозревая, что он тоже стал её жертвой. И мы попадаем в этот порочный круг самообмана. А помощи ждать не откуда и не от кого... Что же делать? И сколько же влачить этот любовный крест?

Кто-то сказал, что женщина в своей жизни любит двух мужчин. Один - это тот, который её губил, убивал и пренебрегал ею. Мужчина, рядом с которым она стерпела распятие. А второй - это тот, который снял её с креста, отнёс на руках в свой тихий дом и залечил все раны. Возможно, в этом много горькой правды для некоторых женщин, которым не повезло встретить сразу второго. Хотя, часто бывает, что последовательность может и меняться...

Я сначала тихо порадовалась за встречу героини со "вторым" избавителем, завершая чтение этого рассказа. Ведь он уговорил её отказаться от мести тому, кого нужно просто забыть, как страшный сон, и нашёл слова утешения. А потом вспомнила, что не стоит забывать, что в этих аллеях любви всегда бродит призрак сомнения и намёка, бросающий тень на самые светлые мысли. И я с ним уже неоднократно сталкивалась, перебирая рассказы, поэтому решила не поддаваться оптимистическому соблазну. А может это новый обман пресловутой и навязчивой любовной потребности? Как знать, как знать...

Есть книги, похожие на прекрасную незнакомку, улыбнувшуюся тебе из под чеширского зонтика на вечерней улице.
Такие книги не только снятся, с мыслью о них просыпаешься среди ночи, с жарко бьющимся сердцем во все стороны света: не сердце — а роза ветров.
Постель, и роза цветёт в ней в ночи…
Есть книги-друзья, которые снятся и ты просыпаешься от поллюции среди ночи, причём снилось не что-то сексуальное, а — невинно-прекрасное, простая прогулка с подругой в лесу, возле весенней реки.
Накрапывает теплота вечернего дождя, и ты, словно антенну, ловящую сигналы с далёкой звезды, раскрываешь над милой подругой — зонтик.
Ничего такого во сне не происходит. Вы идёте в тургеневских декорациях под дождём, молчите и улыбаетесь, и лишь лес чуть темнее, и синева смыкается за плечами, словно намокшие крылья.. и ты просыпаешься от невыносимого, жаркого счастья, поллюции, слёз на глазах и с бьющимся сердцем.

Кому то может показаться странным, что во время чтения «Вешних вод» у меня случилась поллюция (разумеется, не за книгой, днём, а ночью. Дело в том.. что мне снился Тургенев. Не подумайте ничего плохого, я не извращенец, просто.. я так иногда называю мою милую подругу, с удивительными глазами, цвета крыла ласточки, и я точно так же проснулся в слезах и с бьющимся сердцем: она наверно читает сейчас это и смущённо улыбается..).
Я не знаю, кто помогал Тургеневу писать эту повесть. Быть может.. ангелы.
Так бывает, когда вспоминаешь о былой любви.
Наташа Ростова в «Войне и мире», мечтая у ночного окошка, говорила подруге о том, что если вспоминать что-то из прошлого, детства, то можно довспоминаться до того момента, когда тебя ещё не было…
В основе повести, реальный эпизод из молодости Тургенева, когда он путешествовал по Европе, забрёл в одну кондитерскую где-то в Германии, зашёл словно в чужой сон, где никого нет, ни посетителей, ни продавцов, лишь озябший солнечный зайчик на полу задремал.

Слышны голоса, стоны.Словно цветы на стенах стонут, или солнечному зайчику снится кошмар и он вскрикивает дрожью света во сне.
Но вот, в сон входит, словно луч из-за листвы, прекрасный ангел, берёт Тургенева за сердце и ведёт его куда-то в сумерки, а там, на полу, простёрт бледный юноша.
Быть может, Тургеневу показалось, что это он сам, его душа, лежит у ног прекрасного ангела.
Неужели.. Тургенев увидел в чудесной кондитерской, ангела, и от красоты его, потерял сознание, и ему теперь снится, как он, но уже взрослый, с сединой в волосах, зашёл в эту кондитерскую, с навеки замершими там людьми, ангелами и сердцебиением пылинок в луче из-за шторки?
Этот юноша на полу, был младший брат прекрасной девушки, в которую и влюбился юный Тургенев.

Мог ли Тургенев, вспоминая свою любовь, с которой он был трагически разлучён, довспоминаться до ангелов и высшей тайны любви?
Я верю, что в мире есть дюжина произведений искусства, к которым приложили свои руки (крылья?) ангелы.
В этих произведениях, словно в росинке в чашечке цветка в стихе Блейка, отражена тайна мира.
Вешние воды — одно из таких произведений.
Возможно, когда Тургенев умирал… он думал о нём.
Точнее, его душа вернулась в ту кондитерскую его юности, к своему… ангелу, в свой утраченный рай.
Не знаю.. быть может, когда я буду умирать, я тоже буду думать об этой повести (в бреду?).
О нём, и об удивительной женщине, с чуточку разными глазами, цвета крыла ласточки.
Эта повесть Тургенева, почти столь же прекрасен, как и она.
К ней тоже… приложили крылья, ангелы?

Я кажется знаю, о чём буду бредить в момент смерти.
Звучит безумно.. но после прочтения повести, я был похож на странного самоубийцу: моё левое запястье истекало слезами: я вытер слёзы, запястьем..
Более того, у меня было странное желание…  отдать часть своей жизни, лишь бы Джемма не испытала тот ад, в котором она оказалась, когда её предали.
Я был бы рад умереть, лишь бы.. не важно, Джемма, или та неизвестная итальяночка в кондитерской, дождалась юного Тургенева и у неё не было бы разбито сердце.
Ведь если сердца разбиваются, это кому-нибудь нужно? А, Маяковский?
И пусть Тургенев жил бы с ней, любил её нежно, и не написал ни одной строчки, не стал бы писателем и Полина Виардо
ему лишь приснилась бы, и изумрудно-серый томик Вешних вод Тургенева, ласково вспыхнув, истлел бы в моих руках.
Пускай, пускай, лишь бы милая Джемма не пережил ад предательства: как после такого звёзды могут зажигаться, а, Маяковский? Как солнце после такого может всходить и весной распускаться цветы?
После такого предательства, равного предательству бога, мир должен кончиться, замереть и погрузиться во тьму.
И.. что ужасней всего, всё это и произошло, но лишь в сердце Джеммы, хоть об этом и не писал Тургенев.
Это происходит в сердце каждого, кто пережил предательство в любви.

Проснувшись ночью от слёз (вешних?), я вспомнил о своей любви.
Успокоившись, я странным образом представил Пришвина — главным героем повести Тургенева.
Нет, не старого Пришвина, похожего на Фавна, с вечной собачкой своей, бегущей впереди него, как тень на заре, а молодого, красивого..
В пору его учёбы, он путешествовал в Париже и встретил там свою Вареньку.
Он тогда ещё не знал, что это любовь всей его жизни.
В некоторой мере, солнце зажигается и звёзды летят в глубоком одиночестве космоса, чтобы такая любовь сбылась.
Без неё — и эти звёзды бессмысленны, и солнце светит в бездонное одиночество мира, не согревая никого.
Пришвин писал потом, что рай повторяется на земле не единожды — в любви.
А я добавлю, что и ад, и гибель мира и распятие бога — тоже повторяются в утрате любви, потому это так экзистенциально невыносимо.

Пришвин встречался с Варенькой в тургеневских декорациях липовых вечерних аллей, всего три недели.
Не было интима, был сплошной трепет невесомого сердца: Пришвин боялся обидеть Вареньку, плотской любовью.
Сам не ведая того, он совершил первое предательство любви: любил в женщине — душу, а не её целиком (любить только тело, так же преступно).
А Варенька хотела простого женского (боже.. вечного, вечного!) счастья, семьи и детей.
Они расстались. Пришвин хотел покончить с собой, уже в России.
Его сердце и запястья, истекали строчками: он стал писателем, как и Тургенев: любимая светила как звёздочка, в безрассветной ночи.
Спустя несколько лет, он решился ей написать, упасть к её милым ногам — письмом, словно лицом души, прильнуть к её милым коленям..
И это тоже, до странности напомнило мне Вешние воды.
Варенька откликнулась. Она… любила.
Написала Пришвину письмо, сказав, что будет проезжать в поезде мимо его городка, выйдет на станции и будет ждать его, его одного..

Боже мой! мне хочется часть своей жизни отдать, чтобы Варенька не пережила этот ад!
Это похоже на безумие, нелепость жестокую, так часто вторгающуюся в любовь, увеча её, как бы мимоходом.
Всё было хорошо.. на каком-то райском плане. Пришвин ждал любимую на вечернем вокзале.
Но она опаздывала. Её не было. Он страдал, он ещё не знал, что.. перепутал день, и Варенька приехала ещё вчера и стояла в глубоком одиночестве вечереющего вокзала, ждала своего милого, ждала его одного.
Сколько длится секунда в таких ситуациях?
Так капля нейтронной звезды на земле, весит миллион тонн.
Варенька не смогла простить этого. Все слова были бессильны. Пришвину было стыдно сказать правду, и этот экзистенциальный стыд роднил его с героем повести Тургенева.
Это так безумно и странно: любовь всё может понять и простить… но сердце словно упирается в стену безмолвия, равное космическому безмолвию глубокого космоса: его можно преодолеть лишь через тысячи лет…
Когда Пришвин был уже старый, женатый в третий раз, и был счастлив с женой, перед смертью ему снилась.. всё та же Варенька, и он с в слезах бредил о ней, на руках у жены.
Понимаете? Любовь всей его жизни прошла мимо него. Звёзды летят в никуда и солнце всходит зачем-то, не грея.

Начало у Вешних вод — экзистенциальное (предельное сближение Достоевского и Тургенева).
Мужчина, уже с проседью, сидит в своей сумрачной комнатке, закрыв руками лицо: он только что пришёл с какой-то пошлой вечеринки. Осознание, что жизнь прожита зря. Чего то главное так и не случилось в жизни.
Словно герой стиха Тютчева «Она сидела на полу, и груду писем разбирала», мужчина, подобно душе после смерти, обернувшейся на печально простёртое тело, перебирает письма молодости, натыкается на гранатовый крестик… девушки.
И в нём начинает говорить память. Боль.
И это выходит не менее фантастически, чем разговор Ивана Карамазова, с чёртом, в своей сумрачной комнатке.
Так странно: говорит память, а кажется — вечность. Словно этажи памяти повалились в бездну и звёзды, ибо то, что сияет в воспоминаниях, по своей важности и свету, бесконечно превышает то, что ты есть сейчас: это как секунда пред вечностью.
И мне грустно, что в мире известно «печенье Пруста», как символ связи воспоминания с прошлым, но почему-то никто не говорит об орфейном огляде воспоминания у Тургенева.

Кажется, что комната мужчины медленно зарастает тишиной, осенним шумом листвы и травой.
Мужчины — нет. Он, настоящий — в прошлом. Он предал не только любимую, но и себя, свою бессмертную душу.
И это тоже экзистенциальный момент, признать, что ты — мёртв, что вся твоя жизнь, как планета, сорвавшаяся с орбиты, покрывшаяся льдом и летящая в тёмную пустоту.
Такое осознание — равно послесмертному опыту: не каждый способен это не то что выдержать, не убив себя, но и сознаться в том, что он — мёртв, или, по крайне мере, что настоящий он, с бессмертной и любящей душой, остался где-то Там, в стороне жизни, воспоминаний.

В некотором смысле, Вешние воды — это экзистенциальный апокриф Евгения Онегина, с той лишь разницей, что Ленский и Онегин мучительно слиты в одно целое, а Ольга и Татьяна — не менее мучительно разделены, словно душа и тело, словно весенняя гроза, которой так радовалось деревце после сумрачной зимы, и вот, гроза расколола её на две части.
Рядом с деревцем, весело бегут весенние ручьи, всё радуется весне, а оно одно как бы распято светом и из её запястий растут молодые цветочки, растут в никуда, в небеса.
Эта амбивалентность Вешних вод — поражает. В ней оптика символов и стиля, трагедий и бездны — 20 и 21 века.
В «Лекциях по русской литературе», Набоков лишь в одному предложении, мельком, упомянул эту повесть Тургенева, выделив её среди прочих.
А между тем, она — самая набоковская, по игре символов и иррациональной глубине, не только любви, но и жизни, вечно соскальзывающей в мрачную двойственность, почти шизофрению.

Набоков покрасовался тем, что подметил, что Тургенев был первым русским писателем, заметившем преломление солнечного света при появлении человека.
При всей моей любви к Набокову, такие прелестно-аутические замечания, часто утомляют и раздражают, особенно если видят лишь игру света, но не преломление души и жизни, не с появлением человека, а с его утратой, утратой любви.
Набоков дивно подметил, что та или иная фраза у Тургенева, напоминает ящерицу, нежащейся на тёплой, залитой солнцем, стене, а 2-3 последних слова в предложении, извиваются как хвост.
Всё верно. Эта инфернальность стиля, особенно гармонично просияла в Вешних водах.
Само построение сюжета-воспоминания, похоже на сон. Оптика сна. Реальности — почти нет, она сразу — сон и тоска, моление о любимой, предвосхищение любимой.

Более того, сам герой — Санин, в начале повести похож… на Врубелевского Демона, сидящего где-то за 1000000 миль от Земли, на холодной и одинокой луне, вспоминая, как он утратил свой рай — любовь.
Что касается ящерки… амбивалентность мучительной раздвоенности чувств, которая есть ни что иное, как шизофрения любви.
Присмотритесь на заросшую травою строчек — повесть Тургенева: то тут то там, мерцает уже не солнечный зайчик — солнечная ящерка. Ящерка-сердце, которая потеряла душу, как хвост.
Любопытный читатель, эдакий Паганель созерцания, подметит и изумится этому мерцанию в тексте: например, цифре 2.
Две маленьких родинки над верхней губой инфернальницы Марии, мне понравились больше всего.
И две вишенки в пальчиках тёмно-кудрого ангела — Джеммы, с которой Санин говорил в саду на лавочке, бог знает о чём, а всё равно выходило о любви. Это тайна любви — она повсюду.
На сомом деле, просто изумительная оптика зеркальности сна: словно тень двух вишенок над губами..

Что особенно поражает в повести — это аномальная для 19 века (для любого века?) неевклидова геометрия любви.
Так сказать, геометрия Лобачевского, в которой две прямые, в бесконечном пространстве, могут пересекаться, могут бесконечно отклоняться, и, снова, как в квантовой физике, в следующий миг, быть вместе.
Именно эта аномалия повести (а разве любовь не аномалия в нашем безумном мире?), делит многих читателей на два неравнозначных лагеря, и даже уводит их в сторону, в подстриженную норму, другими словами — в пошлость.
Ах, какой сладостный порыв, наклеить на Санина, предателя, ярлык мерзавца, слабака и труса… это всё эмоционально и понятно.
Я сам наклеил, облепил его ярлыками так, как рождественскую ёлку..
И потом… сам же, на коленях, чуть ли не в слезах перед адом человека, срывал с него эти ярлыки.

Скажем честно: кому в голову придёт назвать эту повесть, быть может, одной из главных историй любви в 19 веке?
Усмехнутся, покрутят пальцем у виска (у своего), с улыбкой станут называть чудные названия книг: Гордость и предубеждение, Джейн Эйр, Грозовой перевал, Унесённые ветром…
Да, прекрасная любовь, преодолевающая невзгоды, есть во многих книгах.
И у соседей наших, за страницами стен в весне обоев, быть может любовь сияет не меньше, чем на страницах Эмили Бронте.
Но мы же не будем называть лошадку — доброй, добрее тигра? Это как сравнивать синее и лёгкое.
Лошадка живёт в своей нежной и во многом фатальной норме и не знает экзистенциальных и тёмных страстей, ей не нужно преодолевать бездну в себе, чтобы заслужить право, называться — лошадкой.
С другой стороны, так называемые «плохиши» уже набили оскомину в искусстве своей картонностью, вполне нормальным преодолением своей «тёмной наклонности» ради любви.

Все знают о сложных отношениях Достоевского и Тургенева.
В Вешних водах — словно бы случилось их замирение.
Более того, в этой иррациональной повести, случилась словно бы райская встреча Толстого, Куприна, Цветаевой, Сартра, Достоевского, Тургенева, Андреева, Пушкина...и все как-то райски обнялись.
В конце повести, Тургенев поднимает символизм до какой-то стратосферы вечной красоты искусства: чистый катарсис.
Грешный и опустошённый Санин, Иуда любви, в конце повести преображается не менее чудесно, чем небесные всадники в конце Мастера и Маргариты.
Простой вроде бы человек, заклеймённый тысячами читателей, преображается в вечный образ Блудного сына, Сына человеческого, прильнувшего к ногам своей возлюбленной, словно к ногам бога — к ногам самой любви.
По своей нравственной силе, Тургенев создал почти библейский образ, не уступающий, красоте картины Рембрандта — Возвращение Блудного сына.
История простого паренька и его мимолётной любви, под пером Тургенева превращается в историю всего человечества, в душу и судьбу любви на земле.

Ну вот, рецензия дописана, а ещё о многом хотелось сказать.
Так грустно, когда жизнь души — любовь, заканчивается, а существование ещё длится, куда-то, зачем-то, как свет от погасшей звезды.
Тургенев играет символами, словно бликами солнца на утреннем стене, полных ещё удивлённых теней: словно одна крылатая душа из древнегреческого хора в трагедии, оторвалась от всех и стала петь о чём-то своём, удаляясь в тёмный лесок.
Жизнь Санина, до встречи со своим чернокудрым ангелом — Джеммой, и воспоминания уже пожилого и опустошённого Санина, сливаются в одну Ариаднову нить, и не случайно Санин, словно с злой сказке, как бы между прочим упоминает о посещении музея в Италии, на родине Данте и верного слуги Джеммы (так и кажется, что и он, милый, гротескный старичок и его чёрная собачка, вот-вот сбросят маски личин своих и превратятся.. в ангелов), где увидел статую Даннекеровой Ариадны, которая не очень ему понравилась (я посмотрел эту статую: Ариадна на пантере, обнажённая. Ощущение, что пантера в лёгком ужасе от вполне себе упитанной Ариадны на её спине).

Любопытно отметить экзистенцильное и, даже кафкианское отражение мифа об Ариадне под пером Тургенева: гг в лабиринте любви, сам превращается в чудовище.
Интересно, почему Санину не понравилась данная скульптура?
Она ведь вовсе не об обуздании краотой, дикости и некой тёмной природы - души?.
Она о мучительной красоте вечного слияния женской природы, с некой бездной, кошачьей грацией тьмы.. любви.

Так во сне мы входим в комнату прошлого и видим свой грех, в образе трещинки на окошке или увядшего цветка, и брезгливо отворачиваемся, или даже пугаемся, сами не зная почему..
Когда Санин впервые вошёл в домик-кондитерскую, он словно увидел в опустевших декорациях сна, в широком луче из-за окна, лежащий на полу клубочек алой шерсти: Нить Ариадны.
Внимательный читатель обратит своё взор на нежные алые блики в повести: блики сердца, не менее важные, чем и цифра «2», в повести.
Но ещё чудесней будет заметить, что все эти декорации сна гофмановских, зачарованных интерьеров, и даже имя матери Джеммы — вдова Леонора Розелли, — есть лишь грустное, как бы оступившееся от горя, эхо баллады Бюргера — Ленора, о женихе-мертвеце, уводящей на коне в ночь и смерть, свою брошенную невесту.
Другими словами, над таинственной кондитерской могла бы висеть надпись боли воспоминания, известная многим влюблённым, пытающихся возобновить отношения.
Это строки из Данте: Оставь надежду, всяк сюда входящий..
Всё дело в том, что Санин словно бы обречён, век за веком, входить в эти зачарованные сумерки опустевшей кондитерской, словно бы смутно что-то припоминая, снова встречая своего ангела, и.. снова, теряя его, подобно раю.

Сердцебиение символики в повести — трансцендентно и почти невозможно: такой плотности символов нет даже в романах Набокова.
Потому я и говорю, что Тургеневу помогали писать — ангелы.
Данная повесть странно выделяется среди всего творчества Тургенева.
Есть в ней даже набоковский приём из Лолиты, когда Гумберт стреляется с мерзавцем Куильти, надругавшимся над его «Ло», и не каждый читатель понимает, что это — допельгангер, мистический двойник Гумберта, точнее, тёмной части его души.
Так и Санин предстаёт перед Джеммой — рыцарем, когда защищает её честь от грубого и пустого офицера, на выходку которого смолчал жених Джеммы: душа во фраке, а не человек.
Санин стрелялся с ним на дуэли, ещё не зная, что стрелялся со своей пустотой в душе, до времени спящей.

Это важнейшая тема повести — карнавализация жизни, сокрытие ада души, пустоты — под маской чести, благородства, брака..
Все герои словно бы ходят по тонкому ледку (все, кроме Джеммы, этой «чистой красоты»), за которой бездна, полная чудовищ.
Но вот, в Санине пробуждается любовь, искренняя, беззаветная.
Он на вершине любви и души. Он рыцарь,которой почти по заветам Достоевского, спасает красоту. Что может этому помешать?
Но как писал Достоевский в «Кроткой» — стоящие на высоте, как бы сами тянутся к бездне.
Санин искренне хочет изменить всю свою жизнь, положив её у ног своего ангела.
Он едет к случайно встреченному другу юности, к его богатой жене, чтобы продать имение (и тут уже дивно вспыхивают тени Мёртвых душ Гоголя!).
Жена у него — красавица, инфернальница, с символичной фамилией — Полозова (змея).

Символично, что в начале повести, «переодетый» в старого слугу Джеммы, ангел, сравнил Санина с молодой яблоней, а в конце, уже Тургенев (тоже, переодетый ангел, быть может), сравнил уже с яблоком жирный подбородочек мужа Марьи Полозовой (тоже, так сказать, тень пустоты Санина, явившаяся из прошлого).
Ах, о Полозовой можно отдельную статью написать! — Печорин в юбке!
Она и её муж — это русские Маркиза де Мертей и Виконт де Вальмон из «Опасных связей».
С той лишь разницей.. что муженёк, полностью пассивен, инертен и подчинён своей госпоже.
У них странные отношения. Нет секса..
Открыть вам тайну их отношений?
Муженёк Полозовой — гомосексуалист. Первый гомосексуалист в русской литературе.
Полозова с ним, свободна как ветер.

Ах, что за поэма, искушение Полозовой — Санина!
Да тут на 15 страницах, чуть ли не вся европейская литература мерцает, начиная с искушения Одиссея - Сиренами.
И всё же, это напоминает тайный и дивный апокриф Вия.
Боже.. при чтении у меня было ощущение, что молодого человека похитил тёмный ангел и вознёс его далеко далеко над Землёй, и его душа где-то там, среди вечной тьмы и ледяного мерцания звёзд, а тело его, думает, что оно в чудесном лесу с очаровательной женщиной.. Накрапывает лёгкий дождь.
Стоит женщине только разжать сияющие объятия крыльев, и несчастная душа сорвётся с сердцекружительной высоты, в голубую бездну.

В начале повести Санина сравнивают с молодым жеребцом (дивная кафкианская нотка в повести: лунные фазы превращения мужчины), и это тоже найдёт свой дивный отзвук в Вие и концовке повести: это сравнение вспыхнет сексуальной и мрачной нотой).
В Вие, как известно, чудесный эпизод, когда старая ведьма оседлала бедного Хому Брута и скакала на нём над ночными полями и реками, имеет сексуальный подтекст.
В конце «Вешних вод», инфернальная поездка Санин и Марии Полозовой на лошадях в сумерки леса, имеет ещё более сексуальный подтекст (может не совсем ангел.. помогал Тургеневу?).
Санина просто уездили, до изнеможения. Ледок чести, любви, благородства — растаял, и душа сорвалась в бездну: женщина разомкнула свои крылатые объятия.
Это к вопросу, столь важному в современном мире, что любая демократия, благородство, мораль, даже любовь,без чего-то важного, божественного в душе, в любой миг может искуситься и сорваться в бездну, потеряв себя почти с наслаждением.

А что за чудный эпизод, когда Марья, истомлённая «ездой», заметила с улыбкой Санину, что у неё порвалась перчатка: ах, какой сладостной белизной плоти сочилась наверно её ладонь!!
Она сняла перчатку так же сексуально (наверно), как змея снимает с себя кожу, меняя её.
Свою «кожу» снял и Санин: инфернальное обнажение, говорящее лишь о том, что все наши любови, честь, мораль, Мадонны Рафаэля — лишь тоненькая кожица, за которой полыхает и пульсирует космос, изначальная и бескрайняя тьма.
И пускай читатель не слишком гневается на Санина.
Вслед за Флобером, сказавшем — Бовари, это я, мы можем сказать: Санин, это мы. Вешние воды - это мы.
Пускай каждый сознается себе: искушался ли он такой Полозовой?
И я не только о человеке говорю. Полозова — это и некая идея, сиренический зов плоти, или.. цивилизационный зов, на уровне стран.

Да и не проходим ли мы мимо подлинной любви, предавая её.. ради карьеры, достатка мнимого и не менее мнимого счастья, свободы?
И всё это тоже — Марья Полозова.
Паскаль сравнивал душу человека с мыслящим тростником, трепещущей пред звёздной бездной.
Думается мне, что ещё большая бездна полыхает в любви, и пред этой бездной, человек — былинка, которую она может унести в своих вешних водах, даже не заметив этого.
Куда впадают вешние воды и влюблённое сердце на вечерней заре — в космос.
В этом месте рецензии, как и в повести, хоршо бы представить 8-ю сонату Бетховена, патетическую: Adagio cantabile.

"Гранатовый браслет" вместе с "Олесей" и ещё чем-то похожим в моё время входил в школьную программу по литературе, и наверняка до сих пор там пребывает. "Олесю" помню плохо, так что про неё ничего говорить не буду, а вот относительно первой повести выскажусь.

Каюсь, подростком рыдала над ней, аки проклятая - но не потому, что книга хороша или кто-нибудь там действительно вызвал сочувствие, а только потому, что рыдать я мастер, а "Гранатовый браслет" - чистейший сентиментализм, жалостливые трели которого сводятся к чему-то вроде "я умер, но ты не печалься, я всё тебе простил" (с) и рассчитаны на то, чтобы выжимать слезу из читателя самым грабительским образом. В смысле, по доброй воле я бы ни слезинки не отдала этому произведению, оно меня заставило.

Коротко говоря, даже тогда, в школьные годы, в самый расцвет романтических настроений и веры в высоче-е-енные чувства "Гранатовый браслет" мне не понравился, потому что даже тогда человек, прыгающий под поезд по приказу любимой женщины, казался мне не столько влюблённым и героическим, сколько душевнобольным; те же чувства вызывал и Желтков, и прочие примеры невероятной любви по Куприну. Скорее всего, называть ощутимые расстройства психики настоящими чувствами автора принудило выбранное литературное направление, требующее чувствительности, да почувствительнее, и чтобы непременно кто-нибудь бросался головой в омут, так что вопрос только в том, хотите ли вы насладиться изящно сделанной вещью и потому прощаете автору всё, в чём не согласны, принимая его условия, или вы не настолько лояльны, а автор не настолько хорош. Увы, с моей точки зрения Куприн хорош не настолько, чтобы читать его с удовольствием, держась при этом противоположных взглядов.

Пожалуй, "Страдания юного Вертера" так и останутся единственным сентиментальным произведением, которое мне всерьёз понравилось. Не моё направление.
P.S. В первой же рецензии на "Гранатовый браслет" нашла следующую фразу: "Задумалась, почему этот рассказ вообще проходят в школьной программе". Я об этом тоже задумывалась. Сомнительные идеалы, как ни крути.