Колымские рассказы

ГУЛАГ
«Лагерь – отрицательный опыт для человека – с первого до последнего часа. Человек не должен знать, не должен даже слышать о нем. Ни один человек не становится ни лучше, ни сильнее после лагеря. Лагерь – отрицательный опыт, отрицательная школа, растление для всех – для начальников и заключенных, конвоиров и зрителей, прохожих и читателей беллетристики» .
Отправная точка описания Гулага – ад. В российской литературе существует две точки отсчета этому явлению Советского времени – это творчество Солженицына и Шаламова. Безусловна данная тематика была введена в литературу Ф.М. Достоевским, но каторга времен царской России не может быть сравнима с ужасами Советского Гулага. Как и А. Солженицын, по-моему мнению незаслуженно носит звание главного лагерного писателя, так как он воспевает в ГУЛАГЕ русскую душу, но ориентируется не на собственный опыт, а на художественное осмысление действительности того времени, так как писатель сам никогда не находился в лагере как таковом, но его творчество признано мировым сообществом, которое в 1970-м году присудило ему Нобелевскую премию в области литературы со следующей формулировкой: «За нравственную силу, с которой он следовал непреложным традициям русской литературы». Тем самым личность Солженицына и значение его произведений являются если не мифом, то как минимум дискуссионной тематикой. В этом ключе я не хочу и не буду разбирать творчество А. Солженицына, а хочу в этой статье воздать должное именно В.Т. Шаламова, который по праву заслужил звание выдающегося поэта и писателя XX века. Стиль его рассказов – «Не проза документа, а прозы, выстраданная как документ» .
В данном Эссе я предлагаю рассмотреть не столько героя, сколько действующих лиц, их определенный собирательный образ, который рисует нам В.Т. Шаламов, в главном произведении своей жизни – цикле «Колымских рассказах» . Этих действующих лиц много, практически в каждом рассказе они новые, причем возможно в конце повествования именно этот герой совершит самоубийство или будет насмерть забит кирзовыми сапогами, либо будет зарезан. Шаламов выступает в роли рассказчика, наблюдателя, либо участника некоторых рассказов. В данном эссе, вследствие его короткого объема я бы хотел выделить и обозначить лишь тезисы, если их так можно назвать, основные жизненные ситуации, лишение и боль лагерной жизни, которые описал В.Т. Шаламов. Голод – первое чему автор уделяет пристальнейшее внимание, именно недостаток: витаминов, белков, жиров, углеводов, люди, которые подверглись влиянию голода, готовы потерять себя окончательно и бесповоротно. Постоянная борьба с собой, недостаток питания сказывается удручающе не только на человеческом духе, физическом здоровье, но и затормаживает мозговую активность. Хлеб – это главное достояние арестанта, его сила, тепло, и надежд «Хлеб все едят сразу – так никто не украдет и никто не отнимет, да и сил нет его уберечь» . Голод подвигает людей на самые подлые, низкие и унизительные поступки.
Далее – противопоставление тюрьмы и лагеря. В рассказе «Тифозный карантин» автор пишет: «Здесь были еще люди – Андреев был представителем мертвецов. И его знания, знания мертвого человека, не могли им, еще живым, пригодиться» . Андреев был представителем мертвецов, так как он находился в транзите после лагеря, золотые прииски выплюнули его, как отработанный механизм. Лагерь уже далекий останется в нем навсегда с его голодом, холодом и лишениями, тюрьма, после лагеря, для героев Шаламова является неким раем обетованным, как это не парадоксально звучит: «Светлая, чистая, теплая следственная тюрьма, которую так недавно и так бесконечно давно они покинули, всем, неукоснительно всем казалась отсюда лучшим местом на земле» . Нет Шаламов даже не имеет нужды полемизировать с Достоевским насчет преимущества каторги и «свежего воздуха» над тюремным бездельем, он наглядно показывает, что лагеря XX века и XIX – это совершенно разные механизмы. Ф.М. Достоевский в «Записках из мертвого дома» пишет: «Без своего особого, собственного занятия, которому бы он предан был всем своим умом, всем расчетом своим, человек в остроге не мог бы жить» . На что Шаламов отвечает описанием лагерного заключенного, который работает шестнадцать часов в день, но с последним гудком, его обязанности не заканчиваются, вечерняя поверка, заготовка дров и.т.д. В результате на сон отводится лишь четыре часа, а выходные дни случаются лишь при морозе в минус шестьдесят градусов. В таких условиях остается лишь одно – существовать.
Но каждый, и это третий тезис данного эссе, нес в себе какой-либо огонь, который давал ему жить, у кого- то была действительная опора там, за колючей проволокой, надежда, но в чем действительно, похоже, описание героев Шаламова и Достоевского, так это в том, что свобода – «[…]для арестанта находящегося в остроге как-то свободнее настоящей свободы, то есть той, которая есть в самом деле, в действительности» . Мишель Фуко пишет: «[…] дисциплина производит подчиненные и упражняемые тела, «послушные» тела. Дисциплина увеличивает силы тела (с точки зрения экономической полезности) и уменьшает те же силы (с точки зрения политического послушания)» . Так золото – смерть (для арестантов), золотые забои истощают, истребляют человека, север выступает великой пробой. Но герой Шаламова не умирает и не собирается умирать, ведь: «[…]жизнь, даже самая плохая, состоит из смены радостей и горя, удач и неудач, и не надо бояться, что неудач больше, чем удач» . Воля к жизни та самая, которая как ни странно может сыграть с человеком злую шутку, и она как раз таки и может помешать выжить, а определенный момент безразличия к себе, смиренность с голодом, унижениями, тяжелой работой дает большую возможность остаться в живых. Несомненно, человек физически крепче, сильнее и выносливее животных, но поставив свое духовное начало служить физическому, он способен преодолевать бесконечные превратности лагерной жизни. Альбер Камю в своей работе «Миф о Сизифе» пишет: «Необходимо знать, можно ли жить абсурдом, или эта логика требует смерти. Меня интересует не философское самоубийство, а самоубийство как таковое. Я намерен очистить этот акт от его эмоционального содержания, оценить его искренность и логику» .
Четвертый тезис – вопрос о самоубийстве. Альбер Камю в вопросах самоубийства и смерти лишь теоретик, безусловно, это не снимает с него звания одного из лучших экзистенциалистов и писателей XX века. В вопросах самоубийства и выживаемости его рассуждения об абсурдном человеке близки к рассуждениям Шаламова, который через своих героев показывает множество самоубийств и смертей, которые он увидел: «много я видел человеческих смертей на Севере – пожалуй даже слишком много для одного человека[…]» . По Камю у абсурдного человека есть определенные цели и стимулы, сообразно, которым он живет, но именно эти иллюзии в известном смысле ему мешают, мешают его свободе, его выживаемости в этом мире. «Абсурд развеял мои иллюзии: завтрашнего дня нет. И отныне это стало основанием моей свободы» . Как и у Шаламова, так и у Камю в вопросе самоубийства, жизни и смерти, индивид, который уверился в конечности своей свободы, осознавший отсутствие будущности, готов продолжить свою жизнь, свои деяния в том времени, которое отпустила ему жизнь. Нет суда над таким человеком, есть лишь его собственный выбор, так как с надеждами покончено, человек не восхищается игрой, а вступает в нее и его прыжок под вагонетку, целенаправленный бег под пули автоматчиков, перерезанные вены, на все это предоставляется ему право. Кто-то выполняет суд над собой решительно, либо: «[…]иногда человеку надо спешить, чтобы не потерять воли на смерть» .
И за всеми этими тезисами рассказов Шаламова: 1. голод, 2. лагерные лишения, которые гораздо сильнее тюремного заключения, 3. воля или смирения с жизнью, 4. вопрос о самоубийстве – есть то немногое, зачем стоит собирательный образ героя Шаламова, за всеми этими лишениями стоит человек. Изнеможённый, больной цингой, немного помешанный от голода и холода, со вшами и гнидами под своей оборванной рубахой, безразличный к своей судьбе. Большинство героев именно такие, уставшие от постоянных издевательств, смиренные с роком, потерявшие семью, близких, самих себя и свою прежнюю жизнь. Но далеко не все выбирают себе путь самоубийства, конечно, кому-то не хватает сил, кто-то безразличен, другие потеряли все, и как ни странно именно этот факт и является их главной опорой, потеряв все, они не бояться расстаться с самым ценным, со своей жизнью. Несомненно, герой Шаламова есть не только тот, кто покидает места лишения свободы, но и тот, кто обретает в них свой последний приют.

Странное дело, но в целом интересуясь данной темой, до произведений Шаламова добрался только сейчас.

"Колымские рассказы" - это сборник рассказов от автора, посвящённых жизни в лагерях. Множество лиц, судеб, трагедий. Я читал мнение, что Солженицын это так...а вот Шаламов - это вот да, самая правильная лагерная литература. Так вот, я не прочувствовал этого и не разделяю. Труды обоих достойны своего места. И написаны они на жизненном опыте. У Шаламова я бы отметил детальную прорисовку быта и человеческих эмоций. Когда мужики плачут от холода, усталости - это, я вам скажу, пробирает. Есть в этом ощущение глубочайшей безысходности и бесчеловечности описываемого периода.

Даже не знаю что тут ещё добавить. Литературные достоинства мы не обсуждаем, и не надо, это произведение другого толка. Но написано всё очень доступно и просто. Читать конечно стоит. Книга непростая.

[Аудиокнигу прослушал в исполнении Вениамина Смехова. Мне кажется, это самый правильный чтец для неё. Его голос и манера, кстати, чем-то мне напомнили Солженицына]

Эти рассказы дались мне очень тяжело. Не из-за описаний тюремного быта, таких произведений я читала немало. Один "Архипелаг..." Солженицына чего стОит... Или
"Обитель" Прилепина...
НО Наум Коржавин совсем иначе, чем другие писатели, описывает взаимоотношения между заключенными... я даже не могу сказать, что людьми. Автор кричит о том, что литература обманывала много веков нормального читателя - и тот даже представить себе не может, насколько жестоки и аморальны могут быть настоящие преступники. Какое удовольствие им доставляет убивать, калечить, морально изгаляться над чистым душой человеком - причем, делать это без необходимости, просто лишний раз формируя в себе зверя. Они не пожалеют даже того, кто спасал их, кормил, считал своим другом...
"Сучьей войной" Коржавин назвал войну между различными группировками преступников. Безжалостность ее убивает.
Как же так? Д.С. Лихачев выжил в ту же эпоху на каторге и даже изучал жаргон преступников, а те уважали ученого. Александр Солженицын говорит о многих уголовниках с теплотой и сочувствием, мягче, чем о коммунистах... Осип Мандельштам среди воров даже нашел себе друга... Никольская организовала на каторге театр - и заключенные играли в нем с удовольствием, постепенно становясь друзьями мужественной женщине. И это не вымысел, это было на самом деле! Один из сидевших там рассказывал нам, студентам, о дружбе с писательницей... о том, что благодаря ей изменилась жизнь многих...
Наум Коржавин говорит читателю : "Не верьте!" Не каждый, кто украл - вор. Не всякий, кто убил - закоренелый преступник. Бывают отчаянные ситуации, импульсивные поступки, даже грязная бытовуха Но есть те, для кого тюрьма как мать родна, а боль другого как наркотик, без которого для них нет жизни...

Черный шаламовский сборник. Писать о нем? Надо переживать, хотя пережить такое невозможно. Перед картинами колымского ада меркнет все, в том числе и «вины» самого писателя с его левыми заскоками по молодости.
В художественном отношении проза Шаламова потрясает, она «сильнее», чем произведения А.И.Солженицына. Но Шаламов побывал в другом инфернальном «круге», ему удалось вернуться живым, но от адовых мук он освободиться так и не смог. Инферно не отпускало его до страшных последних лет. А литскандальчики с несанкционированными публикациями и т.д.? Ну, что это на фоне «Левого берега»?!
Страдалец Шаламов написал свое, чтобы помнили и чтобы не повторили. Тем омерзительнее приглашения онанирующих от джугашвили нынешних «деятелей», приглашающих повторить…

В "Зоне" Довлатов писал, мол, куда ему до Шаламова в теме лагерей? И он таки прав. Потому что Шаламова читать... жутко. Потому что настолько веришь в написанное, что так оно всё и было, и это настолько страшно, что хочешь не верить, но не получается. Это о том, как лагерь превращает людей в животных, у которых остается только злость. О том, как люди способны цепляться за жизнь несмотря на то, что ее из них систематично выбивают.
И еще о том, что даже измученные полуживотные бросают все дела - и даже еду! - чтобы послушать музыку.

Прекрасные тексты об очень тёмном периоде русской истории. На страницах рассказов показаны разного рода примеры того, как в нечеловеческих условиях люди ломаются, как ломают других. Находясь в постоянном дефиците базовых ресурсов, таких как тепло, отдых от тяжелого физического труда, люди готовы пойти на всё. Еда, которая будет способна хотя бы немного утолить голод - здесь является грёзой, частью далёкого сна, который видит арестант во время отбоя.

Варламу Шаламову удалось передать читателю те ощущения, которые испытывали лагерные заключённые, речь не только о постоянном дефиците, но и о страхе смерти, о всепоглощающем насилии, которое становится простой частью реальности, особым языком, на котором говорит каждый, кто наделён властью по закону или по праву сильного. Центральным образом текста, в этом отношении, кажется сотрудник НКВД по фамилии Смертин.
Эта книга выходит за рамки лагерной прозы, основанной на личном опыте автора. Это большое эмпирическое исследование насилия. Почему там, где один заберёт чужое на правах сильного, другой будет жить по совести, вопреки обстоятельствам? Почему один ломаются, а другие принимают правила этой ужасной игры? Именно эти вопросы возникали у меня при прочтении каждого из рассказов Шаламова. Очень рекомендую к прочтению.

Книга пугающая. Я далеко не самый легко впечатлительный  читатель, но мне было тяжело читать «Колымские рассказы», приходилось откладывать книгу на несколько дней, чтобы как-то отойти от прочитанного. Все, что нужно знать о книге, автор очень точно выразил в предисловии - ничему этот опыт не учит и никого он не делает лучше, это адская государственная машина, молох, уничтожающий человеческие судьбы. Самое страшное, что никто не в безопасности в таком государстве, сегодня ты в партии, завтра - на каторге, сегодня твой срок - 5 лет, завтра - уже  все 10 и хорошо если не расстрел. Все что мы, как поколение, не заставшее этого ада, можем делать это быть человечнее и стараться строить мир, в котором не будет такого равнодушного и уничижительного отношения к человеческой жизни.

Шаламова всегда вспоминают вместе с автором "Архипелага". Оба сидели, но Солженицын в местах несравненно более мягких, чем потерявший здоровье (в первую очередь – зубы) Варлам Шаламов. Колыма – место ужасающее. Это не шарашка для инженеров, которая на фоне Колымы – пятизвёздочный отель с блэк-джеком и куртизанками.
Да и в оценках своего тюремного опыта Шаламов и Солженицын расходились. Как раз-таки из-за различных условий содержания. Если Александр Исаевич считал тюрьму «очищающей душу», был ей даже благодарен за своё становление как художника, то Шаламов называл тюремный опыт уничтожающим душу, убивающим нутро и унижающим человеческое достоинство. Пытки. Суровые условия содержания. Голод, недоедание. Отсутствие каких-либо витаминов в «еде» и, как следствие, выпадающие зубы, волосы, ногти. А ведь ещё – изнуряющая работа, которая только усугубляет положение.
Само собой, все рассказы Шаламова автобиографичны. Но берёт он не только и не столько свою судьбу, сколько судьбы людей, его окружающих. Он не говорит от лица всех, но они говорят через него. Он принёс в ничего не знавший о ГУЛАГе мир слова из самих глубин ада. Чтобы их не забыли. Чтобы люди знали о тысячах аналогичных судеб. Благодаря автобиографичности рассказы стали причислять к новому жанру – рассказ, сочетающий документальность и художественность. Шаламову категорически не подходила для его нужд привычная форма – и он создал новую. Удивительно, как много нужно убить в человеке, чтобы в литературе появился новый, особенный жанр…
А что нужно, чтобы выдержать Колыму? Шаламов отвечает – небывалая сила духа. Варлам Тихонович 14 лет провёл в самом настоящем аду. И, к сожалению, не «в круге первом», как наш предыдущий писатель, а гораздо глубже, на самом адском дне. Если вы хотите узнать о настоящей силе человеческого духа, несгибаемой воле, трагедии осужденного на трудовой лагерь – прочтите «Колымские рассказы». Для вас это станет настоящей шоковой терапией.