Cuckoo Song

Полагаю, вы из людей того сорта, которые никогда не бывают счастливы, но которые делают мир куда более интересным в попытках это счастье обрести.

«Эта секунда моя, и эта, и эта, и эта…»

Невидимое ожерелье тянулось перед ней по извилистой дороге, и
каждая бусина являла собой золотую секунду. Триста не знала, сколько
их. Может быть, миллион, а может, меньше десятка. И она рассмеялась,
зная, что при любом повороте на этой скорости ожерелье может
порваться, бусины рассыпятся и укатятся в канаву. И это возможно. Все

не наверняка.

И это — чудесно.

Может, вы пообещали себе, что защитите остальных детей от любой опасности. Но вы не могли этого сделать в отсутствие опасности. Вот почему Трисс должна была болеть, серьезно болеть, - чтобы вы спасали ее снова и снова. Я знаю, вы не этого хотели, вы думали, что просто ее защищаете. Но на самом деле все это время вы учили ее быть больной.

... деньги кажутся недостойной причиной, только когда тебе можно о них не думать. Большинство людей думают о них постоянно.

Иногда семьи похожи на миски с фруктами, и когда один фрукт гнилой, он заражает все остальные. Поэтому надо достать его из миски, и всё наладится.

Ибо мир, мой друг, не ясен. Он с пятнами и прожилками, как кровяная колбаса. Так что если вы видите его кристально ясным, значит, с вашими глазами что-то не так. Или, возможно, вы их не используете. Может быть, вы смотрите своими ножницами. Отвратительная штука эти ножницы. Они созданы лишь для одной цели. Разделять, резко и вероломно. Щелк-щелк. Все или на этой стороне, или на той. Ничего посередине.

В ночном воздухе висело напряжение паука, подстерегающего добычу. Теперь Не-Трисс была воплощением загадки и опасности, но она чувствовала, что в этом мире она не самое загадочное и опасное существо. У ночи не было любимчиков. Она практически ощущала, как темнота свернулась вокруг мира, бесстрастная, словно дракон, а звезды — просто блеск на его черных чешуйках.

— Мы как привидения, — произнесла Триста вслух. — Настоящий
мир проходит мимо: работа, семья, истории в газетах, а мы наблюдаем
снаружи.
— Нет, — сердито возразила Вайолет. – Это они — привидения.
Пирс, Селеста и остальные. Цепляющиеся за прошлое, притворяясь,
будто ничего не произошло. Все меняется, ломается, части перестают подходить друг к другу — и мы это знаем, несмотря на наши
остановившиеся часы. Мир рушится, меняется и танцует. Он все время в
движении. Так он устроен. Так должно быть.

Жизнь не настолько проста. Люди не настолько просты. Ты не можешь нарезать их на ломтики, как пирог, и выбросить то, что тебе не нравится.

– О, почему же мы не обвиняем Пэн? – Не-Трисс услышала свой резкий ответ, ее голос был более грубым и низким, чем обычно. Что-то взорвалось в ней, и слова полились, несмотря на ее попытки сдержаться. – Мы же всегда так делаем, верно? Она для этого и нужна, разве нет? Мы во всем виним Пэн, а потом меняем тему. И ничто не имеет значения, пока мы не говорим об этом.