Танк из веника

413 с.
@eksmolive

"Инга усадила его перед собой, сгустила значительность в воздухе кухни, и тоном, который, она знала, заставит Сентябрева почувствовать себя собакой, уходящей от большего собачьего экземпляра медленно, на полусогнутых, устало сказала, что это последний раз, после которого он возвращается в этот дом."

"Он святой анестезиолог. Раздает другим сны, а сам страдает бессонницей, потому что влюбился в один давний образ..."

"Считается, что у нашего поколения больше возможностей. Но все это ерунда. Мы можем быть или клерками, или неклерками. Понимаете? Все профессии сожраны каким-то страшным раком."

"Квартира молчала. Капал кран."

"Ее красивое лицо нервно двигалось - как личинка червяка, атакованная муравьями."

"Дверь за ним вкусно лязгнула."

"Нас сгубил Ворд... Они были великими, потому что не имели технической возможности постоянно монтировать, исправлять по слову. В них была отчаянность раза. А мы всегда можем переснять, изменить файл. Сделать красивее."

"Оттуда в его подставленные руки вывалилась слежавшаяся, спрессованная овчинка пыли, препровожденная в корзину под столом."

"Богомолов не был уверен, что это обязывает, но по законам вежливости шёл и поддерживал [беседу]. Он научился вежливо и не думая идти и поддерживать."

2 повести и 9 рассказов. Мне все больше начинают нравится современные русские авторы и их небольшие произведения.

Честно говоря, именно здесь, я не так сильно следила за смыслом, сколько за текстом (ну это видно по количеству цитат). Новая для меня манера письма: иногда безобразно прекрасная, а порой прекрасно безобразная. Все эти метафоры, сравнения, описания какие-то современные что ли.

Такие же современные проблемы: отцы и дети, измены, проблемы во взаимоотношениях, страх ответственности, психологические травмы, поиск себя.

Герои в книге проживают две жизни: реальную и воображаемую.

Так, главный герой повести, давшей название книге, актер-неудачник, дублёр давно перенес свою игру в жизнь и потерял связь с реальностью. Как результат, отсутствие семьи, денег, проблемы во взаимоотношениях со взрослым сыном.

Без претензии на гениальность, но хорошо.

Случайно мне в руки попался журнал "День и ночь" за 2008 год. (Журнал "День и ночь" - это литературный журнал для семейного чтения основанный в 1993 году при участии В. П. Астафьева. Первым редактором его на протяжении 14 лет был известный поэт, прозаик, драматург и общественный деятель Роман Солнцев. Сейчас главным редактором является поэтесса Марина Олеговна Саввиных. Журнал издается в городе Красноярске.) Среди множества публикаций я наткнулась на рассказ Евгения Эдина "Хозяин белых слонов", который меня очень заинтересовал и я решила продолжить знакомство с творчеством писателя. У Евгения вышла, насколько я знаю, пока только одна книга - "Танк из веника", в которую вошли три повести: "Ведьма в соседней квартире" (Манихейская повесть), "Дом, в котором могут жить лошади" (Повесть-телеспектакль) и, собственно, "Танк из веника" (Повесть-вспышка). Повести имеют пояснения, сделанные, несомненно, самим автором и имеющие определенную цель. Для себя я сделала вывод, что не очень люблю сборники, обычно произведения в них неравноценны и трудно бывает дать оценку всей книге в целом. Из трех повестей, вошедших в книгу, меньше всего понравилась "Танк из веника" - воспоминания молодого человека; разрозненные, какими-то кусочками; вот уж действительно повесть-вспышка. Воспоминания как вспышки, некоторые яркие и интересные, некоторые тусклые и непонятные. "Ведьма в соседней квартире" понравилась, наверно, больше других. Загадочная "манихейская повесть" заставила порыться в ГУГЛе и выяснить значение таинственного слова "манихейская". Манихейство исходит из того неоспоримого факта, что наша действительность есть смещение противоположных элементов и противоборствующих сил, которые окончательно сводятся к двум: добру и злу, или, говоря фигурально - к свету и тьме. У одного студента по соседству завелась молодая ведьма, она же его преподавательница, плюс они становятся любовниками. Но у этой ведьмы есть еще и муж, уже совершенно запредельной эзотерической мощи.
И "Дом, в котором могут жить лошади" - именно телеспектакль, потому что после прочтения остается ощущение актерства, в котором всю свою сознательную жизнь пребывал герой повести.
Хочется отметить необычный стиль писателя, своеобразное повествование, и, главное, необычность темы: отношение между сыновьями и их родителями; по-моему, именно этот аспект не часто встречается. Все это чудесно, но не мое. Думаю книги Эдина должны в первую очередь заинтересовать именно мужчин. У него именно жесткий мужской стиль письма. Несколько покоробило обилие завуалированных матов в "Ведьме в соседней квартире"; писал бы уж прямо тогда, не стесняясь; иногда это напрягало. А в целом книга получилась совсем не плоха.

Для меня лично проза Евгения Эдина - это тот случай, когда ткань еще интереснее, чем вещь, из нее сшитая.
Пишет автор о простых людях, об обыденных, по сути, ситуациях. Сентябрев, герой заглавной повести, - яркая индивидуальность, но по результатам биографии все-таки средний человек - не Че Гевара, даже не Боярский тот же. Просто странный дядька где-то в провинции. Но мне интересно про него читать, потому что сам текст завораживает - даже больше, чем персонажи, его населяющие.
Слог у Эдина добротный, держит ритм, имитация разговорной речи ему особенно хорошо дается, он не перебарщивает с ней, а применяет со вкусом. Радуют меня в его текстах количество сравнений и их качество: многие авторы их экономно расходуют, Эдин же разбрасывает, не жалея (к месту, конечно), а ведь каждое - это результат особенного, нарочитого шевеления мозгами. Я их ценю, потому что это проявления фантазии автора даже в реалистичном - хорошо, возьмем в кавычки, в "реалистичном" - тексте.
В повести "Дом, в котором могут жить лощади", внутри нее, мне стало нравиться, начиная с названия. Как по мне, где лошади - там и счастье.
Рассказы тоже хороши каждый по-своему. Мне больше всех по душе пришелся "Кнапнугель" с его экзотичностью, сказочностью даже, с его недосказанностью.
Но "Танцы" меня просто очаровали. Сам текст с его сложной, но логичной символикой, оплетающей фобии и комплексы персонажей: и червяки эти, и пиявки, наконец, доросшие до змей (о, какой тут милый олдскульный фрейдизм!), а там и до Змея-искусителя. Кстати, Змей тут женского пола. Зато Каренина - мужского, вполне в духе нашего времени, когда, как утверждают, гендерные роли поменялись. Чай, не 19-й век на дворе, и мы не графинюшки, и мужики не лошадям хребет ломают, а змей боятся :)

Сегодня такое время, когда автор, создавая рассказ, повесть или роман, волей-неволей с опаской задумывается о своём творении: "Уж не создаю ли я случайно что-нибудь доброе? Не передобрил ли?" Засмеют ведь. Назовут старомодным, вторичным, скрепой, другом режима. Или, того хуже, пупсиком или куколкой. И всё же есть, остаются авторы, которые до сих пор имеют мужество создавать добрые вещи и говорить самим себе о том, что именно добрые вещи они и хотят создавать. Сибиряк Евгений Эдин - именно такой автор. Он оригинальный, тонкий, странноватый, он не прянично, не лубочно добр, и всё-таки прежде всего - он добрый, в добро и в конечную победу добра верящий. Поэтому с его книгой тепло. Она греет. В ней можно жить.

Мне радостно, что автор – сибиряк, мой земляк. Вообще вся большая советская литература последних десятилетий существования Союза – по большому счету – сибирская. Повод для раздумий.
Все современные писатели так или иначе стараются писать «громкую» прозу, Евгений Эдин следует от обратного, я бы назвал его прозу собранной, тихой и приглушенно-сильной. Что-то вроде света от фонаря, который пытается пробить морозный узор на оконном стекле. И не так важно, затопляет свет комнату или едва выделяет из тьмы краешек кровати или ребро батареи. Главное, что этот свет есть. Это безусловно редкий дар – писать просто на первый взгляд, а подспудно ворочать душевные камни со дна душ обыкновенных людей.
Монотонность речи всегда оборачивается симфонической сложностью, если уметь слушать. Эта проза сродни минималистическим композициям Пярта, Наймана или Гласса. Никто же их не обвиняет в том, что они по-бетховенски не используют духовые, так и Эдина не следует обвинять в том, что его персонажам недостает страстей. На самом деле – еще как достает, особенно в повести «Танцы». Или в рассказе «Репетиция парада», где на волю вырывается огонек животного буйства, но в общем плане он служит той же «тихой» цели – описать человеческое уродство посредством человеческого прозябания.
Персонажи выведены верно, не то чтобы они взяты из жизни, сколько препарированы в ней, выложены на нее, с грустью рассмотрены под белым светом на обитом жестью столе. От такого обращения с ними становится неуютно, что контрастирует с повествовательной речью писателя – донельзя уютной. И в этом видится сильная сторона Эдина – игра не на внешних противоречиях, а на внутренних, естественное противопоставление нормальности жизни нормальности языка. Эдин делает это незайтейливо, но умело (все-таки он состоявшийся писатель – и публикации в «толстяках» - лишнее этому доказательство). И тебе становится жутко от этой неотвратимости и простоты. Как будто недостает дыхания, как будто смерть стучит в дверь, а ты говоришь ей: «Господи, неужели сейчас, но я…».
Слова Эдина – что-то сжатое и скупое – камни, которые, как ни дроби, все равно не заплачут. Неуютная уютность. Неспокойное спокойствие. Несмертная смерть.
Это медитативная проза, проза, зовущая не к прочтению, но к переживанию. Словом, это настоящая проза.