The Waves

Жизнь прекрасна, удивительна, полна глубокого смысла. Жизнь горька, омерзительна и бессмысленна. Все это одновременно. А так можно? Можно, если мы видим картину глазами и слушаем коллективный рассказ о ней устами шестерки персонажей, многоголосие которых создает картину очередного "здесь и сейчас". Седьмой роман Вирджинии Вулф называют максимально экспериментальным, и да - так до нее никто никогда не делал.

Роман-поэма, хотя мне "Волны" кажутся в большей степени романом-пьесой, построен в форме внутренних монологов Джинни, Бернарда, Сьюзен, Луиса, Роды, Невилла, которые однажды в детстве проводили лето в приморском санатории, подружились и с тех пор не выпускали друг друга из вида. Порой встречались тем же составом, но чаще мысленно обращались к кому-то из отсутствующих друзей.

Во взрослой жизни они разные настолько могут быть разными произвольно собранные вместе люди, в детстве принадлежавшие примерно к одному слою и классу. Бернард ищет слова (писатель?), Луис владеет пароходной компанией, Невилл ведет жизнь рантье, влюбляясь и разочаровываясь. С женщинами проще и сложнее, они воплощают три стандартных для образованного среднего класса в первой четверти ХХ века женских роли: Сюзанна обретает смысл в материнстве с обустройством уютного дома, яркая Джинни кружится в калейдоскопе светской жизни, склонная к рефлексии депрессивная Рода такой себе синий чулок.

Из множества их монологов, по периферии которых проходит упоминание седьмого участника, Персиваля, которого мы никогда не слышим и вообще, он погиб молодым в Индии, в то время, как остальные благополучно достигли зрелости - из их солилоквиев складывается коллективное сознание. Это непростое для постижения, довольно дисгармоничное и крайне неуютное книжное пространство, но роман цепко хватает и держит за живое незначительными деталями из детства. Листья в зарослях декоративной ограды, которые отчего-то шевелились. хотя ветра не было и это смертельно напугало одну из девочек. Или когда девочка поцеловала мальчика и это разбило сердце другой девочки.

Вулф, как никто другой, умеет показать абсолютную незначительность нашей маленькой жизни для большого мира, с одной стороны и, в общем-то, небольшую важность глобальных исторических событий, когда они не касаются нас непосредственно. Парадоксальным образом не разделяя героев, но соединяя в джон-донновском "ибо я един со всем человечеством" смысле. Ну, на то же она и гений.

Легкого чтения не обещаю, но если рискнете, то необыкновенное читательское впечатление гарантирую.

Знакомясь с творчеством В.Вулф, я давно заметила,что её произведения вызывают у меня одни эмоции. Причём такие, какие недоступны другим авторам. Возможно, потому, что Вирджиния Вульф - женщина, или потому, что её романы и малая проза - творения модернизма и наполнены добротным потоком сознания. А текст, текст...! Непередаваемо красиво, выразительно ярко, блистательно глубоко, прикрыто простотой обыденной мысли. Он как волны, настоящие морские волны погружает в пучину безкрайности, утягивая за собой, и человек борется с ними. Волны везде упоминаются в романе. Они словно сопровождают героев повсеместно. Они неизбежны в житейском море, море добра и взросления, море жизни и смерти.
Такие эмоции у меня вызвал экспериментальный роман "Волны",чтение которого было настоящим экспериментом.

Из аннотации: "Волны" - впервые изданный в 1931 году, самый экспериментальный роман Вирджинии Вулф". Наверное, так и есть, но в чем заключается эксперимент? В формальном новаторстве? Да, но не менее экспериментальными (с точки зрения и формы, и стиля) выглядят и предыдущие авторские достижения: романы "Миссис Дэллоуэй", "На маяк" и "Орландо". В построении сюжета? В искусстве ведения шести внутренних монологов таким образом, чтобы в результате образовалось единое "сквозное внутреннее движение"? Вопрос спорный, потому что из текста естественным образом этого, как мне кажется, не вытекает, а подобный вывод подсказывают комментаторы творчества Вулф, опираясь на дневники писательницы. То есть речь идет не о том как написано, а о том как должно быть прочитано. В самом романе ощущение единства создается исключительно благодаря всевидящему оку автора, "соединяющему" сознания-мысли-чувства Бернарда, Луиса, Сьюзен, Роды, Невила и Джинни и довольно простыми способами. Например: Сьюзен видит как целуются Джинни и Луис: "...я увидела: она его целовала. Я подняла голову от моей герани и глянула через щелку в листве. Она его целовала. Они целовались - Джинни и Луис. Я стисну свою тоску. Зажму в носовом платке. Скручу в комок". А Бернард видит расстроенную Сьюзен: "Сьюзен прошла мимо нас... Шла мимо двери сарая и тискала носовой платок. Она не плакала, но глаза, они ведь у нее такие красивые, сузились, как у кошки, когда та собирается прыгнуть. Я пойду за ней, Невил. Тихонько пойду за ней..." Таким образом воплощается новаторская(?) идея автора показать "мгновение во всей своей полноте", чем бы оно ни было наполнено (знаменитые "тринадцать точек зрения на черного дрозда"). Но ощущение неполноты всё равно остается, потому что второй, третий... шестой взгляд на одну и ту же вещь ничего не добавляет к увиденному, эффект постепенного раскрытия смысла (или на что рассчитывал автор) отсутствует. Один увидел ситуацию так, другой иначе, ничего необычного. Но если форму и построение сюжета в "Волнах" действительно можно назвать новаторскими, то образам героев, их сущности и характерам экспериментальности категорически не хватает, такая же ситуация характерна и для персонажей более ранних произведениях Вирджинии Вулф. Они все невозможно буржуазные. Даже удивляешься, что все эти люди делают в экспериментальном модернистском романе? Впрочем, возможно, я ошибаюсь, из-за немыслимой сложности формы что-то по содержанию можно было и пропустить.

Наверное, один из самых поэтичных текстов, которые мне приходилось читать. И одна из лучших книг самой Вульф, по крайней мере из того, что я читала у нее.

"Волны" - это книга-ожерелье; каждое слово подобрано так тщательно, с таким вниманием, так искусно вплетено в текст, что время от времени восхищаешься словно не текст читаешь, а рассматриваешь кропотливую работу ювелира.
Это - роман-партитура, удивительная симфония единения природы и человеческой жизни. Время от времени буквы словно превращаются в ноты, и ты будто слушаешь музыку, а не читаешь книгу. И книга имеет отчетливо музыкальную форму симфонии. Это огромный, гармонично слаженный оркестр, из которого время от времени выбиваются на первый план, солируют то некоторые инструменты, то хор из человеческих голосов, то тот или иной голос. Это впечатление усиливается тем фактом, что в романе нет ни одного диалога, голос автора звучит только в интерлюдиях с описанием природы, а все остальное – внутренние монологи персонажей. И эти монологи очень часто, особенно в начале (в детскую пору) звучат как песнь.
Это – книга-картина, с удивительно живыми изображениями будь они живыми существами или описанием природы. Поразительно достоверное описание солнечного света в разное время дня, гомона птиц, волн, бьющихся о берег.
Эта книга удивительно соответствует своему названию, она - видение; "плавник в море" - так это видение приходит к одному из персонажей, к центральному голосу автора. Слова, эмоции каждого героя, описания, переживания, мысли - наплывают на читателя, как и на каждого героя, действительно словно волны. Наплывают и откатывают обратно, соединяясь друг с другом, оставляя за собой пену впечатлений. Это книга об отношениях человека с реальностью. И эту реальность в романе символизирует море, а волны - персонажи; они неотделимы от реальности, бесконечны, похожи, но при этом каждый имеет свою неповторимую форму, свой миг подъема и разрушения - сокрушения о берег.

Жизни шестерых героев романа перекликается с жизнью природы - с рассвета и до самой ночи; с годичным циклом. Вот весна-рассвет-детство, утро-школьные годы. Пробуждение природы и начало жизни. Со всем перечисленным выше я просто не могла не вспомнить первую симфонию Малера, особенно ее первую часть с пробуждением природы. Бернард, Невилл, Луис, Сьюзен, Джинни и Рода - знакомые друг с другом с раннего детства, знающие друг друга, ищущие себя, абсолютно разные и при этом неотделимые друг от друга – как волны, которые при всей схожести разные и при всем различии - схожи. Каждый из героев проживает свой отрезок жизни-дня по-своему и при этом все же рядом с остальными. Они сравнивают себя с остальным миром и в первую очередь друг с другом. Словно за минуты одного дня проходят годы их жизней. Начальный хор голосов - ликующий, превозносящий рассвет, начало утра, жизни, мира, - разбивается понемногу на шесть отдельных голосов, по-разному видящих, воспринимающих и понимающих жизнь и реальность.

Дальше...

И с самого начала понятно, что все шестеро являются автором (тем более удивительно, что Вулф, в сущности, предсказала в этой книге свою смерть); это шесть разных граней одной личности, шесть попыток разобраться в себе и своем отношении с миром - вот почему эти шесть героев неотделимы друг от друга, вот почему они всегда вспоминают друг о друге, сравнивают себя друг с другом, ищут себя в остальных. И при этом дело не только в самом авторе – это попытка воссоздать человека, его характер и разные эмоции, ощущения и восприятие в шести лицах.
Об этом хорошо говорит Бернард в последнем монологе:

Дальше...В определенный момент, несмотря на восхищение, мне стало тяжело читать эту книгу - ощущение неизбежного конца, бессмысленности жизни даже при самом лучшем раскладе так и накатывало (словно те самые волны). И сам собой всплывал этот извечный вопрос - "для чего все?", "для чего мы существуем?".

Казалось бы, Сьюзен и Бернард время от времени отвечают на этот вопрос - Сьюзен, олицетворение природы, материнства, домашней женщины. Ее "Я" выражается в непрерывном слиянии с природой, она единственная совершенно сознательно выбирает свою долю, изначально знает, в чем она заключается, она хочет семейной жизни, деревенской жизни, окруженной природой и детьми. Казалось бы, она продолжает себя в своих детях.
У Бернарда тоже есть семья, у него тоже есть дети и он сам говорит "Так значит, мы не дождевые капли, вмиг стираемые ветром; из-за нас и сады цветут, и шуршит лес; мы по-разному всходим во веки и веки".
Но как же эти мысли теряются в остальных. Сьюзен ни на миг не жалеет о своем выборе, но вдруг останавливается время, Сьюзен застывает и, оглядываясь в прошлое, вспоминает детство. То, к чему она возвращалась после школы, ушло; вместо этого пришло другое и Сьюзен точно так же не защищена от сомнений, как и другие. И она сама, как и ее дети – волны в необъятном море.

Бернард чем дальше, тем реже вспоминает о своем продолжении в виде сына. Он - лучше всех видит мир, который окружает их всех. Он - главный рассказчик, прозаик, замечающий и отмечающий детали. Он одержим словами и фразами, собирает их и хочет написать книгу, в которой эти фразы найдут место. Одна из говорящих сцен в книге - описание школьного директора: Луис восхищается его респектабельностью и законченностью, Невилл ненавидит все это, а Бернард отмечает все детали, описывает, в чем и как выражается эта респектабельность. Не случайно именно он становится главным рассказчиком и не случайно именно ему принадлежит последняя часть книги, подводящая итоги всему, что было сказано и написано до этого. Под конец он говорит, когда остальные замолкают. Он мучительнее всех остальных ищет ответы на вопросы, переживает миг уверенности среди бесчисленных сомнений, борется и берет на себя функции всех остальных - практичную философичность Луиса, поэтичность Невилла, чувственность Джинни, естественность Сьюзен и “героичность” Персиваля.

Сьюзен видит природу, Бернард - реальность, Луис - вещи, как они есть (он мог бы стать естествоиспытателем). Луис - философ-материалист. Он является им изначально, все время, даже в самый сильный миг своих сомнений, своей неуверенности. Он одновременно смотрит на вещи извне и изнутри. Он ищет стабильность, стремится к порядку и последовательности, но при этом связывает себя с Родой - с той, которая менее всех связана с жизнью реальной,

но с которой его роднит одно, самое главное - отчужденность от мира, одиночество (и в итоге одиночество настигает их обоих).
Бернард смотрит на то, что есть, а Рода - на то, что она видит. А она не желает видеть то, что лежит перед ней; она, сидя в ресторане в сердце Лондона, видит пустыню, она больше всех остальных символизирует одиночество, уединение. То, что Бернард мечтает (или мечтал) увидеть, поездив по миру, Рода видит перед собой, внутри себя. Она отрицает индивидуальность, ненавидит детали целого. Рода - порыв души, несовместимый с материальной жизнью.
А Джинни всегда видит себя, и все остальное видит в отражении себя, она - чувственность, тело. Она - воплощение материальной красоты. Мир Сьюзен - природа, мир Роды - фантазия и внутренний взгляд, мир Джинни - балы и купание в чужих взглядах, плотская любовь. При встрече с ней Сьюзен прячет свои покрасневшие от труда руки и Джинни это замечает. А потом Бернард вспоминает, как при виде красных рук Сьюзен Джинни прятала свои красивые руки.
Если Бернард - прозаик, а Луис - философ, то Невилл - поэт. В самом широком смысле слова; он может не писать стихов, может, он и бросил это дело после университета, стал ученым и начал “раболепно корпеть над занятиями», но он своей природой является поэтом и всегда видит мир через призму поэтичности. И его поэтичность меняется - в школе она напоминает Шелли-бунтаря, в университете он испытывает все усиливающиеся муки любви - самой романтической, поскольку у Невилла нет никаких шансов, никакой надежды на реализацию своей любви. И дальше поэзия никуда не исчезает из Невилла, он, по словам Бернарда: "чей ум не знал временных границ, в мгновение ока разлетался от нас к Шекспиру".
Невозможно не заметить, что женщины в первую очередь олицетворяют тот или иной инстинкт, а мужчины разум. Сьюзен – воплощенный инстинкт материнства, единения с природой, Джинни – плотский инстинкт, Рода – духовный в самом широком смысле слова. Невилл и Бернард – самые интеллектуальные из троих мужчин, тем более, что они продолжают заниматься интеллектуальным трудом и после учебы. Луис воплощает практический разум, хотя сложись жизненные обстоятельства по-другому, он бы тоже стал ученым:

Остался еще один герой, ни разу не сказавший ни слова в романе, и это неудивительно - он не является голосом автора, он тот, на кого смотрят, о ком говорят и о ком вспоминают даже когда его уже давно нет в живых. Персиваль - неизменно присутствующий в памяти всех шестерых. Персиваль, которому отведена роль идеала и героя (не зря же он назван героическим именем, именем Персиваля-Невинного Глупца). Он является героем для всех с самого начала - со школьных лет (а жизнь тех шестерых начинается до школы). Он - самый красивый, спортивный, он будто бы идеал, все им восхищаются, и Бернард неоднократно называет его - в меру саркастично - Персивалем-героем. Невилл - первый, кто о нем упоминает, он в него влюбляется и любит на протяжении многих лет, все его любовные страдания связаны с Персивалем. Это в определенный момент вызывает разочарование - ох уж эти рыцари в сияющих латах, неужели ничего, кроме этого сияния Невилл не может разглядеть? Луис, Бернард, Невилл, Сьюзен, Джинни и Рода знают его со школьных лет, потом университет, где он учится вместе с Невиллом и Бернардом, а дальше все шестеро, уже разбросанные по своим жизням, собираются в Лондоне, чтобы попрощаться с Персивалем, который уезжает в Индию. Персиваль воссоединяет их. Невилл все так же любит его и тут упоминается, что Персиваль любит Сьюзен и, как выясняется дальше, он сделал ей предложение, а она ему отказала. И вот, он уезжает в Индию. А потом из Индии приходит весть, что герой-Персиваль погиб, причем, вовсе не героической смертью - он просто упал с лошади. Эта нелепая смерть больше всего ошеломляет Бернарда, который рисовал его в своем воображении тем, кто будет повелевать, вести за собой людей, героем. Итак, герой остался без своей принцессы - она ему отказала, он умер не как герой, но навсегда оказался запечатлен в памяти всех шестерых, оказался неразрывно связан с ними. Каждый по-своему переживает его уход, горюет о нем. Бернард получил весть о его гибели в то время, когда у него родился сын и это оказывается еще одной связующей нитью, он выплескивает свое горе в художественной галерее. Невилл застывает на лестнице, а Рода растворяет свои чувства; горе, страх, ненависть к жизни - слушая музыку. Невилл дальше имеет с кем-то любовную связь, но так ни разу и не обращается ни к кому из своих партнеров по имени. Сьюзен, вовращаясь памятью в прошлое, вспоминает, что Персиваль ее любил. А Бернард так и не может простить ее:

Персиваль навсегда сохраняет свою идеальность благодаря своей преждевременной смерти. Свое последнее воплощение в образе рыцаря и идеального юноши Персиваль находит в финале в книги в виде Бернарда:

И точно так же он символизирует в этом отрывке всю конечную бессмысленность борьбы - его скачка по Индии закончилась смертью, нелепой случайностью, и точно так же обречена последняя борьба Бернарда. Волны, кроме эмоций и впечатлений персонажей, символизируют еще их самих, людей; вообще жизнь, неуклонно двигаюшуюся вперед, бесконечное, непрерывное (а то и бессмысленное) движение, необратимость. Можно бороться, взвиваться высоко, но победить невозможно. Как невозможно победить смерть, как волна не может навсегда застыть в выси. Поэтому последняя фраза в романе: “

Кроме волн есть еще один символ в романе - птицы. Они бросаются в глаза в первую очередь в интерлюдиях с описанием природы в разное время дня. С рассвета до полудня они активны, их пение сливается в единый звук, в единый гимн во славу дня и жизни, но чем ближе вечер, чем ниже с небосвода спускается солнце, тем реже поют птицы и поют они уже не сообща, а по одиночке - то тут, то там. Совсем как те шестеро, которые славили рассвет вместе, потом разбились на группы, пары, начали объединяться лишь при совместных встречах, в мыслях, а под конец Бернард, сетующий на то, что больше нет встреч с друзьями, видит, выходя из ресторана, проблески будущего рассвета, который не для него, ибо

Странно, но чувство безнадежности, появившееся примерно в середине книги, вопреки опасениям, к концу книги почти исчезло. Это странно, потому что Вулф оставляет себе, персонажам и читателю мало поводов для оптимизма. Да, для нее конечный смысл движения волн остается все так же малоутешительным. Бернард остается неудавшимся писателем; собранные слова и предложения так и не пошли в дело, плавник в море показался слишком поздно. А сам Бернард тем более отчетливо встал на позицию самой Вулф с ее нелюбовью к традиционным историям. Бернард, всю жизнь рассказывающий истории (хоть и обрывающий их самым неожиданным образом), невзлюбил их, разочаровался (кажется, Вулф где-то писала, что «Волны» в этой форме и с этим смыслом могли быть написаны этим новым Бернардом). Его борьба с жизнью завершилась ничем и его последняя битва, битва со смертью, обрела единственный, ожидаемый конец – волны разбились о берег. Но эта бессмысленная скачка «с копьем наперевес» навстречу смерти как раз и не выглядит бессмысленной. И в том, что волны вздымаются, бьются о берег, в этой неизменности есть сокрытый смысл. Сильно сомневаюсь, что сама Вулф воспринимала этот смысл именно в таком виде; по-моему, здесь видны отчетливые следы пессимизма, но так уж получилось, что этот последний бросок в безнадежную битву не может вызвать лишь расстройство.

«Волны» – роман, немного менее известный в России чем «На маяк» и «Миссис Дэллоуэй», но куда более сложный и впечатляющий. Супруг и главный критик писательницы, Леонард Вулф, отозвался о нем как о шедевре, однако, по его мнению «первые сто страниц очень трудны и неизвестно, будут ли они по зубам среднему читателю». Должна признать, что это абсолютная правда. Книгу, несмотря на многочисленные достоинства читать невероятно сложно.

В романе речь идет о шести друзьях, знакомых с детства: Бернарде, Луи, Невилле, Сьюзи, Роне и Джинни. Через несколько ключевых эпизодов перед нами предстает их жизнь от раннего детства до последних дней. Как и в большинстве книг Вирджинии Вулф, сюжет как таковой отсутствует, она целиком сосредоточена на внутреннем мире своих персонажей, потоке их мыслей и чувств, все повествование – неудержимый непрерывный бурлящий поток, поток мыслей, поток жизни, поток времени.

Язык Вирджинии Вулф – один из самых красивых и поэтичных, которые мне только встречались, сравнить его можно разве что с Набоковым. Но в «Волнах» мастерство Вулф достигает какой-то космической высоты. Весь роман, пусть и небольшой по объему, - это стихотворение в прозе, со своим ритмом, частой аллитерацией и прочими приемами, которые частично удалость передать в переводе.

Помимо языка, у повествования чрезвычайно сложная структура, она напоминает музыкальную композицию сонаты, размышления персонажей прерывают интермедии, описывающие морской берег, с раннего утра, до заката, когда солнце опустилось за горизонт, и мир погрузился во тьму.

Волны – это роман-медитация, читать можно только по кусочкам, полностью концентрируясь на настоящем. Чуть только внимание ослабевает, момент уже утерян и все нужно начинать заново.
В общем, я осталась под большим впечатлением от того, КАК оказывается можно писать.
(И дополнительный бонус, после этого романа, любая книга читается просто с молниеносной скоростью).

Let us again pretend that life is a solid substance, shaped like a globe, which we turn about in our fingers. Let us pretend that we can make out a plain and logical story, so that when one matter is despatched—love for instance—we go on, in an orderly manner, to the next.

Этот поэтичный, необыкновенно красивый, завораживающий неструктурированный поток сознания даже трудно назвать романом.

"Волны" написан Вирджинией Вулф после знаменитых "На маяк" и "Миссис Даллоуэй", и перед озорной и блестящей "Флаш" ("Флаш" она написала чтобы развеяться и отдохнуть от напряжения связанного именно с созданием "Волн").

Это один сплошной, практически не прерывающийся, поток сознания, состоящий из монологов и мыслей 6 друзей детства. 6 голосов по очереди, прерывая друг друга, переплетаясь, рассказывают о своей жизни, начиная с самого детства, создавая необыкновенный эффект, который даже трудно описать словами.

Это, наверное, самая экспериментальная вещь Вулф, трудная, но очень красивая и интересная.

There was a star riding through clouds one night, & I said to the star, 'Consume me'.

ВОЛНЫ ЖИЗНИ

Нет ничего – я и книга.
Нет никого, кроме Джинни, Луиса, Сьюзен, Бернарда, Роды, Невила.

Нет никого, кроме ее – Виржинии Вулф.
Она, ее проза(?), ее дар, ее «Волны», бегут вскачь, взапуски, внахлест, взахлеб, заполняя собою все.
Ее нельзя читать вскользь, по диагонали, она требует тщательного, внимательного слушателя, она не прощает отсутствия сосредоточенности.
Она требует очарования оцепенения.
Она рядом. Она со мной. Она здесь.
Мы вместе.
От первой страницы до последней.
Я согласна на эту обреченность.

А время роняет капли…

Почему роман - главный эксперимент Вирджинии Вулф называется "Волны"? Потому что голоса- отдельные персонажи в её голове интерферируются и взаимодействуют друг с другом путём взаимного наложения, сближения и порой нам кажется, взаимодействуют. Почему Вулф в этой книге показывает нам шесть персонажей? Главный Бернард, одинокий и странный Луис, Роида ( лично я для себя её так перевёл) - героиня, кусочек жизни, которая очень боится любую, окружающую, страшную жизнь, она непоколебима, она нелюдима, она покончит собой, она и есть Вирджиния Вулф, ещё есть герой науки, героиня, которая занята в жизни одной лишь любовью и все эти осколки единого пазла - и есть наш один персонаж. Волны то накатывают на нашего единственного или потерявшего всех и состарившегося персонажа, то сшибают его с пути жизни, а то наступает затишье, и все ждут Персиваля, но он увы не вернётся. Сложно определить пол нашего персонажа. Вроде у него есть семья и ребёнок, но оно любит Персиваля. Это совсем очевидно. В нем содержится все мириады человеческих впечатлений, но с другой стороны она ощущает себя затерявшейся голубкой в пучине человеческих страстей и впечатлений. Когда то он был и подрожал Байрону, когда писал ей свои любовные записки; но она знала, что он не был не Байроном, не Достоевским, он ведь даже не помнит героя Достоевского, персонажа которого он никак так и не может припомнить. Это всё вместе. Хочется разорвать жизнь как гроздья винограда и показать публике. Да и как можно отделить свою жизнь от пришлых людей. Они всё ещё сидят и ждут Персиваля, но он уже не прийдет. Он сломал ногу на конюшне. Упал с лошади в Индии. Но оно до сих пор хочет бороться. Бороться со смертью - жить. Он снова на коне и не хочет просто так с него падать. Жизнь хороша - среда меняется, четвергом, потом пятница, да здравствует одиночество, здоровое жизнелюбие и текущая жизнь по течению нашей неприглядной обыденности. Памятник жизней Вирджинии Вулф.

Вирджиния Вулф не понимает почему люди не любят биографически написанные тексты в литературе. Это же единственный разумный способ, чтобы показать всю историю в целом. А ещё можно менять ход времени, чтобы рассказать саму историю и сохранить динамику повествования. Можно заметить как её 6 отдельных потоков сознания живут своей отдельной жизнью, но как волны пересекаются, впитывают в себя друг другу и расплываются. Её герой, как сам Вулф, огромная глыба. Море, которое впитывает в себя всех персонажей. Всю свою жизнь. "На маяк" и "Миссис Дэллуэй" отдельные куски, чтобы изобразить всю эту бездну. Весь мир Великой английской писательницы Вирджинии Вулф. И эта, теперь моя самая любимая её книга, билет в путешествие. Рекомендую читать в оригинале, чтобы получить ещё большее удовольствие от этого своеобразного путешествия. Как же здорово эта писательница понимает всю эту сложную жизнь.

Похоже, для Вулф это характерно: первые страницы читаешь, как откровение - невероятное, сияющее, неземное; но стоит вступить в свои права собственно действию, как эффект смазывается - свет меркнет, краски блекнут, оглушающая многоголосица превращается в раздражающий шум. Появляется даже соблазн решить, что она была не очень хороша именно как storyteller - и я думаю: не себя ли она изобразила в виде Бернарда, который выписывает в специальную книжечку удачные фразы, выдумывает безделицы про прохожих, но настоящая История - даже хотя бы одна настоящая Фраза - никак ему не дается, не приходит. Впрочем, это было бы, конечно, сильно сказано. Но все же самая прекрасная (и самая доступная) Вулф - это, все же, певица воспоминаний, впечатлений и озарений, дзенская импрессионистка; не повествовательница. Какой там "Улисс": "Волны" - вот где тяжелая для чтения модернистская проза. Это, наверное, потому, что в "Волнах", в отличие от "Улисса", начисто отсутствует элемент игры: Вулф всегда (убийственно) серьезна - впрочем, любая несерьезность, любые (пост)модернистские выверты баловства ради были бы невежливы по отношению к ее героям, ибо каждый из них - герой трагический (по-своему). Это маленькие трагедии, трагедии недостачи: кому-то из них не хватает любви, кому-то - уверенности в себе, кому-то - той самой единственной фразы, но всякий раз недостающий элемент оказывается тем самым кирпичиком, без которого вся конструкция грозит обрушиться. Их голоса сплетаются, сливаются; их голоса - это волны.
...но читать это все, к сожалению, очень трудно.
Из предисловия:

"Волны" - это идеальная иллюстрация к тому, почему эта затея - идея тотального обновления - потерпела крах.
Но это был блистательный крах.

Волны, набегающие на берег; листья, раскачивающиеся сами по себе; люди, входящие и выходящие из комнаты - жизнь, с её вечными маятниковыми движениями - это все The Waves.
Шесть друзей, шесть знакомых, шесть человек, которые любят и ненавидят друг друга, шесть человек, которым иногда кажется, что они все - это один человек - вот за ними мы и будем наблюдать, начиная с поры их детства и заканчивая зрелым возрастом, когда уже серебрятся виски и очередная капля времени уже упала.
Три юноши и три девушки.
Все в поисках своего места в мире, в поисках своего счастья.
В книге практически нет физического взаимодействия между героями, только мысленно монологи, так, что мы можем наблюдать одну и ту же ситуацию с разных ракурсов.
Мне были близкие все герои, их всех можно понять, каждый из них - яркое, доведенное почти до абсолюта, ощущение жизни. Жизни, как "natural happiness ", со спящими детьми и урожаем; жизни, как "animal life", инстинктов, удовольствий тела, материальности; жизни, как набора красивых фраз на любой случай и так далее.
Чтение Вулф в оригинале это действительно поэзия в прозе, и тот редкий случай, когда за один присест не хочется читать больше 10-15 страничек.
Хочется наслаждаться послевкусием после каждого абзаца.