Невидимая дева

Начала знакомство с её творчеством с романа Кысь - это было большой ошибкой. Ничего не поняла, закрыла. Татьяну Никитичну нужно сначала узнать, а потом начинать читать, и в этом случае её рассказы и эссе станут самыми любимыми.

Нужно, наверное, посмотреть пару выпусков Школы Злословия и услышать её интонацию. Понять её насмешливое, достаточно грубое и немного циничное отношение к жизни и вот тогда, когда у Вас в голове её голос, можно начинать читать.

Читать можно с любого места: с автобиографических рассказов о её удивительной жизни, или рассказов о её семье и родителях, или с юмористических зарисовок с фейсбука, или с рецептов (поверьте, сам рецепт там далеко не главный). Или вот, например, она недавно начала вести блог, где рассказывает о различных московских ресторанах.

Её интонация, стиль, построение рассказа или отдельного предложения вызывают дикую радость и желание заржать (не засмеяться) во все горло, всем этим просто дышишь, наслаждаешься. Порой даже не важно, что там в рассказе или эссе, а важны какие-то классные словечки, которые она применяет, или то, как она над кем-нибудь или над собой посмеивается. Цитаты можно выписывать бесконечно, вот, например, совершенно феерический цвет пиджачка выдумала:

А ещё в её книгах очень много ссылок на хорошую современную литературу. Причем многие из этих ссылок её друзья и знакомые, так что после прочтения одной её книги появляется штук пятьдесят других книг, которые очень захотелось прочесть.

Татьяна Толстая – одна из немногих писательниц, чью интонацию отчётливо слышишь всё время, пока читаешь её тексты: будь это повесть, рассказ, эссе или пост на Фейсбуке. В социальных сетях она пишет много и регулярно, а вот на новые книги у неё появляются нечасто. Взять ту же «Невидимую деву», по её словам, это всего лишь дополненное и расширенное издание её сборника «Ночь». Собственно, ранее из нового сборника типографской краски не нюхали только тоненькая «Невидимая дева», повесть, и рассказ «Учителя». Примерно по такому пути идёт Дина Рубина (их проза в чём-то близка: отборные, одна к одной, фразы, лёгкая горечь и искорка юмора то там, то сям), тасуя известные рассказы для публикации очередного нового сборника. Хотя у той же Татьяны Толстой в 2014 году вышла ещё одна – впервые опубликованная – книга «Лёгкие миры», за которую ей вручили премию Белкина: высокая награда для русскоязычного писателя, в названии отсылка к пушкинским «Повестям Белкина», а это высокая планка.

Так откуда настолько знакома интонация автора? Может быть, из-за работы на телевидении. Татьяна Толстая с осени 2002 года по лето 2014 год вместе с Авдотьей Смирновой вела телепередачу «Школа злословия», 417 выпусков, в каждом из которых противостояние умов, пытливое интервью, содержательный разговор. Двенадцать лет на ТВ – это много, тут чей угодно голос запомнишь и манеру речи. А вообще в интеллектуальном пространстве писательница появилась не так давно: первый роман, «Кысь» опубликовала в 2000 году. И если там, в «Кыси», фантазийный постапокалипсис и «Русью пахнет» почти как у Владимира Сорокина, то нынешняя «Невидимая дева» больше похожа на мемуары, здесь детство, дача, советские будни и коммунальные квартиры. Огромная часть современных российских авторов пишет ностальгическую прозу, только вот молодёжь всё больше по части девяностых, а Татьяна Толстая уходит в прошлое глубже: тридцатые, война, блокада, застой. Нет-нет и вынырнет из текста какая-нибудь «комната прислуги на кухне» или запас ватрушек и сухарей «а вдруг война».

Есть у Татьяны Толстой примечательный способ сделать текст ярче: включая в совершенно обыкновенное предложение дополнительное пояснение, она будто подсветку над картиной (или над драгоценностью) включает, совсем иначе начинает смотреться, выигрышнее. Например: «Жестянка служила братской могилой для всех одиноких пуговиц», убери отсюда ничем не примечательное слово «одиноких», и предложение станет банальным, простецким. Или: «плюхнуться на охнувшее, испускающее под тобой дух мягкое кресло»: вроде бы «плюхнуться на охнувшее под тобой мягкое кресло» - вполне достаточно, ан нет, со всем дополнительным «духом» становится именинным тортом со свечками. Или вот последний пример: «...открыть дверь, пройти через тесный коридор с какими-то коробками, с висящими на крючках летними пальто – тогда они назывались пыльниками, забытое слово, – вдохнуть тот воздух – настой тех цветов...»: это вот её торопливое, на одном дыхании отступление «забытое слово» – и есть та самая интонация, которую не забыть. Почитайте, как Татьяна Толстая подбирает слова, улыбнитесь вместе с ней «Невидимой деве» и прочим, будет хорошо.

Внезапно мне понравилось. Несмотря на малый объем,несмотря на сумбурность повествования, рассказ оказался очень... правильным и ёмким.

Главная героиня одинокая старушка преклонного возраста, живущая в коммунальной квартире. В молодости она была красавицей, трижды выходила замуж, но последний брак оказался неудачным. И был в ее жизни особый мужчина, звавший переехать к нему. Но несмотря на большое чувство она испугалась и так и не решилась уйти от мужа, а потом сожалела об этом до самой смерти.

Оценка 10 из 10

В рассказе Татьяны Толстой «Факир» два главных персонажа, хотя cначала может показаться, что только один. Фокус рассказа сосредоточен на некоем Филине, экстравагантной и колоритной фигуре. Он как бы стоит на сцене и притягивает все внимание, он творит вокруг себя совершенно особенный, ни на что не похожий, мир.

Но вскоре становится ясно, что Филин видится нам через призму представлений о нем Галины, через которую читатель и знакомится с героем. Это она делает Филина волшебником и противопоставляет удивительный мир его жизни своей мрачной, как она думает, и заурядной действительности.

В рассказе как бы существует два параллельных мира. Один – «дворец Филина, розовая гора, украшенная семо и овамо разнообразнейше, – со всякими зодческими эдакостями, штукенциями и финтибрясами: на цоколях – башни, на башнях – зубцы, промеж зубцов ленты да венки, а из лавровых гирлянд лезет книга – источник знаний, или высовывает педагогическую ножку циркуль, а то, глядишь, посередке вспучился обелиск, а на нем плотно стоит, обнявши сноп, плотная гипсовая жена, с пресветлым взглядом, отрицающим метели и ночь, с непорочными косами, с невинным подбородком… Так и чудится, что сейчас протрубят какие-то трубы, где-то ударят в тарелки, и барабаны сыграют что-нибудь государственное, героическое».

Если перевести это менее образный обыденный язык – живет наш герой в сталинской высотке в центре Москвы, и это придает ему черты прямо сказочного персонажа: «Сам Филин тоже не оскорбит взгляда – чистый, небольшой, в домашнем бархатном пиджаке, маленькая рука отяжелена перстнем. Да не штампованным, жлобским, «за рупь пятьдесят с коробочкой», – зачем? – нет, прямо из раскопок, венецианским, если не врет, а то и монетой в оправе – какой-нибудь, прости господи, Антиох, а то поднимай выше… Таков Филин. Сядет в кресло, покачивая туфлей, пальцы сложит домиком, брови дегтярные, прекрасные анатолийские глаза – как сажа, бородка сухая, серебряная, с шорохом, только у рта черно – словно уголь ел». Что-то такое одновременно и восточное – «анатолийские глаза», и западное – венецианский перстень, создают магию, перед которой Галина не способна устоять.

Теперь взглянем на второй мир, в котором живет сама героиня:

Так видится Галине ее район за окружной дорогой, где даже волки несчастны. В первом мире – перстни, табакерки, бисерные безделушки, бархатный пиджак и янычарские тапки, специальная щетка для бороды, пасхальные яйца, крахмальная скатерть, тарталетки по особому старинному рецепту, ананасы, и экзотические пассии Филина. Во втором – полиэтиленовые пакеты на всякий случай – вдруг что в универсаме будет, стояние в очередях за продуктами, каша в кастрюле, «унылые зеленые обои, граненый стаканчик абажура в прихожей <…> и прикнопленная к стене цветная обложка женского журнала» – все тускло и безрадостно.

И разговоры у Филина необыкновенные, в них фигурируют необычные личности, причудливые фамилии и фантастические обстоятельства, такие фантастические, что только розовые очки героини не позволяют ей видеть в них чистый вымысел. И люди к нему приходят необыкновенные, но вот что странно: вырванные из магического ореола его «замка», они сразу же теряют свои особенные качества и становятся заурядными и даже неприятными личностями.

Татьяна Толстая не высказывает свою позицию явно, она как бы позволяет Галине вести основную партию, но голос автора проявляется в ироническом стиле, эта ирония стоит за восторгами и горестными восклицаниями героини.

И вдруг – возвращение на землю. Волшебник оказывается шарлатаном, замок принадлежит не ему, розовые очки спадают и Филин уже не султан, а заурядный и потертый врун. Воздушный замок рухнул, Галина возвращается на свои безрадостные, но честные окраины, ей нужно срочно все переосмыслить по-новому.
Постмодернистская позиция Татьяны Толстой здесь проявляется в том, что она демонстрирует, как субъективны миры, в которых мы живем. Пресловутый «квартирный вопрос» заставляет героиню создать две параллельных реальности – желанный, радостный мир центральной столицы, где «султанствует» Филин и мрачный мир своей обычной квартиры, да что квартиры – жизни, за окружной.

Галина «сама обманываться рада», пока Филин является для нее носителем желанной, но недостижимой мечты, и его даже не упрекнуть в циничном обмане, он просто как бы отвечает на ее ожидания. И тут стоит обратить непристрастный взгляд на самого заглавного персонажа, посмотреть на него не глазами Галины, сначала идеализирующей его, а потом бросающейся в противоположную крайность. Перед нами творец своего собственного мира, который он выстраивал годами.

Его обман, по всей видимости, не корыстен, он просто играет роль и наслаждается ей. При помощи продуманных деталей, он создает вокруг себя ореол особенности. Если Галину может сделать счастливой обладание вожделенной жилплощадью в центре Москвы, то его вполне устраивает положение самозванца, он комфортно живет на чужих метрах, он превращает заурядное изделие из ближайшей кулинарии в необыкновенный раритет, и, не моргнув глазом, называет треску «судаком орли», он делает заурядных людей угощением своего вечера, и они становятся блестящими рассказчиками, талантами. Своих женщин он также подает, как что-то исключительное. И, кажется, он сам верит своим историям и упивается волшебством им же созданного момента.

Следует пояснить, почему Филин не корыстен «по всей видимости» – потому что мы ничего про него не знаем: чем он занимался, откуда брал деньги, какое у него было образование. Его фантазии, насыщенные историческими персонажами и событиями, выдают в нем человека до некоторой степени образованного, но, опять-таки, «по всей видимости». У читателя нет реального Филина, а есть только миф, который он создает о себе, к которому добавляются субъективные оценки Галины.

Нужно обратить внимание на то, что рассказ называется «Факир», тогда как это слово в нем ни разу не употребляется, и это интересный прием, которым автор как бы расширяет пространство произведения. Это название будет вести читателя через повествование, оставив в конце с вопросом: «Но почему «факир»»?
Факир – слово двуликое. В привычном для нас понимании – это восточный маг и фокусник, и эмоциональный пассаж в конце рассказа дает отсылку к этому значению. «Мы стояли с протянутой рукой – перед кем? Чем ты нас одарил? Твое дерево с золотыми плодами засохло, и речи твои – лишь фейерверк в ночи, минутный бег цветного ветра, истерика огненных роз во тьме над нашими волосами». Изначально же этим словом называли нищих дервишей, религиозных аскетов и мудрецов. Постепенно факиры выродились и превратились в фокусников, развлекающих публику на улицах. В современной Индии это слово имеет оттенок презрительности: факир значит нищий.

При внимательном чтении можно отыскать еще один скрытый подтекст, отсылающий к булгаковской «магии и ее разоблачению», хотя утверждать наверняка, что он есть, сложно. Вполне возможно, что это уже читательское «сотворчество». В 1986 году, когда был написан «Факир», роман Булгакова «Мастер и Маргарита» еще не был таким популярным, но искушенные любители словесности его уже читали, поэтому Татьяна Толстая могла черпать в нем источник вдохновения, иронично выставив в качестве своего персонажа мага, живущего в огромной квартире в центре города: «вощеный паркет безбрежной площадки» как бы отсылает к воландовским трюкам с пространством; внешность Филина, кстати сказать, довольно неопределенная, венецианский перстень, табакерки и прочие «финтибрясы» тоже перекликаются с деталями мира «иностранного консультанта»; его запас абсурдных историй напоминает скорее не самого Воланда, а его ассистентов Коровьева и Бегемота; кулинарные описания похожи на оды «яйцам пашот» и чему-то там еще из ресторана у Грибоедова; а также – нет, не бывает у Толстой случайных деталей – в рассказе фигурирует старуха, «одна в трехкомнатной квартире в бельэтаже на Патриарших прудах». И как тут не вспомнить «квартирный вопрос»?

Итак, финал: превратив султана в нищего, наша героиня бежит от опустевшего алтаря, от своего развенчанного божества, не выдержавшего проверку реальностью, почти как Поплавский, получивший курицей по шее, из «нехорошей квартирки». Янтарная башня рухнула и трубы больше не трубят. Потеряв свою антитезу, мир за окружной уже не кажется таким мрачным и в финале даже проглядывает недвусмысленно выраженная надежда: «Впереди – новая зима, новые надежды, новые песни». Расставаться с иллюзиями больно, но это как глоток свежего воздуха звенящей поздней осенью, как пробуждение от зачарованного сна.

А что же с факиром? Он остается там, где и был, и будет продолжать свои фокусы. Правда, ему придется поискать новую публику, ведь его мир мистификаций требует зрителя, хотя Филин вполне комфортно себя чувствует и наедине с собой. Маленькая деталь: когда Галина врывается к нему, чтобы высказать свое презрение, она видит: «Он был один, и нагло ел треску под музыку Брамса, и на стол перед собой поставил вазу с белыми гвоздиками». Филин не ждал гостей, Брамс и гвоздики были для него самого, а слово «нагло» происходит от обиды героини. И тут же порыв Галины разбивается об этот самодостаточный мир, факир заговаривает ее своими историями, и вот ей уже нечего сказать, еще немного и она растает и поддастся старой магии, но – слишком велико разочарование от крушения ею же придуманного мира. Она уходит собирать новую реальность на осколках старой, тогда как Филин продолжает царить в своем мифе. Так заканчивается история о столкновении двух миров, а главная мораль ее – люди сами творят свою реальность и выбирают, в каком мире жить, хотя часто и не вполне осознанно. Поэтому – измени себя, изменится и мир.

В сборнике "Невидимая дева" представлены повесть "Невидимая дева" - воспоминания о детстве, юности и людях, окружавших писательницу в те годы и много после, и 21 рассказ.

Проза Татьяны Толстой задевает за живое, перепахивает давно покрытые забвением поля памяти. Тонкий, многогранный, лиричный, интеллигентный, простонародный, талантливый язык повествования показывает самые разные миры слоёв советского общества, сосуществующих в одной большой коммунальной квартире под названием СССР.

У одних детей наследственная няня, дача, обучение трём языкам, кухарка и большая отдельная квартира, у других - комнатка в перенаселённой коммуналке, и клей с картоном для аптечных коробочек, потому-что на большее не хватает ума...

Проза Татьяны Толстой настолько насыщена событиями, что все её литературные красавицы и дурнушки проходят перед мысленным взором как живые, что испытываешь чувство отвращения к проделкам "золотой молодёжи" конца 30х годов, и только мягкая язвительность печального юмора о семейной даче не позволяет бросить книгу и никогда к ней больше не возвращаться.

И в каждом произведении улицы и дома, набережные и памятники, парадные и проходные, коммуналки и черные лестницы, аристократичный и непокорённый, город многих имён, - красуется град Петров.

Проза Татьяны Толстой душераздирающе гениальна.

Сначала Толстая была наркотиком. Прочитаешь - хочется еще. Прочитал еще - хочется больше. А нет. Начинается ломка, кончилось написанное. Хватаешься за современную русскую прозу, перелистываешь трясущимися руками женскую, мужскую. Ничего подобного - не вставляет. А последняя Толстая улетучивается, действие ее заканчивается, и тогда в ужасе перечитываешь, перечитываешь, перечитываешь написанное. Так обычно перечитывают умерших русских классиков. До дыр и сбитых корешков.

И тут, когда уже никто не надеялся и не ждал, возникают, как бы выплывают из поднебесного писательского облака Легкие миры . И снова ночь, полумгла, как положено. И страница за страницей. Жадно. Расширяются зрачки - получена доза хорошей современной русской прозы.
Книга заканчивается скоро - за пару дней, книга заканчивается в магазинах - ее навозят новую. Тираж, слава богу, в 5 раз больше среднестатистического - всем хватит. Издательство, конечно, должно быть довольно. И предлагают, наверняка, Толстой: "Татьяна Никитишна, уважьте, давайте еще одну книжицу сбацаем". А она, сурово так поглядывая из-за очков: "Нет у меня больше ничего". А они: "Татьяна Никитишна, уважьте, хотя бы один рассказик". Толстая деликатно плюет и садится, так и быть, писать один рассказик, по названию которого будет озаглавлена новая книга. И, значит, садится она за стол и, стало быть, пишет. А писать, стало быть, не о чем и, стало быть, не так чтобы хочется. Пишет она хорошо, даже когда машинально. И вот, стало быть, знакомая нам дача аптекаря Янсона и, стало быть, знакомый нам состав семьи Толстых.
И выходит, пишет нам новый рассказ не то чтобы русский писатель Толстая, а вроде как внучка великих русских писателей Толстого и Лозинского. И пишет она хорошо, до того хорошо!.. как и положено всем внучкам всех великих русских писателей. А о чем? Ни о чем и обо всем сразу - ну, это у нас так устроено, в русской литературе и это тоже слишком хорошо и обсуждению не подлежит.

А чего ждут от Толстой те неуемные читатели, что залистали Изюм , День и Ночь , что знают Кысь как свои пять пальцев, что заучили "Петерса" и "Милую Шуру" почти до "наизусть"?

Ну-ка посмотрим...

Читателями уже получена порция толстовской личной реальности разных лет в "Легких мирах", и потому теперь от нее ждут еще Петерсов, Шур, Сонечек с брошками в виде голубей, тех милых, старых персонажей, знакомых и разных. Ждут героев, а их нет.
Стало быть, встает вопрос: есть ли герой в современной русской литературе? Или Толстая подчеркивает нам - при помощи своего литературного молчания и своими очерковыми рассуждениями, побуждающими к диалогам, - что героя нет. Модная такая штука - пишите о себе. В книгах? О себе? Как в социальных сетях-то?! Ну да, а что. С каждым что-нибудь да случается.
Или как это понимать? Есть классика, а дальше - "оставьте, пустое"?
Но когда-то же Толстая была не просто внучка двух великих русских писателей, а сама по себе - молодой русский писатель. И были у нее герои. И в этих героев влюблены и стар, и млад.
Что случилось с Толстой? Или это время такое? Или смотрит она на новую книгу Прилепина и думает: а я - никогда больше. А у него - романы, а в романах - сюжеты (что для РЛ, впрочем, совершенно необязательно), а в сюжетах - герои. Но было, было же и у Толстой! И куда все делось? И кто ответит? Спросить ее? Поймать где-нибудь и спросить? Ну, мы же знаем, что будет: строго посмотрит из-за очков, ответит просто "нет". А почему "нет", из-за чего "нет" - гадайте сами.
И вот новая книга, стало быть, с этим новым рассказом, в котором сплошное "стало быть". И, стало быть, все остальное в этой книге, зачитанное, заученное из "Ночи", о чем нас предупреждают во вступлении. Раздразнили нас, поманили новым названием, обнадежили новой обложкой. Разве что для тех, кто "Ночь" не читал, ценно.

И неясно, что это было: надменный царский кусок пирожного, брошенный нам, людишкам, с балклона, или признание литературной немощи и ухода в эссеистику.
Ночь темна и полна тайн, а дева - невидима в ночи, дева - едва различима.

Я не очень люблю малые жанры - предпочитаю погружение с головой в многостраничные полотна, когда ты пропитываешься насквозь атмосферой романа, проживаешь, как свою, судьбы героев, успеваешь забыть о том, кто ты есть на самом деле.

Рассказы могу прочитать с интересом, но чаще всего быстро их забываю.

Татьяна Толстая же смогла меня зацепить и заставить неоднократно возвращаться к томику рассказов, перечитывать, раздумывать, даже в разговорах упоминать и к слову приводить примеры из этой книги.

К примеру, рассказ "Свидание с птицей" оказался довольно отрезвляющим и полезным для-меня-как-для-мамы.

Вот это поворот! Вот уж не думала я сегодня писать рецензии. Как не думала и знакомиться с Татьяной Толстой из-за антирекомендаций знакомых. Но жизнь взяла и повернулась так, что в результате - прочитано! Судя по всему мне ещё и по сценречи этот рассказ нужно готовить, ну да я и не против)

Ну, вы же уже поняли, что мне понравилось?

Итак, что тут у нас?

Рассказ о первого лица, воспоминания и домыслы об одной интересной и неоднозначной истории. Приятный юмор, даже сарказм, были просто замечательно весёлые моменты. Но при этом смешное гармонично переплетается с грустным и задумчивым. Персонажи интересны лично мне, но тут, понятно, дело субьективное. Тем не менее я  с уверенностью могу сказать, что они не односторонние, а потому не картонные. Рассказ интересный, оригинальный и многогранный. А самое главное...Автору неким непостижимым образом удалось побороть моё презрение к романтике, как к основной теме повествования. Впрочем нет, отнюдь не непостижимым. Просто я до этого момента сильных и цепляющих романтических книг не встречала - это во первых. А во вторых романтикой "Соню" не смотря на её непосредственное присутствие ох как сложно, ведь всё в данном случае глубже. Может быть я даже пересмотрю отношение к жанру в целом. Для тех, у кого, как и у меня, с данным жанром чаще всего не складывается, отдельно подчёркиваю: оригинально, без розовых соплей, странно, необычно, смешно и грустно одновременно. Скорее всего вы подобного ещё не видели.

Рекомендую! Точно! Всем!

Ах да..Фразы и обороты автора порой зубодробительны и используются странные слова. Даже не в стиле зубодробизмов Толстого, а из ряда описаний Уайльда в его знаменитом "Портрете.." Но вот этот стиль я даже люблю.