Федор Достоевский. Собрание сочинений. Преступление и наказание. Части 5-6 (подарочное издание)

Какая-то особенная тоска начала сказываться ему в последнее время. В ней не было чего-нибудь особенно едкого, жгучего; но от нее веяло чем-то постоянным, вечным, предчувствовались безысходные годы этой холодной мертвящей тоски, предчувствовалась какая-то вечность на «аршине пространства». В вечерний час это ощущение обыкновенно еще сильней начинало его мучить.

Наука же говорит: возлюби, прежде всех, одного себя, ибо все на свете на личном интересе основано.

Главное, "человек деловой и, КАЖЕТСЯ, добрый"

...я хоть и робко, но с страстной надеждой любила свое искусство [чтение] , строила воздушные замки, выкраивала себе самое чудесное будущее и нередко, возвращаясь, была будто в огне от своих фантазий. Одним словом, в эти часы я была почти счастлива.

Мое счастье давило меня как невыносимое бремя, и рыдания мои говорили во мне: "За что мне это? чем я заслужил это? чем я заслужил блаженство?"

Я низок, я ничтожен, я смешон, а ниже смешного ничего быть не может!

Страсть моя, возвышенная тобою, была не любовь, - любви я боялся: я не смел тебя полюбить; в любви - взаимность, равенство, а их я был недостоин...

... если не надеешься на силы свои, так иди на авось; в тебе есть жар, есть чувство. Авось дойдешь до цели, а если нет, все-таки иди на авось: не потеряешь ни в каком случае, потому что выигрыш слишком велик. Тут, брат, наше авось - дело великое!

Тут была тоже одна собственная теорийка, - так себе теория, - по которой люди разделяются, видите ли, на материал и на особенных людей, то есть на таких людей, для которых, по их высокому положению, закон не писан, а напротив, которые сами сочиняют законы остальным людям, материялу-то, сору-то. Ничего, так себе теорйика;

Человек он умный, но чтобы умно поступать – одного ума мало.