Учебник рисования

Давно пора появиться масштабному роману о перестройке, думала я — а оказалось, он давно написан, прямо по горячим следам, и уже лет двадцать дожидается у меня в списке. Роман-осмысление постперестроечной эпохи, где действие происходит с 1985 по 2005 год (опубликован в 2006-м).

Что сразу бросилось в глаза, так это сходство с «Человеком без свойств» (новый Музиль явился):
1) смена эпох и закат империи,
2) огромный объем — 1,5 тысячи страниц,
3) написано в жанре развернутых размышлений — не столько хроника, сколько микс политических, философских и искусствоведческих трактатов и интеллектуальных диалогов,
4) место действия и персонажи — светские салоны и «элита»,
5) все женские персонажи карикатурны,
и наконец
6) ГГ, который считает себя выдающейся личностью.

Столпотворение персонажей напомнило гигантские картины Ильи Глазунова «Мистерия ХХ века» и «Великий эксперимент», где среди несметной толпы и Ленин, и Ельцин, и сам художник. Впрочем, автор романа тоже художник, у него свои картины есть. И главный герой — художник. Художественная линия, размышления об искусстве и главки об основах ремесла — самое живое и ценное в книге, я их потом отдельно перечитала подряд.

ГГ чтит традиционное искусство, в противовес авангарду, и надеется, что его картины потрясут и изменят людей. И сам — сплошная русская традиция, до того напоминает Чацкого.

После романа Катаева «Алмазный мой венец» с панорамой дореволюционной, революционной и раннесоветской эпохи, после «Таинственной страсти» Аксенова с панорамой 1960-80-х, этот мегароман показался их естественным продолжением. И сатирический стиль перекликается, и игра с именами персонажей. В рецензиях радостно расшифровывают: Ситный — экс-министр культуры Швыдкой, Тушинский — Явлинский, художник Сыч — Олег Кулик, Гузкин — Брускин и т.д.

Спустя 20 лет читать роман не поздно, даже интереснее. Это попытка не только изобразить, но и объяснить ту эпоху, и можно сравнить объяснения и прогнозы с наступившей реальностью, чего были лишены первые читатели. Автор рассматривает мир комплексно, не проводя границ между, например, политикой и искусством:

Сам автор в одном из интервью сказал:

В романе, кстати, предлагается учредить государственный праздник — День интеллигента. Идея классная. Может, уже учредили, а я не заметила.

Вот и подошли к концу два кирпича. Аннотация сравнивает этот роман с "Живаго" и другими мастодонтами русской классики. Не знаю, мне кажется, слишком много здесь политического трактата, чтобы стать классикой. Хотя что-то есть в этом сравнении: изобильный, с длиннотами, повторениями, страстный, пристрастный, с душой написанный роман. И новую глобальную Империю, а также актуальное авангардное искусство (что, по мысли автора, одно и тоже) автор ненавидит не меньше, чем Лев Толстой Наполеона. Если вы в "Войне и мире" пропускали рассуждения о капле и сфере, об "управлении духом битвы", то даже и не беритесь за "Учебник", не одолеете. Книга на 70% состоит из "рассуждений". Другое дело, что рассуждения не отвлеченные, а самые "горячие": что произошло с Россией и миром за последние 30 лет, почему вместо людей сейчас рисуют "кватратики и пятна" (автор уверен, что эти вещи напрямую связаны), что будет дальше (и прогнозы самые неутешительные). Хотя герои тоже есть, следить за их нелепыми и грустными похождениями интересно. Кроме того, за героями легко угадываются персонажи из реальности. О своих убеждениях автор говорит определенно, настаивает на них и равнодушным остаться не получится - придется к ним как-то отнестись.

Книга оправдывает и своё название - "Учебник рисования". Микроглавки о технике письма, подготовке холста, институте ученичества у художников, способах и смысле воплощения образа работают на общий смысл произведения, но и отдельно от него, сами по себе вызывают желание пройти по Третьяковке с аудиогидом, вспомнить, как это интересно - разглядывать выражение лиц у прислуги на втором плане картины, или узор тарелки в натюрморте.

Ещё к достоинствам можно отнести язык - не вызывает отторжения, не приходится бороться с материалом, можно сосредоточится на смысле. Мне понравилось, но нельзя сказать "Читать всем, обязательно!". На любителя.

Моё знакомство с творчеством Максима Кантора началось с его прекрасных, глубоких статей об искусстве в журнале STORY. Увидев название книги "Учебник рисования" - я радостно решила, что весь этот огромный том (4 тысячи с лишним страниц убористым шрифтом) будет исключительно про живопись. Оказалось - лучше. Эта книга включает в себя

учебник по истории живописи,
сборник советов художникам
картины из жизни интеллигенции России 1980-2000х годов,
семейную сагу,
политический роман,
сатиру на новую Россию,
историко-социальный анализ XX века,
философские эссе о развитии цивилизации и многое другое.

Дальше...

Все это соединено в общую ткань повествования, особняком стоят только искусствоведческие фрагменты - они идут в начале каждой главы под отдельной нумерацией.

Итак, перед нами текст-махина, текст-глыба. Чем обусловлен такой объем? Выводы, делаемые автором по ходу книги, непривычные и даже шокирующие - если не объяснить их предварительно, не проиллюстрировать обширными примерами, то от них хочется просто отмахнуться.

Сюжет "романной" части книги крутится вокруг некоего альтер-эго писателя, Павла Рихтера - живописца из семьи философов. Он живет среди реальных, вымышленных, собирательных персонажей, представляющих российское общество банкира Михаила Дупеля, философа Кузина, спикера Басманова, молодого реформатора Димы Кротова, проститутки Анжелики, художника Струева и десятков других узнаваемых лиц. Уверена, размышлений на тему "прототипы героев Максима Кантора" буде еще очень много. Мне эта историко-социальная игра напомнила "Историю одного города" Салтыкова-Щедрина - те же то ясные, то смутные ассоциации, иногда угадываемые не логикой, а каким-то чутьем из области коллективного бессознательного.

Например, образ хорька - законодателя мод столицы, парламентария и борца за прогресс - который заставил всех говорить на своем языке повизгивания и урчания, смотреть сквозь пальцы на свои звериные выходки, попросту забыть о здравом смысле. В самом деле, если включить телевизор - там же сплошное царство хорька и хорьковой "речи".

В "философской" части книги автор описывает XX век, объясняет его катаклизмы и немного предсказывает будущее.

Пересказывать содержание большой умной книги - дело неблагодарное, но если суммировать предельно кратко и очень-очень грубо, то описывается конфликт христианской культуры (культ любви, с его вершиной в искусстве Возрождения) и язычества (культ силы, с его возвращением в авангардных течениях XX века). Коммунизм, фашизм, рыночная экономика, демократия - все явления толкуются в масштабах этого извечного противостояния человеческой истории.

Прочитать эту книгу - настоящий труд. Сотни страниц проглатываются на одном дыхании, а отдельные главы требуют вдумчивого перечитывания. Книга - горькая (хотя бОльшая часть "романной" составляющей читается легко, как развлекательный роман), и выводы несёт неутешительные. Любители искусства найдут в ней великолепный, всеобъемлющий анализ самого явления живописи, ее развития и влияния на мир. Интересующиеся политикой и экономикой будут в восторге от точных и ироничных описаний механизма управления современным миром и Россией в частности (конечно, он может показаться спорным). Я советую прочитать эту книгу, хотя бы выборочно - чтобы посмотреть на историю и современность под иным углом зрения, получить толчок для размышлений.

Прошло более четверти века после развала СССР, но до сих пор мне не попалась ни одна заслуживающая внимания книга о постсоветском периоде. Исходя из аннотации, думал, что «Учебник» станет приятным исключением, но как глубоко я ошибся. Этот объемный фолиант, который автор определил как хронику, на самом деле таковым не является. Это лоскутное одеяло, сметанное из отдельных перемежающихся фрагментов из жизни отдельных личностей из мира политики, искусства, журналистики, бизнеса, которые в свою очередь наполнены многословными рассуждениями об искусстве в целом, абстракционизме, авангардизме, постмодернизме в их историческом развитии. Каждая глава заканчивается разделом о рисовании. Ни о каких значимых событиях описываемого периода, а это примерно 2005 год, автор не говорит, а излагает лишь позиции основных персонажей, не высказывая отношения к ним. Некоторые моменты в этой, так называемой хронике просто абсурдны, как, например, инсталляции из собственного кала, создаваемые от А до Я публично, не говоря уже о плотской любви между художником и хорьком, причем последний был вознесен в ранг популярного политика, трагическая гибель которого тала чуть ли не национальной трагедией.
Не знаю, я мучил книгу или она мучила меня, но возился я с ней почти полгода, иногда бросая на длительное время. Некоторые страницы читал с интересом, но в основном заставлял себя. В целом впечатление от нее у меня негативное. Складывается впечатление, что на момент написания автор оценивает будущее России весьма пессимистично, считая, что она зашла в тупик, из которого нет выхода, а власть находится в руках гэбистов.

Когда художник берется писать книгу, он, видимо, должен быть готов к критическим отзывам такого вот примерно содержания: Кантор-художник насквозь вторичен, чего же ждать от его книги? Или: понятно. что Кантор как убежденный фигуративист не может не ненавидеть абстрактное искусство. Или: творчество Кантора плетется в хвосте немецкого экспрессионизма. Причем вышесказанное - это почти дословные цитаты критика С. Шаргородского. То есть вы поняли: если художник посредственный, то и книги он может писать только непременно посредственные. Логика железная.

Постараюсь быть менее предвзятым. Роман идей, - на то он и роман идей, что с идеями, в нем изложенными, надо или соглашаться, или конструктивно их критиковать.

Вы не поверите, но Кантор убедительно доказывает, со всей скрупулезностью историка, что виноват в том, что современная Россия находится в таком неприглядном состоянии, ни кто иной, как художник Малевич и его небезызвестный “Черный квадрат”. Конечно, не лично Казимир Северинович и не конкретно это произведение абстрактного искусства тут всему виной, а некая страта населения, которую условно можно назвать художественным авангардом. Ох и досталось же от автора всевозможным “актуальным” художникам, мастерам перформанса и инсталяций! Не смотря на то, что все имена в книге выдуманы, ходят слухи, что обид после выхода канторовского опуса в свет было несть числа. Так что если вам так же, как и мне бывает противно в галереях современного искусства - “Учебник рисования” это ваше всё. Вы по крайней мере поймете, почему выставляемый бред продается на аукционах так дорого и чем отличаются носители культуры от ее переносчиков.

“Учебник рисования” (и не мне решать, хорошо это или плохо) - это сугубо диагностический текст, для которого вопрос “Что делать?” вообще не стоит. Выхода нет, господа присяжные заседатели, его вообще нет, авторитетно заявляет Максим Карлович Кантор. Ни грандиозные философские идеи и религиозный пафос старого дисисдента Соломона Рихтера, ни идеалистические художнические потуги его внука Павла, ни террор Семена Струева, ни миллиарды Дупеля-Ходорковского не спасут Россию. России больше нет. Вышла вся Россия. Остается только пить водку, как делает умный профессор Татарников, и кричать что-то там про пулеметы.

Вот зачем понадобилось автору делить искусство на гуманистическое и все остальное? Упрощение это опасно граничит с наивностью. Канторова дихотомия искусства проста как угол дома: настоящее, вечное искусство призвано учить зрителя доброму и прекрасному, а не ставя такой цели перед собой, художник отрекается тем самым от гуманистических идеалов, и творчество его становится аморальным. Если продолжить эту мысль, получится занятный парадокс: раз именно художники гуманисты “слышат шум времен", раз именно они обладают наиболее активной гражданской позицией, следовательно, именно они и составляют авангард в искусстве, тот авангард, против которого сам же автор и ополчился. “Каково искусство сегодня - такой быть политике завтра!” - восклицает Кантор, и я ему не верю. Потому что придурошные инсталяции после дюшановского писсуара расползлись по всему миру, а в ж..пе оказалась в результате одна Россия. Надо или признать за интеллектуалом право творить не для общества, а для себя, или признать, что интеллектуального искусства сегодня не существует вообще. Можно простить современному художнику Владимиру Пупкину неумение рисовать, но простить ему бескультурье куда сложнее.

Почему, спрашивается, Павел Рихтер, один из центральных в книге, яркий правдоборец, гуманист, так и не смог изменить мир посредством своих полотен, которые с безмерной тщательностью выписывал долгие годы? Только ли потому, что был один? Или, может, потому что зрители оказались не в состоянии “считать меседж” автора? Нет же, считали без проблем! Эх, не все так просто в мире прекрасного.. Фиаско Павел потерпел главным образм потому, то обличать грехи мира может лишь тот, кто сам без греха. А такие персонажи со времен палестинского плотника в мире не наблюдались.

Что до политической составляющей романа, вызывает недоумение вот что: ну ладно если автор критикует прошлых руководителей страны, это еще полбеды, но как цензура пропустила в печать неприкрытую критику и разоблачающие пассажи в адрес главного лысеющего блондина России? Неужели цензоров ввело в заблуждение название романа: раз учебник рисования, то значит и крамолы никакой нет? В любом случае, не стану отрицать, что происходящие последние три месяца в моей стране события (роман читался во время Евромайдана с ноября 2013го по февраль 2014го, а эти мысли я излагаю в марте 2014го) повлияли как собственно на восприятие “Учебника”, так и на странное послевкусие, оставленное им.

Прозу Максима Кантора вряд ли назовешь беллетристикой в том самом, привычном для нас, понимании. Впрочем, и художественной прозой в общепринятом понимании я бы тоже это не назвала. Философская публицистика с налетом сатиры, порой довольно беспощадной и весьма жесткой. В сборнике "Совок и веник", пожалуй, такой беспощадности меньше. Мне так показалось, когда взялась за "Учебник рисования". И странно: при том, что "много букв" (двухтомник "Учебник рисования и впрямь огромен), быстро пролистать текст, пропустить размышления-отступления, как порой бывает, не хочется. И не получается. Может быть, дело в "прекрасном русском языке" и т.п. и т.п.? Не думаю – красоты языка тут ни при чем. Лично я, читая его тексты, напрочь забываю о языке. Помню, когда я читала Прилепина, которого кто-то умудрился назвать "живым классиком", и стиль, и язык его, и пафос мне не очень-то нравились. И автор большого доверия не вызывал. Ну да, наверное, неплох, не спорю. Но не верю. А у Кантора – не до этого. И тексты его вызывают доверие. Ты просто читаешь, смотришь на происходящее в перспективе, сверху вниз, как на пространство с высоченной горы, и думаешь – о стране, о себе, если угодно, смыслах твоей жизни, что удалось, что не удалось или удастся ли сделать. Не в бытовом, разумеется, смысле. С автором можно спорить, не соглашаться – с моими 90-ми годами я бы не стала так жестоко расправляться, как он, мне они запомнились другими моментами – но читать его не скучно, несмотря на объемы. В отличие, кстати, от того же Прилепина.
Почему я привязалась к этому сравнению с Прилепиным? Да просто потому, что он на слуху, а имя Максима Кантора, увы, отнюдь не столь популярно, хотя и как личность он намного интереснее, разностороннее и богаче. Ну еще бы – выходец из такой семьи!
Читая "Учебник рисования", предполагаю, что, когда он был издан, Кантору наверняка пришлось несладко – московская богема, образы и портреты которой представлены в романе с холодной беспощадностью, уж точно потопталась от души! Хотя, думаю, ему, с его мудростью, это по барабану : ). Теперь, глядя назад, в 90-е, на всплеск того самого авангарда, перформансов и прочего, о чем пишет Кантор, помню и свой восторг от волны выставок современного искусства, свободы слова и прочих вдруг открывшихся возможностей. Теперь – да, смотрю на это спокойнее. Все же художники, с которыми я впервые столкнулась в конце 80-х, работая над дипломом, были не такими яркими бездельниками, бездарями и профанаторами, как в романе Кантора, а очень славными людьми. Или, возможно, тогда я так думала. Иных сейчас уж нет, а другие – кто знает, где они!
Опять же, когда пересеклась с новой богемой, уже живя в другом городе, тоже думала, что ребята из модной тогда авангардной творческой группы очень славные. Время показало, что прав скорее Кантор – очень немногие из них действительно хотели служить искусству. В основном же они решали сугубо свои, личные задачи. И некоторые – именно те, что казались самыми талантливыми и непримиримыми – сделали это весьма успешно: политика, бизнес, власть над людьми, хамство и безнаказанность…
И, снова обращаясь к "Учебнику рисования", скажу, что автор плюс ко всему увлекательно пишет просто об искусстве – о грунтовании холстов, о стилях художников… Проведу параллель на сей раз с "Дзен и искусство ухода за мотоциклом" Пирсига, некогда покорившую меня. От описаний буквального бытового ухода за этим самым мотоциклом – как нужно заливать бензин, чистить его детали и прочее – невозможно было оторваться. Мне, человеку, никогда не водившему мотоцикл. Тоже происходит и с размышлениями Кантора об искусстве. А все потому, что у Пирсига речь совсем не о мотоцикле, как и у Кантора – совсем не об искусстве. Ну, или далеко не только об искусстве.
Что ж, продолжим чтение – "Учебник рисования" ждет меня.

Количество красных тряпок за книгу тут просто зашкаливает, меня лично тут метко упрекнули в стихийности моего образования, и в том, что я соответствую образу русского еврея и вообще человек я, глубоко не гуманный, раз нахожу в Ротко, Дюшане и так далее признаки искусства.

Я взялся за книжку Кантора не от любви к его публицистике (которую, правда, почитал перед этим). Не из интереса к наваленному на него потоку комплиментов (согласитесь, Быков или Ревзин не такие уж авторитеты). Не от сравнения с Капиталом и Доктором Живаго (не читал ни то, не другое, но ценю и металлический звон языка Пастернака, и поднимающий горн слов Маркса), хотя сравнение с Пастернаком можно провести, если взять цитированную мысль самого автора о книге: «…я окончил роман, исполнил долг, завещанный от бога, но кругом ничего не изменилось».

Но у меня куда более прямой путь через Михаила Феничева, хип-хоп эрудита из 2H Company и Есть Есть Есть. Он переработал несколько микросюжетов из книги в своих песнях, в первом релизе был момент про кастрированного кота, который соглашается, с доводами про кастрацию (Хотя кастрация — это, в сущности, для его же блага: будет дома сидеть, а не носиться по улицам; вот у соседей кот Степка бегал за кошками и добегался — попал под трамвай.), образ президента-рыбоволка, ну и красочные шутники, которые пытались его перешутить, которыми становятся не Кабаков, Кулик или Мавроматти, а Группа Война. Но как выразился сам Кантор устами своего героя, тут не все так однозначно.

Как говорит нам отличный критик, журналист и переводчик Сергей Шаргородский, деконструируя живопись Кантора, она, как и его текст переполнена блеклыми отсылками на что-то не свежее. Роман Зиновьева Зияющие высоты, который вдохновлял Кантора, компенсирует свои повторения тем, что это в первую очередь набор логических парадоксов, которые действительно можно читать с любого места, то Кантора можно читать с любого места из-за того, что он повторяет все с частотой новостей по радио.

Вы могли не любить Малевича, но не испытать сочувствие к бедному супрематисту тяжело, как и понять почему же он так провинился перед всем светом. В этом нам помогает другой поклонник Маркса, Лившиц с его эссе "Почему я не модернист". Он клеймит негуманным не только перформативное и концептуальное, но и весь модернизм, без злословия, но с открытой ненавистью. Оба они бьют в колокола Возрождения и указывают на то, что нарисовали вы нам тотемов и иероглифов нарисовали, то есть шагнули в искусственном порыве назад. То, как они держаться за возрожденческое, смущает не меньше, чем их рассуждения, где у каждого на полюсах рядом с модернизмом стоит Антихрист, а с классическим объектным - Христос. Право, странно, что два еврея, видят идолов там где их нет, и слепнут перед идолом цельнометаллическим. Читать рассуждения Кантора о том, как символизм цветов, которые доступны на картине Гогена, Брейгеля и Гойи и не символизм на супрематическом полотне - это ли не шаг вперед от античного варварства и поклонения? Но нет, оба автора ангажированы, и если Лившиц ангажирован ленинизмом, то чем ангажирован Кантор?

Кроме зарисовок перед главами на тему живописи, в книге постоянно попадаются философские споры. Их суть сводиться к тому, что вот есть Платон, Кант, Гегель, Маркс, есть папа Максима Кантора, Карл Кантор и его чудесный кружок, про который тоже писал в рецензии Шаргородский, а есть ужасные постструктуралисты, богомерзкие деконструктивисты и главный рогатый дьявол Деррида. Читал ли сам Кантор перечисленные имена святых и падших, или как мальчик из книжки только ими тыкает в не подкованного коллегу, так вопрос не стоит, но снова хочет спросить об ангажированности Кантора, которую можно уже назвать культурной и институциональной.

Чтобы написать эту рецензию мне пришлось прочитать статью Фуко, близкого к Деррида, за которую я ухватился своим стихийным образованием: Дискурс в нашей культуре (и, несомненно, во многих других) поначалу не был продуктом, вещью, имуществом; он был по преимуществу актом - актом, который размещался в биполярном поле священного и профанного, законного и незаконного, благоговейного и богохульного, исторически, прежде чем стать имуществом, включенным в кругооборот собственности, дискурс был жестом, сопряженным с риском. У Кантора акт все еще сидит в предыдущем поле, и противиться тому, что его однокашники торгуют своим именем с куда большим профессионализмом, чем рисуют кошку. Но это их расщепленное право, право заявивших и привязавшихся к позиции Автора советского, который своей биографией, единством стиля, противоречий и в их выражении себя продает. Кантор тоже себя продает, и даже не совсем себя, он у нас все таки Автор, и от законченных произведений достаточно отрешен.

В рассказах о школах рисования, где несомненно был лидер, великий мастер и кружащие вокруг него прорисовщики-подмастерья. И фигура мастеров ему куда милее, чем сами школы, за которые он вроде бы так радел. Повторяющие за Эль Греко, Тицианом или Рубенсом ему чужды, и, как и всякий солдат армии искусств, он видит себя если не в ряду великих мастеров, то, по крайней, мере марширующим за ними (не могу не отметить превосходную статью Кантора про Петрова-Водкина в контексте этой метафоры). Но оценки его творчества говорят, что в будущих альманахах Кантор-художник будет одним из вторых. И поэтому удивительно, что на вторых направлена его основная критика. Повторяемое искусство его пугает, а выразить в себе противоречие он не может. Не выражает противоречия и его литература, сошлюсь на Александра Смулянского, и его лекции про Кьеркегора, которого сводило с ума расщепленность речи его современников. Почему Кантор перевел столько бумаги, вроде бы пыхтя о переменах, а закончив у разбитого корыта? Потому что говорит он о себе, сам с собой, и не одним собой, а двумя десятками. И тут как бы он не кривился от слов советское еврейство, ему не чужда столь близкая для него графомания.

Повторяя идею о том, что легко повторяемое искусство отчуждено от искусства авторского фундаментального, гуманного и так далее, его тянет его аура (да, и Беньямина с его понятием ауры произведения я читал в целенаправленной нужде моей стихийности). И тут окончательно вырисовывается картина мира Кантора. В ней он сам прекрасно понимает, что и фигуративизм в новое место сдает позиции не случайно, и Малевич не садист, а всего лишь дал искусству свободу, которую оно не вынесло, и он далеко не эталон гуманности, а типичный советский европеец, и авангард первый и второй могут существовать, потому что порывали они с разными классицизмами, и его ирония не заденет его коллег, как не задела их ирония нашего рыбоволка. Ну и, главное, что время не повернуть назад и все они умрут, нового Средневековья не будет, и жизнь в России начнется, на несколько веков позже и не такая, как мы ждем, но начнется.

PS: К тем идеям, которые выделил Михаил Феничев, стоит добавить мысль автора о государстве террористов. Необходимость появления столь запрещенного сейчас Исламского государства за 10 лет до его появления для него факт. Хотя его можно было бы собрать и из территории влияния Аль Кайды или из кавказского террора, но такой опасности для культуры Кантор мог пожелать только бессознательно.

Этот роман – своего рода история 80ых – 00ых, но не политическая или экономическая, а искусств. Точнее сказать, история переплетенная с историей искусств. Именно так характеризует эту книгу сам автор. Действительно, главные герои – интеллигенты, так сказать «второй авангард», обсуждающие курс валюты, иностранные картинные галереи и выражающие протест режиму.

Искусство здесь выписано очень интересным образом и самое главное категорично. Кантор не любит авангард и всячески это подчёркивает. Он уничижительно отзывается об интеллекте этих художников (которые знают о своей стране меньше, чем иностранцы), готовых лизать жопу Западу ради признания. И чем сильнее лижешь, тем выше прыгнешь. Правда потом станешь ненужным и забытым, но в нужный для Запада момент, зайдёшь на пьедестал.

Уничижительность выражается не только в выписанном интеллекте, но и в фамилиях (Педерман), перфомансах (кто-то выходил на сцену испражняться, кто-то занимался сексом с хорьком). И кстати, художник с хорьком – чуть ли не главный персонаж романа. Он преследует нас на протяжении всей книги, мы естественно, наблюдаем за развитием их отношений. На наших глазах обычный секс перерастает в любовь и ревность. Художника признают. У него появляется авторитет. Эта история, наверняка, должна иметь некую параллель с историей России. Но я как-то не проследил за этим. Не придал, так сказать, значения.

Как обычно, от Кантора достаётся и либералам. Теперь он сравнивает их с педерастами и глупыми людьми, готовыми продаваться и отдаваться Западу за деньги и славу. И хоть фамилии этих личностей изменены, они читаются. Например, легко можно найти среди них Березовского. Некоторые фамилии и вовсе не скрыты. Но это специальный ход такой. Бердяефф, Власов и Махно (потомки тех самых), сидят в парижском баре и рассуждают о России. Некий символ, да. Забавно. Но опустим эту тему. И так в каждой рецензии на книги Кантора, только и делаю, что пишу о либералах и авангарде. Нужно найти для себя что-то новое. И наверное, я это сделал.

1. Русско-еврейские взаимоотношения

Меня тронули диалоги в русско-еврейских семьях, где у каждого члена своя правда. Одни из них – образованны и интеллигентны, упивающиеся собственным превосходством, но при этом чрезвычайно скупы и мелочны, они отворачивающиеся от своей родни в трудный для тех период; другие же – безграмотные, зачастую пьяницы, задиры, но при этом обладающие большой душой и готовые помочь в трудную минуту, отдав последнее. Ну а их потомство, выписано так:

Безусловно, это всего лишь карикатура и не стоит воспринимать всё буквально. Но эти ноты или точнее мазки, которые сделал автор, почему-то тронули меня до глубины души. Мне кажется, в этом что-то есть.

2. Поиск идеи Европы

Кантор задаётся вопросом: существует ли европейская идея помимо христианства? Существует. Быть может, она тут же придёт вам в голову. Закройте сейчас глаза и попробуйте её сформулировать. Давайте. Готовы?........ Фашизм. А вы что подумали? В любом случае, вы подумали, а думать всегда полезно. А взгляд на идею, может быть разным. Итак, фашизм. По мнению автора мы его уже потеряли, прям как СССР. У фашизма могло быть большое будущее, но, скорее всего, не будет. Давайте сразу я уточню, а то вдруг у вас уже началось негодование. Автор еврей, в своей публицистике он впадает в истерики при воспоминаниях о концлагерях и уничижительно отзывается о национал-социализме и фашизме. Полегчало? Надеюсь что да. Продолжаем. Слово «фашизм» – синоним слову «рыцарство»:

Поэтично, неправда ли? Исходя из этого Кантор делает следующий вывод: понятие прекрасного не принадлежит христианской культуре. Христианство лишь присвоило достижения прошлого и сообщило самодостаточной красоте иные качества (добродетель и смирение, например), вообще говоря, красоте не присущие. И поэтому сочетание фашизма (рыцарства, язычества, античности) и христианства дало тот крайне терпкий коктейль из смирения и напористости, веры и власти, стремления к абстрактному добру и конкретной бесчеловечности — который характерен для европейской культуры.

3. О преимуществе России

Здесь я просто приведу цитату, которая, на мой взгляд, очень точно описывает проблему современной России:

Не устаю повторять, что Кантор – сильный автор. Специфичный, повторяющийся, но сильный. Иногда он может вам рассказать что-то интересное, иногда замучать своим занудством, а иногда ввести в скуку повторениями.

Этот роман очень большой и осилить его – подвиг. Настоящий рыцарский подвиг и христианское терпение. Да.