Город и Мир

"Путешествие в Стамбул" чем-то неуловимо напоминает "В дороге" Олдоса Хаксли. У них разный стиль: Хаксли лаконичен и саркастичен, Бродский серьёзен и высокопарен. Они ставят перед собой разные задачи: Хаксли, как в некотором роде акын, вещает о том, что видит в путешествиях, Бродский уходит в дебри истории. Они, в конце концов, пишут о совершенно разных мирах: Хаксли колесит по Западной Европе (преимущественно Италии), Бродский бродит в пыльном Стамбуле. И всё же они сходятся в своей постулируемой субъективной "погрешимости", в попытках увидеть за каменной грудой чуть больше, чем достопримечательность и памятник архитектуры.

Интересно, что в эссе нет лиричности, какую обычно ожидаешь от, прежде всего, поэта. Эти рассуждения о времени, о вечном больше к лицу философу или скорее даже историку. Я не во всём согласна с автором, особенно в контексте вечного противопоставления западной демократии и восточного деспотизма. Как будто европейские монархи не травили своих родственников, не заточали в темницах жён, не уничтожали детей. И всё же не могут не восхищать широта охвата, нешаблонность, филигранная точность и меткость формулировок. "Когито эрго сум" уступает "фотография эрго сум" - да это же про мой инстаграм! Хотя написано ровнёхонько в дни моего рождения. А гениальное сравнение визуального облика стамбульских мечетей с жабами? "Эти гигантские, насевшие на землю, не в силах от нее оторваться застывшие каменные жабы! Только минареты, более всего напоминающие — пророчески, боюсь, — установки класса земля-воздух, и указывают направление, в котором собиралась двинуться душа. Их плоские, подобные крышкам кастрюль или чугунных латок, купола, понятия не имеющие, что им делать с небом: скорей предохраняющие содержимое, нежели поощряющие воздеть очи горе. Этот комплекс шатра! придавленности к земле! намаза." Да я же это сама чувствовала, стоя перед Софией или Новой мечетью, просто не могла сформулировать.

Бродский прекрасен что в стихах, что в прозе. В прозе даже более, потому что для стихов всё-таки нужно особое настроение.

Разве можно написать о блокаде так лирично и нежно? Да, наверное. Да, конечно, можно. Это просто я читала совсем мало о блокадном Ленинграде. Надрывно-пронзительную Евгению Гинзбург и документально-точную, пугающую «Блокадную книгу» Адамовича, Гранина. Две книги – это очень мало, а потому повесть Марины Ефимовой (Рачко), написанная сквозь призму семейной истории, удивляет.

Блокада глазами маленькой девочки, весь мир которой был сосредоточен на доме, бабушке и маме, игрушках и книжках, небольшим углом за шкафом в коммунальной квартире, соседском мальчишке Гарри (вы не поверите – Свинтусове) и призраках умерших родственников, которые населяли квартиру. Ведь когда-то она не была коммунальной и в те времена вон та комната принадлежала Брату Жене, а вон там, где сейчас живут супруги Свинтусовы, есть камин и проходили балы… Девочка камин пока не видела, это бабушка рассказывала. Интересно…

Воспоминания детства в блокадном городе – это лишь часть истории, главная героиня в ней необыкновенная бабушка, категоричная, упрямая, негибкая, со своей собственной моральной системой координат (обман ребенка для нее вещь естественная, а потому девочка шла к зубному в твердой уверенности, что это не больно). Девочка давно выросла, вышла замуж и родила дочек, переехала жить в США, и увезла 93-летнюю бабушку к себе жить. Она ухаживает за ней, присматривает и вспоминает те годы… Блокадный Ленинград.

«Мировые катастрофы бабушка принимала бодро. Она, по-моему, жила не разумом и даже не чувством, а инстинктом и поэтому довольно легко управлялась с иррациональным»

В этой маленькой повести так много маленьких сокровищ. Красивая, плавная, музыкальная речь. Теплые, терпкие и горькие воспоминания. Вопросы без ответов. Чувства и впечатления. Люди. Зима. Голод. Декорации… Я никогда прежде не слышала об этом произведении. И автора тоже нигде не встречала. Я так рада, что благодаря моему неуемному любопытству, изучаю «Иностранную литературу» от корки до корки. В старом польском номере за 2021 год, который я маленькими порциями читаю уже несколько месяцев, на последнем развороте помещен некролог Марине Ефимовой. Писательница, журналистка, она родилась в 1937 году в Ленинграде (повесть автобиографична), работала в издательстве «Эрмитаж» и на Радио Свобода. Постоянный автор журнала "Иностранная литература". Автор некролога среди слов признания упоминает эту повесть. «Через не могу». И меня это так цепляет (всё – сожаление об утрате, знакомство с замечательным человеком о котором никогда прежде не слышала и такое запоминающееся название), что я сразу же нахожу произведение в сети. И читаю…

«Муж как-то утешал меня, что бабушка мне — не наказание, а испытание... Это для меня очень важно, потому что испытание может кончиться, его можно выдержать»

Это еще одна тема, которая задела меня за живое. Ухаживать за очень старым, мнительным, тревожным человеком безумно тяжело. Настолько, что кажется порой – сходишь с ума. И где здесь долг, где любовь, где милосердие, а где пытка, мука, злость – уже не разберешь. Жизнь всегда сложнее, чем очевидное «это же моя бабушка!». И выбор, который ты сделал вполне сознательно (правильный выбор!), может даться очень тяжело…

«А потому что как свой крест несешь?! Разве кресты так носят? Надо, чтобы он как штык стоял, как флаг! А у тебя?.. Клонится, за кочки цепляется... Тьфу, противно смотреть!..»

Эта маленькая повесть из числа тех, что обогащают душу и возвращают веру в себя. И может быть, совсем немного… помогают понять наше общее прошлое.

Довлатов в моем сознании неразрывно связан с советским прошлым. Причем, с той его частью, которую не хочется вспоминать. Это как поговорить с собственной совестью: а помнишь как... а был такой человек, который... а мы тогда все тоже... Оттого, может, что задевает за самое больное, то что хотелось бы забыть как противный бредовый утренний сон перед пробуждением в дождливое утро.
Читать Довлатова - это как разговаривать с собственной совестью. Вот этот "Лишний". Кому хоть раз в жизни не хотелось, сидя на скучном собрании, или на бюро, где "прорабатывали", или на корпоративе по случаю праздника выкинуть что-нибудь эдакое, чтобы прервать этот карнавал фальши и лицемерия? И кто смог - стукнуть, крикнуть, хлопнуть? А он смог! Этот нелепый Эрнст Буш - лишний человек.
Нет, он не хотел, ничего такого! И в мыслях не было! Он очень даже старался - справил новый костюм, подстригся, пришел на час раньше и все ведь шло хорошо. Но нет же! Когда количество фальши достигло критического уровня - произошел взрыв. Это безобидный, забавный, маленький, человек взорвался - как радостный воздушный шарик...
Русская литература знает разные типы лишних людей - дворян, разночинцев, революционеров, а Довлатовский лишний человек такой, какой есть - безобидный чудак.
И не только в советском прошлом ему не нашлось места, этот лишний не будет своим никогда. Слишком чист он для этого мира.

Я не могла не прочесть это эссе после упоминания его Орханом Памуком в книге о Стамбуле. Впечатления и размышления Бродского мне оказались близки и понятны. Хотя я их разделяю и не в полном объёме. Да и мотивы посещения Стамбула у нас оказались схожими. И, о, этот фирменный языковой выверт Бродского! Жаль, что он так мало писал прозы. Сборник эссе "Меньше единицы" найду обязательно.

Орхан Памук в той же книге о Стамбуле полушутя заметил, что проблемы и недостатки Стамбула, отмечаемые западными путешественниками в опубликованных статьях и книгах, "волшебным" образом через некоторое время устраняются. Кажется, в таком случае, именно эссе Бродского победило уличную пыль и грязь, на которую он тут так сетовал. Улицы теперь моют не просто специальными машинами, но и с мылом. )) Можно босиком ходить. И кататься после дождя по брусчатке крутых улочек, как с ледяной горки.

Как правильно оценивать эссе?
Какой процент личного отношения к теме можно допустить при анализе чужого текста?

Не то чтобы я ненавидела Бродского, нет, но и фанатом его я не являюсь, скорее мне всё равно на его творчество.

С другой стороны, я очень люблю Стамбул, его историю, узкие улочки, мечеть Айя-София, маленькие открытые кафешки, но больше всего, конечно, монумент "Республика".

Хватит размусоливать!
Мне совершенно не понравилось эссе.
Сначала Бродский долго и, без преувеличения, уныло рассуждает о Византии. Я уже устала закатывать глаза, тяжко вздыхать и ждать, когда уже начнётся про наше время. Бродскому откровенно не нравится Стамбул, турки, а ещё "грязные улочки". Снобизмом веет даже сквозь года. 1985 год на дворе! Турция 60 лет идёт к европеизации, Ататюрк уже сделал всё, что мог и даже больше.
Вторая треть посвящена, конечно, Константинополю, но опять размусоливание о древней Греции.
Часть про Стамбул ещё более "токсичная" и мерзкая. Мне ДЕЙСТВИТЕЛЬНО было неприятно.

Небо, как Черное море,
Растеклись звезды в Босфоре,
Ночь повисла на минаретах,
Пальцы жжет сталь пистолета.

Ночь длинна, а на рассвете,
Встреча у старой мечети,
Между пальм тени и шопот,
Может там турецкие копы.
Александр О'Шеннон - И Стамбул-Константинополь

Путешествия - моя страсть, и Стамбул - один из важнейших пунктов в моем списке географических мест, обязательных для посещения. И, начиная читать "Путешествие в Стамбул" я ожидала познакомиться с впечатлениями и путевыми заметками интереснейшего человека. А, наивная простота! Ведь как можно было ожидать от такого нетривиального автора банальных путевых заметок и туристических восторгов! Нет, "Путешествие в Стамбул" - это один из тех волшебных домиков из сказок, ну тех, знаете, входя в которые, попадаешь как минимум во дворец, а то и в целый мир!
Конечно, у Бродского в этом коротком рассказе-впечатлении поместилась история Римской империи как до византийского периода, так и после, включая историю христианства, ислама и появления Рима Третьего.

И, как всегда, этот великолепный язык, поэтический стиль, тот самый, что открывает это третье измерение благодаря глубине смысла, эмоций и личного отношения в каждой фразе. Цитировать Бродского можно бесконечно, но мне кажется, вырванная цитата из его контекста сильно теряет, когда рассматривается отдельно. Здесь все сплетено, раз упомянутая будто мимоходом фраза, находит свое отражение позже:

И, уже позже, описывая распространение турок:

Повеселила история посещения музея в Топкапи, очень похожие впечатления у меня оставил Храм Гроба Господня. Интересна история превращения христианского храма в мечеть (Айя-София), этого я не знала.
История Рима Первого плавно перетекает в историю Рима Второго, а тот, в свою очередь - в неразрывную связь с Римом Третьим. А я, со своей стороны, увидела и неразрывную связь с временем сегодняшним. Но что удивляться, ведь все происходящее связано и переплетается между собой, как арабская вязь, "как узор на ковре. Стопой попираемый."

Евгений Понасенков в одном из своих эфиров рекомендовал ознакомиться с данным произведением, по его заверению оно поможет осознать всю катастрофичность ситуации с наплывом азиатских и африканских мигрантов в страны Европы, и понять почему идея евразийства невозможна.
Поначалу тяжеловато привыкнуть к стилю изложения автора, но затем, сам не замечая того, уже вместе с ним удивляешься вещам которые он подмечает, в особенности его историческим заметкам. Автор произвел впечатление эрудированного, проницательного, и глубоко чувствующего человека.
Подытоживая: Понасенков был прав, в данном произведении Бродский очень точно указывает на основные непримиримые различия между европейским и азиатско-мусульманским майндсетом. И, глядя на происходящее, кажется что Европа уже прошла точку невозврата и продолжает дальше усугублять ситуацию, тем самым ускоряя приближение своего коллапса..