
Ваша оценкаРецензии
Аноним15 января 2019 г.Читать далееКонечно, если бы не посоветовали, то я бы никогда не прочитала эту книгу. Хоть и такие книги не типичны для меня, но эта засела глубоко.
Насколько жестокую и правдивую картину нам показывает автор. Даже страшно представить, как люди выживали в этих лагерях, тюрьмах. Это страшно!
Вроде начинаешь читать рассказ, всё идет плавно, спокойно, но потом понимаешь, какая жестокость, какая сила и в то же время безысходность всех этих людей..
Стоит прочитать, для того чтобы хотя бы иметь представление, что происходило в этих местах!51,2K
Аноним17 декабря 2017 г.Читать далееОт чтения Колымских рассказов у меня остались смешанные чувства: глубокое сочувствие несправедливо осуждённым арестантам, безнадёга, ужас. Я не мог оторваться от книги, потом долго размышлял о прочитанном. Не могу, даже не хочу воображать до всех подробностей, что пережили узники сталинских лагерей. В их душах навсегда осталась грязь невыномисых условий, постепенно превращающих человека в безымянную тварь, второстепенное существо.
Шаламов писал до конца своей жизни только про лагерь, однако до его смерти не было издано публично ни одного рассказа.
Сначала нужно возвратить пощёчины и только во вторую очередь - подания. Помнить зло раньше добра. Помнить всё хорошее - сто лет, а плохое - двести. Этим я и отличаюсь от всех русских гуманистов девятнадцатого и двадцатого века,написал он в 1972 году. Жаль, что умер, не дождавшись перестроечных перемен второй половины 80-х, когда наконец были изданы Колымские рассказы в полном собрании. Жаль, конечно, испорченной жизни...
5525
Аноним5 октября 2016 г.Правда блатного мира
Читать далееВ этой книге больше всего понравились "Очерки преступного мира". Автор совершенно непредвзято описывает "блатной мир" и дает ему независимую оценку. Основной посыл Шаламова идеально сочетается с моим собственным мнением: блатной мир, блатная романтика – все это не больше, чем миф! Нет у преступников никакой "высокой морали" и все, что поется в песнях "Бутырки" и Круга: про любовь к матерям, жестокую судьбу арестанта, "кодекс чести вора" и мечты о свободе – лишь сентиментальные байки для "лохов".
Я бы включил это произведение в обязательную школьную программу для учеников старших классов. Шаламов просто, без особых ухищрений рассказывает о преступном мире 'as it is'. На мой взгляд, это как раз то, что необходимо молодому поколению россиян, чтобы – при своевременном прочтении – не поддаться внушению со стороны машины романтизации мира блатарей.
5216
Аноним31 января 2016 г.Лагерь - отрицательный опыт, отрицательная школа, растление для всех - для начальников и заключенных, конвоиров и зрителей, прохожих и читателей беллетристики.Читать далее
Когда меня спрашивают, что я пишу, я отвечаю: я не пишу воспоминаний. Никаких воспоминаний в "Колымских рассказах" нет. Я не пишу и рассказов - вернее, стараюсь написать не рассказ, а то, что было бы не литературой.
Не проза документа, а проза, выстраданная как документ.Варлам Шаламов был впервые арестован в начале 1929 года - так началась цепь арестов, обвинений, этапов, ссылок, лагерей. Были и "вольные" годы, но машина репрессий не затихала и не давала расслабиться никому. Только в 1956 году Шаламов был реабилитирован и смог окончательно вернуться в Москву. Так стоит ли ждать от него легкой прозы? Определенно нет.
Тексты в данном издании расположены в хронологии жизни автора. Поэтому самой первой стоит повесть "Четвертая Вологда" - воспоминания о детстве, о семье, о священнике-отце, к которому Шаламов испытывает чуть ли не ненависть. Что поделать, тяжелое для всей России время разметало, расшвыряло всю семью, для каждого приготовило испытания. Выстояли и выжили не все. И всё-таки эти годы сформировали Варлама Тихоновича, закалили его, сохранив душу истинного поэта.
Далее идет "Вишера" - воспоминания о первом аресте и первом лагере. Повествование выглядит несколько рваным - видимо, впечатления стерлись, поблекли. А может быть, их затмил весь последующий ад.
"Колымские рассказы". Холод и голод. Голод и холод. Тяжелая работа по шестнадцать (шестнадцать!) часов в сутки. Попытки увернуться, исхитриться, но не попасть на самые тяжелые участки. Заговоры, наветы. Стукачи. Блатари. Аресты и необоснованные обвинения. Новые сроки. Этот невеселый калейдоскоп продолжается в циклах "Левый берег" и "Артист лопаты". Голодное безумие, вши, вечный мороз, на котором не разлагаются мертвые тела. Золотые рудники, шахты, забои. Люди, отчаявшиеся до такой степени, что готовы калечить себя. заражаться страшными болезнями, подделывать анализы - лишь бы полежать в больнице. Больница для лагерников олицетворяет рай, избавление (хотя бы на время!) от непосильной работы.
Не раз Шаламов вспомнит, как немощных узников сбрасывали с обрыва - на работу. Не раз заметит, что человек крепче лошади - животные умирали чаще и быстрее заключенных. На страницах книги нет ничего, кроме боли и ужаса, холода и голода, отчаяния от того, что сил уже нет, а работать приходится все равно - даже ладони уже приняли форму черенка лопаты и не разгибаются, как ни старайся. И никуда нельзя деться из этого ада - большая земля слишком далеко.
Только в рассказе "Поезд" ощущается радость - герой едет домой, в Москву, и всю дорогу пытается осознать и почувствовать, что Колыма осталась позади. Удивительно счастливый текст.
Цикл "Воскрешение лиственницы" по большей части рассказывает о жизни на Колыме всевозможных начальников, "вольняшек" и людей, устроившихся по профессии. Никто не был счастлив в этом мире подлости и длинной-длинной зимы. Интеллигенция прогибалась под блатарей, начальство - под иностранных делегатов и вышестоящие чины. Но в этом цикле есть два поистине поэтичных очерка: "Тропа" - текст, пронизанный любовью к северной природе, и "Воскрешение лиственницы" - рассказ-метафора, вселяющий, как ни странно, надежду.
Лиственница, которая видела смерть Натальи Долгоруковой и видела миллионы трупов – бессмертных в вечной мерзлоте Колымы, видевшая смерть русского поэта, лиственница живет где-то на Севере, чтобы видеть, чтобы кричать, что ничего не изменилось в России – ни судьбы, ни человеческая злоба, ни равнодушие. Наталья Шереметева все рассказала, все записала с грустной своей силой и верой. Лиственница, ветка которой ожила на московском столе, уже жила, когда Шереметева ехала в свой скорбный путь в Березов, такой похожий на путь в Магадан, за Охотское море.
Лиственница источала, именно источала запах, как сок. Запах переходил в цвет, и не было между ними границы.
Лиственница в московской квартире дышала, чтобы напоминать людям их человеческий долг, чтобы люди не забыли миллионы трупов – людей, погибших на Колыме.
Слабый настойчивый запах – это был голос мертвых.
От имени этих мертвецов лиственница и осмеливалась дышать, говорить и жить.5203
Аноним27 декабря 2015 г.Читать далее15 миллионов пострадавших по политическим мотивам
12 миллионов жертв голодомора
4 миллиона осужденных по контрреволюционной статье
4,5 миллиона раскулаченных
1,5 млн депортированных этнических меньшинства
Всего порядка 25 миллионов человек так или иначе пострадали от действий большевиков.
В эту цифру не входят люди, осужденные по уголовному законодательству сталинских временТаковы факты. Возможно, не точные; ведь время аккуратно заметает следы. Историки могут подсчитать количество приговоренных, но количество человеческих костей им подсчитать не под силу. А их гораздо больше.
Но прах к праху, а забытье - к забытью, ведь так?Это цифры. За каждой цифрой - жизнь, судьба, трагедия. Сгоревший талант, изуродованная душа, разбитые надежды.
2,3, 50 миллионов... Цифры... Другие цифры. А есть ли разница?Все теряли близких. Каждого из нас настигала смерть родного человека. Смерть шокирует и парализует, смерть одного человека.
Каждая отдельная жизнь человеческая - это благо. Нас так учили. И не только нас, их тоже так учили.
А замученная жизнь?
А заморенная голодом жизнь?
А замерзшая жизнь?
Чтобы не быть тварью дрожащей да право иметь, мало собственной воли. Не знал этого Федор Михайлович, человеческая жестокость и трусость не достигла тогда еще апогея. Когда ты работаешь, ешь, спишь, мерзнешь по указанию, стираются границы личности, такие ясно очерченные в обычных, здоровых условиях.Страшнее всего в таких книгах, как "Колымские рассказы" - метаморфоза, которая случается с человеком, сильным и самобытным человеком.
Преступление века - превратить индивидуальность в вечно голодную, обозленную и больную тень.
Одно из больших и страшных преступлений большого и страшного двадцатого века.В рассказах Шаламова нет цифр. Там истории. Истории судеб. Без обиняков, без жалости. Все, как есть - холодно, с язвами от цинги и укусами вшей. Боль, цепляние за жизнь обмороженными пальцами, никаких выводов. Тут каждый рассказ как вывод - вывод силы и храбрости, подлости и страха. Без нравоучений и дешевых сантиментов.
Такая правда, что горько.
И вдохнуть тяжело.Хотелось бы думать, что все это - страшная и мастерски написанная антиутопия.
Потому что не бывает так. Так жестоко и масштабно.
Но было.
Это было, как бы сейчас не стремились смягчить, оправдать и "нет-нет, тридцать миллионов, не сорок".Итог один.
Горите вы в аду, товарищ Сталин.
И иже с вами.5114
Аноним6 июля 2015 г.Читать далееКто-то правильно сказал, что читать Шаламова в разы тяжелее, чем о том же - Солженицына. Все-таки у последнего герои остаются людьми: Нержин, Сологдин в "Круге первом", Иван Денисович и Цезарь Маркович в "Одном дне..." - все они обычные люди, попавшие волею судеб в жернова истории. У Шаламова нет этой внутренней надежды, нет человечности, спрятавшейся до поры до времени под покрова воли и жажды жизни.
Есть полюс холода, офицеры, отрывающие головы петухам, умирающий Мандельштам, озябшие руки, расстрелы за невыработку нормы. Есть люди, искаженные властью и безысходностью, искаженные несправедливостью и стуком кирки по руде.
Больно читать, больно понимать, больно сочувствовать.
Ну и конечно любимая цитата, которая в последнее время становится актуальной:
Крист и Миролюбов пожали друг другу руки.
– Рад видеть вас живым, – сказал Крист. – Сколько?
– Пять лет. Вы издеваетесь надо мной. Ведь я не виноват ни в чем. А тут пять лет лагерей. Колыма.
– Положение у вас было очень опасное. Смертельно опасное. Счастье не изменило вам, – сказал Крист.
– Подите вы к черту с таким счастьем.
И Крист подумал: Миролюбов прав. Это слишком русское счастье – радоваться, что невинному дали пять лет. Ведь могли бы дать десять, даже вышака.588
Аноним23 апреля 2014 г.Читать далееЭта книга о том, во что превращается человек на грани жизни и смерти, с одной стороны, и о том, что человек может сделать с другим человеком, с другой.
Когда в человеке пульсирует лишь одна мысль, одно желание - выжить, тогда барьеры рушатся, ценности пропадают, остается лишь голый инстинкт, который заставляет делать немыслимые вещи и преодолевать немыслимые обстоятельства.
Когда в человеке пропадает "человечное", тогда он создает такой лагерь и убивает в нем другого человека.Очень страшно читать, еще страшнее - понимать, что это все - правда. Я думаю, это - постыдная часть нашей истории.
Стыдно, что такие люди, как автор произведения, а также тысячи подобных ему, лучших представителей своего народа, прошли такую "школу жизни", которая кого-то уничтожила физически, кого-то - духовно... Мы очень много потеряли от этого. Тем более мы должны помнить и извлечь пользу из этого жестокого урока...573
Аноним20 декабря 2013 г.Читать далееКнига представляет собой то, о чем и говорит название - сборник рассказов о Колыме. Сборник рассказов от человека, истоптавшего злополучную Колыму собственными ногами, оставившего на ней здоровье, семью и львиную долю жизни. Бандиты-вертухаи, нелюди-блатные, забитые, задушенные, дохнущие как мухи работяги - и над всем этим тень системы. Системы, доводящей людей до совершенно нечеловеческого, античеловеческого состояния. Системы, не заслуживающей никакого оправдания.
Страшно, что подобное творилось. Еще страшнее, что подобное творилось на 1/6 части суши. Еще страшнее, что все это скотство творилось в моей стране, буквально несколько поколений назад, и существуют до сих пор люди, которые желают вернуть СССР - что, если подумать, еще страшнее. Такие люди - либо глупцы, либо сволочи и негодяи. СССР не должен повториться никогда и нигде, это преступление против всего человеческого, против всего вообще.Великая и страшная книга. Пилюля против "синдрома СССР", пилюля, к сожалению, являющаяся ужасающей реальностью.
575
Аноним3 октября 2013 г.Книга - боль, чужая боль... Книга-воспоминания, чужие-воспоминания... Рассказы, живые рассказы, из которых выливаются воспоминания, фонтанирует боль...Читать трудно, потому что трудно верить, тяжело проживать страницу за страницей... У меня при прочтении сложилось впечатление, что автор писал не для нас, а для себя. В своем роде психотерапия, избавлялся от пережитых событий жизни, выписывая строчку за строчку...
597
Аноним26 сентября 2013 г.Читать далееВо время чтения неотступно преследует мысль о том, что люди, личности, каждый со своей историей, мыслями, памятью... такие же как мы, молодые, талантливые, как эти люди были легко выдернуты из жизни за неугодностью, как легко они выбрасывались из этой жизни, как мусор. Почему происходило так, что человек становился всего лишь машиной по поиску еды, тепла. Иногда, преодолевая какие-то трудности, болезни и тяготы физиологического характера, приходит мысль, что возможности человеческого организма стремятся к бесконечности. В лагерях испытывали эту бесконечность на прочность до последнего.
Больно каждый раз, когда пытаешься представить, что там, в этом аду, мог оказаться вот этот ваш друг..или знакомый или не дай бог родной человек. Который улыбался, смеялся, шутил, а его вот так, в ничто. Нет, нет, не думать, не хочу...
Читать мучительно тяжело. Но насколько тяжелее было все это написать. Ведь на страницах "Рассказов.." не только ужасы и лишения лагерной жизни, там много признаний в унизительном, подчас постыдном. Да, кто-то был сломлен, кто-то не сломался и сгинул в колымской бездне, кто прав из них, сегодня уже не важно. Слишком непонятно, слишком жестоко, неоправданно, необъяснимо.573