Колымские рассказы

Сложно писать...поскольку сразу в голове проносится то, что видел, слышал, пережил на себе автор в лагерях. К сожалению, не в пионерских. Страшно читать, страшно окунаться в реалии той жизни, страшно, что такое было, и мозг при чтении абстрагируется, отказывается местами принимать и осознавать ту реальность, те события, которые рассказывает Шаламов. Рассказывает простым, красивым языком, если слово "красиво" может быть применено к Сибири и её пятидесяти-шестидесяти градусными морозами. "Если плевок замерзал на лету - значит на улице минус пятьдесят"...и люди работали, адски работали при такой температуре, голодные, злые, живущие по настоящему одним днем, поскольку "завтра" могло и не наступить. Шокирующая правда, которую по настоящему больно читать, и не хочется верить, что так может быть, до последнего отказываешься верить в то, что человек может пройти через такое...зацепил за душу Шаламов, ой как зацепил...это нужно читать, пусть и больно, трудно, сложно...

Если вы хотите прочитать о том, как плохо сидится в заключении убийцам, рецидивистам, ворам и прочей мягко сказать неблагополучной прослойке общества, а если сказать словами автора - людским отходам, то вам жизненно необходимы "Колымские рассказы". У меня в них необходимости не было, так сложилось.

Очень жуткая, до дрожи, страшная книга о людях, которые теряют облик человека и как выживают, несмотря ни на что.
Кто борется, держится за жизнь, кто опускает руки.
Мир, где могут убить за свитер, и окружающим на это плевать.
Мир, где сгущёнка - настоящее сокровище, а умирающего просят не есть свой кусок хлеба, чтобы он достался другим.
После таких историй вспоминаются люди, пережившие блокаду Ленинграда, которые не выбрасывали крошки от хлеба, потому что знали им цену.
Да, возможно, часть из этого ложь, и среди политических заключённых есть и настоящие бандиты, для которых данный ад - самое место.
Конечно, автор не писатель, но очень красиво описывает природу, холод, что видишь всё.
Очень сильно. Но перечитывать вряд ли душа попросит.

5 из 5.

Лагерная проза довольно своеобразный литературный жанр(если это можно так назвать). Солженицын, Жигулин, тот же Достоевский описывали в своих текстах(художественно и мемуаристично) лагерную жизнь, особей, которые там присутствовали, свои мысли в то время, взгляды, свормировавшиеся под вечным надзором и тяжелой работой. Шаламов несколько иной, его рассказы куда глубже, чем может показаться на первый взгляд. Шаламов изображает мир духовно мёртвый, в символе замерзшей колымской земли проглядывается абсолютная бессмысленность, серость и упадок окружающего мира. Но самое жуткое происходит с человеком, он теряют свою индивидуальность, более того, он перестаёт существовать как отдельная единица, он сливается с холодным пейзажем вокруг себя. 

Шаламов, будто бы, напрочь лишен саморефлексии. Он ведь и правда был троцкист, и лагерный мир, в котором он оказался, и был тем прекрасным будущим, за которое он боролся, и то, что карта истории легла так, что это не он пытал сталинистов, а наоборот, - для него самого должно было восприниматься как случайный поворот судьбы не в его пользу. Но нет. ”А нас-то за що?” Видимо, это и есть та самая “энергия заблуждения”. Нигде ни на миллиметр не отходит он от восприятия себя как невинной жертвы. Возможно, именно эта слепота помогла ему “сидеть в тюрьме”. Не задается он и вопросом, что же это за имманентный признак дал ему это качество, которое ометил Андреев, – эсер, коорый в борьбе стремился обрести право бросить в мясорубку вековую культуру и соперников в борьбе за это право – то есть, и Шаламова тоже; и который стал для Шаламова ролевой моделью. Видимо, только таким святым слепцам, как Андреев, Шаламов и его отец, и удается пережить, сохранив себя, бесконечный ужас. Я бы удавился в первые же дни.

да даже и не такой страшный, как трудовые армии и война со всем миром во имя Мировой Революции. Шаламов ведь критиковал Сталина за поворот ВПРАВО.

Эти рассказы напомнили мне истории о севере Джека Лондона, которые я очень любил в детстве. Только у Лондона люди оставались людьми до конца, у Шаламова же люди перестали быть людьми, они растоптаны, изничтожены, расчеловечены. Они уже не думают даже о том, как выжить, неукротимый зов к существованию инстинктивен, подсознателен, надчеловечен. Недаром автор неоднократно сравнивает эти ощущения с ростом деревьев и кустов — организм просто не может по-другому. Так и существуют эти организмы день за днём, не глядя дальше за горизонт. А уж чтобы подумать о временах, когда настанет миг освобождения из мест лишения свободы — о том даже и заикаться не стоит. Будет ли оно? С нами ли? Такими бы вопросами могли задаваться герои Шаламова, не будь они смертельно измотаны.
Однообразие сюжетов и ситуаций несколько утомляет своей рядовой, каждодневной бытовой чернухой, к концу книги это начинает приедаться. К тому же, некоторые герои повторяются в разных рассказах.
Эти рассказы напомнили мне истории о севере Джека Лондона, которые я очень любил в детстве. Только у Лондона люди оставались людьми до конца, у Шаламова же люди перестали быть людьми, они растоптаны, изничтожены, расчеловечены. Они уже не думают даже о том, как выжить, неукротимый зов к существованию инстинктивен, подсознателен, надчеловечен. Недаром автор неоднократно сравнивает эти ощущения с ростом деревьев и кустов — организм просто не может по-другому. Так и существуют эти организмы день за днём, не глядя дальше за горизонт. А уж чтобы подумать о временах, когда настанет миг освобождения из мест лишения свободы — о том даже и заикаться не стоит. Будет ли оно? С нами ли? Такими бы вопросами могли задаваться герои Шаламова, не будь они смертельно измотаны.
Однообразие сюжетов и ситуаций несколько утомляет своей рядовой, каждодневной бытовой чернухой, к концу книги это начинает приедаться. К тому же, некоторые герои повторяются в разных рассказах.
При этом хотел бы отметить удивительную беззлобность повествования — на неё уже не достаёт сил. Про советскую власть не сказано и вовсе ничего, как и нет совершенно никакой рефлексии относительно причин попадания в лагерь.
Блатному миру тут тоже почти не уделено никакого места, в отличие от "Очерков преступного мира", которые мне, кстати, показались более цельным произведением, и идейно, и повествовательно.

Пронзительные в своей обыденности рассказы - зарисовки о "жизни" на Колыме:
до сих пор не по себе от простоты их изложения и от немыслимости их содержания...
Невыносимая жестокость бытия, с которой каждый справляется сам в силу своего характера...
Над вратами ада Данте Алигьери было написано: "Оставь надежду, всяк сюда входящий", над воротами ада Шаламовского: "Труд есть дело чести, дело доблести и геройства".
По свидетельству очевидцев: "Жизнь наложила на него страшную печать, исказила лицо, он был весь в морщинках, у него был тяжёлый, страшный взгляд. Это был абсолютно раздавленный системой человек".
Шутка ли, 14 лет Колымских скитаний...
Как сам пишет Шаламов: "На Колыме не было людей, у которых был бы цвет глаз...", что уж тут о взгляде говорить...
Впервые четыре "Колымских рассказа" вышли на русском языке в Нью-Йоркском "Новом журнале" в 1966 году...
Первое отдельное издание книги рассказов о Колыме вышло в СССР только в 1989 году, через 7 лет после смерти Варлама Шаламова...
P. S. Многие считают именно эту книгу самой страшной и правдивой, описывающей невыносимую жестокость репрессий и безучастность к людским судьбам...

для меня самой страшной навсегда останется "Блокадная книга" Алеся Адамовича и Даниила Гранина...

Нам в 21 веке кажется совершенно диким, что удача - это освобождение от тяжелой работы на золотом прииске хотя бы на 1 день. Удача - это получить на раздаче суп чуть более густой, чем обычно. Удача - найти на мусорной свалке старые носки.
Читаешь колымские истории и не веришь, что эти страшные события происходили всего-то 60 лет назад. А тем временем адская политическая машина ехала на рабском труде простых людей, сжирая их полностью или превращая в калек моральных и физических.
Каждый рассказ пропитан чувством безнадежности, начинает казаться, что этот кошмар бесконечен. Не зря Шаламов пишет, что лагеря не давали совершенно ничего полезного, оттуда можно было вынести только страх, злобу и полное равнодушие к окружающему миру. И как можно жить после того, как в тебе уничтожили всё человеческое...
Читать подобные книги в наше относительно спокойное и безопасное время тяжело, но мы должны знать и помнить об этих чудовищных событиях. И как раз у Дудя вышел репортаж про Колыму, надо бы посмотреть.