Ювенильное море. Котлован. Повести и рассказы

Моё личное определение "Котлована" Платонова: сюрреалистическая антисоциалистическая сказка.
Потому что это была удивительная игра контрастов. Очень красивые описания и сравнения граничат с грязью и жестокой реальностью. Нищие рабочие в оборванной одежде спят вместе в сарае. При этом один не может продолжать работать, не зная смысла не только рытья котлована, но и жизни в целом; другой пытается уберечь своё сердце для "будущего счастья"; ещё один хочет построить дом, где будет жить душа. Удивительное сочетание.

Все работают ради будущего.
Живут ради будущего.
Ради маленькой девочки Насти.
А котлован становиться только больше и больше.

Здесь прям напрашивается цитата из "Доктора Живаго" Бориса Пастернака: "Человек рождается жить, а не готовиться к жизни".
⠀
Счастливое будущее коммунизма всё не наступает, котлован становится могилой для всё большего количества людей.

Это произведение сложно назвать антиутопией. Но и к какому-то жанру его сложно отнести. Да и чувства у меня смешанные. Я одновременно восхищалась словами, читала всё вслух, и испытывала головную боль.
⠀
"Котлован" имеет очень понятную идею: нельзя быть счастливым в будущем, сознательно построенном на костях и крови.

Книга является пародией на советский производственный роман, о том как Партия направила инженера в мясосовхоз строить социализм и поднимать хозяйство. Инженер встречается с морем проблем, как и любой другой герой советского производственного романа: бюрократия, карьеризм, кабинетные партийцы, бездарные и ленивые действующие хозяева молодых совхозов, но в этом романе с красивым названием "Ювенильное море" все утрированно, гиперболизированно, цинично. Здесь нет красивых лозунгов, здесь руководство с девизом "Ты сразу в дело не суйся,- ты сначала запиши его, а потом изучи..." В этом романе автор с достаточной долей сарказма и юмора показал реалии строительства совхоза: в нем есть изнасилование, самоубийство, бездари, воровство, лень, распущенность. И это тоже реальность того времени. Атмосфера романа и стиль не оказали на меня эмоционального воздействия. Мне очень понравилось название- "Ювенильное море" - очень красиво-наверное, оно меня и сбило, настроило на что то более светлое...

Фабула: по диким степям кочует примитивное туземное племя, промышляющее животноводством, а так же набегами и грабежами. Захваченная в набеге иранка приживается, рожает дочку, растворяется в местной жизни. Обе не перестают при этом (по мнению Платонова) мучиться от существования.

Честно говоря, более неподходящего фона для платоновского психологизма сложно придумать. Откуда бы взяться в неразвитом сознании примитивного необразованного человека такому упрямству рефлексии? И с какой-такой стати он должен воспринимать негативно пусть не богатую, но стабильную, много лет окружающую его картину действительности?

Все это лишь умозрительный перенос больного цивилизацией сознания современного человека в совсем другую черепную коробку, и верить в это надо не больше чем в рассказы, написанные от имени кошек и лошадей.

Богатых раскулачили, имущество - общее, пытались сравнять классы. Да вот только в книге никому от этого лучше не стало. Бывшие кулаки умирают с голоду, трудящиеся - работают до изнеможения. Забивают скот, объедаются мясом до тошноты, лишь бы только животина в колхоз не ушла. Все заработанные крохи стали общими.
Тяжело, ой как тяжело. Тяжело было мне читать, тяжело жить всем героям книги. Атмосфера гнетущая, давящая. Книга пропитана пустыми размышлениями, поиском смысла, смертью, безысходностью. В принципе, вся оценка моя за атмосферу и есть. Хорошо создана, гнетуще так. Но вот герои. Конкретно никто из них не вызывает симпатии, но как то обидно за них всех в целом. Кулаков раскулачили, нагишом отправили по миру - жаль. Люди, роющие котлован, изможденные, жалкие - тоже жаль. Но вызывают они сочувствие как класс, как толпа. По отдельности все вялые, потерянные люди.
Текст давался трудно. Иногда приходилось перечитывать одно место, иногда выпадали целые страницы. Исчезали герои и вновь объявлялись. Все как-то туманно и размыто.

Каждого неравнодушного человека этот рассказ тронет, я уверена.
Нет слов, чтобы описать всех чувств, которые рождаются внутри при прочтении. Это и жалость, и восхищение, и боль, и грусть. В наше время, наверное, не встретить таких людей, как Юшка-добрых, терпеливых, отзывчивых.
"Без Юшки жить людям стало хуже. Теперь вся злоба и глумление оставались среди людей и тратились меж ними, потому что не было Юшки, безответно терпевшего всякое чужое зло, ожесточение, насмешку и недоброжелательство."
В произведении затронуты проблемы человеческой жестокости, равнодушия, доброты, непохожести.

Необыкновенный язык, странный, ироничный и тягучий, простой и сложный одновременно. Но - ничего более. "Котлован" устарел ещё до написания - мне трудно понять, для кого он предназначался. Интеллигенция 30-х могла прочесть его, печально согласиться с Платоновым и накатить по маленькой - но эта книга не имела шанса выйти в те годы. А когда она получила шанс на публикацию - в ФРГ, в 1969 году - события, гротескно пародируемые в ней уже забылись, стёрлись, ушли в прошлое. Бессмысленность антиутопической системы... ну да, так и есть. Мы знаем. Мы знали всегда. "Мы". 4/10.

Это было очень сложное чтение. При объеме в 120 страниц повесть весит как ведро ртути.
"Котлован" это и страшная давящая летопись и одновременно повесть полная метафор, и основная заслуга здесь в неповторимом, уникальном стиле автора, в его манере, "языке". С точки зрения этого самого "языка" "Котлован" есть огроомная, неудобная, угловатая, но монументальная глыба. Произведение нельзя пересказать или хотя бы процитировать - слова сразу рассыпаются, иссыхают, теряются... Как с картинами: подойдешь близко - мазки, штришки, а отойдешь на десять шагов - полотно во всей своей мощи. Слова в Платоновских строчках стоят коряво, выпирают, в нарушении норм, правил, но, безусловно, каждое из них стоит на нужном автору месте! Безумство! И в этих часто изломанных, бессвязных строчках отражаются события, метания, настроения, сиротство и неприкаянность времени и народа, человеческих душ!
Здесь среди штампов и твердости слов мелькают совершенно нереальные образы человека-медведя, обобществленных, казалось, совершенно сознательных и разумных лошадей...
Автор рассказывает нам историю огромного перелома государства и его людей, перелома каждого человеческого хребта! "Все что нажито непосильным трудом" теперь не твое или мое, а общее, и нет тебя и меня, есть масса, нет людей, но есть строй, общество! Сложите все в кучу и радуйтесь обезличенности своей и своих вещей, покиньте свои избы - айда рыть котлован под общий дом! Дом в котором не успеете пожить... Бросить всех себя на что-то такое глобальное, чего им не застать... Для того, чтобы когда-то потом люди жили равно и едино, сегодняшним массам необходимо убивать, уничтожать кулацкий класс, сокрушать, вгрызаться в землю ломом и лопатой, и наконец, своими костями удобрять почву, на которой взойдут нежные побеги нового общества. Чтобы строить вверх, необходимо сначала копать глубоко вниз...
Как на это решиться? Как обнулиться? Мне страшно это представить.

Я ценил Платонова без чтения «Котлована» и «Чевенгура». Теперь ценю и с «Котлованом». Попробуем внимательно посмотреть на этот неоконченный роман. (В парке на скамье.)

Шире распространено мнение, что это повесть. А мне кажется, есть основания называть романом. Впрочем, в последнее время я что-то увлёкся жанровыми разборками в этом канале. Не буду.

Что же прежде всего сказать о «Котловане»? Главное слово о впечатлении – страшно. Страшно от того, о чём написано, от того, как написано, от того, что за анализом не следует синтез (вроде бы). Страшно, в конце концов, от самого образа котлована под будущий жилой дом.

Мир «Котлована» разбросан, а собрать-то его и не выходит. И из этой тоски не видно выхода, по крайней мере, персонажам. Может, мы и сможем его разглядеть.

В мире «Котлована» почти ни у кого нет имён. Основные персонажи хотя бы получили фамилии. Имена же есть лишь у девочки Насти и приютившего её Чиклина. Что-то этот факт нам говорит, но я пока не понял, что именно.

В мире «Котлована» не улыбаются и не смеются. Даже веселятся и пляшут сурово. В мире «Котлована» всем холодно, пыльно, повсюду дует мусорный ветер. Это я сказал не только от желания присовокупить отсылку к другому тексту Платонова, связь с ним я действительно увидел, читая.

Что ж, о персонажах, пейзажах и прочих образах можно говорить долго, они очень ярки в своей тусклости. Это можно сказать и в целом о творчестве Платонова. Подходящий момент, чтобы перейти к его письменной речи.

Она скудна, зато нарочно лексически избыточна («чтобы не напрасно строилис стены его зодчества»). Кроме этого, слова сочетаются иногда причудливо, так, как в обычной речи мы их не привыкли сочетать («...вышли наружу... поглядеть вокруг. И так они стояли там своё время»). А иногда сочетания вроде как в рамках языковой нормы или на её грани, но всё равно выглядят странно. По-моему, как раз эти лексические раздёргивания и помогают настроиться на тонкую волну, которую оседлал Андрей Платонов.

Существуют мнения о сатирическом аспекте произведения. Пожалуй, немножко есть. Но в целом это, скорее, нечаянное немножко. Главное чувство текста – тотальная тоска. Если обратиться к умным словам, можно даже сказать: онтологическая тоска.

Интересно, что с переходом действия с городской стройплощадки в деревню несколько меняется и речь «Котлована». Во время чтения было ощущение, что все выверты пропали, и фразы стали проще некуда. При этом тоска, скорее, усилилась, а вернее расширилась за счёт включения в себя макрокосма традиционной деревни. Читать было тяжко (в чувственном плане).

Я могу сказать, что Андрей Платонов снова поразил меня. Понятно, что проникновением в глубины, схватыванием тонкостей, попаданием в ядро [и ещё какие-то красивые слова]. А из того, что «непонятно», сейчас я хочу сказать: поразил своей смелостью.

Как Платонов пишет, важно. В этом отклике я коснулся сего вопроса совсем слегка. Может, поговорим скоро об этом, но пока я отложу сборник, где напечатан «Котлован». Однако, пожалуй, важнее, то, о чём Платонов пишет, используя для этого самое подходящее «как». Но об этом самом «о чём» в оставшихся полутора словах я говорить не хочу. Получится плохо.