
Ваша оценкаРецензии
Аноним19 мая 2024 г.записки морфиниста
Читать далееИтак, перед нами краткая, но поучительная повесть. Повесть о больном человеке, о больном докторе.
Молодой человек, доктор Сергей Поляков, был разбит. Душевно. Так бывает иногда с людьми чувствительными, мечтательными, влюбленными. Уход жены поломал тонкие струнки его психического равновесия, что малейшая возможность найти успокоение и блаженство в чем-то другом, делает этого человека зависимым.
Молодой доктор стал зависим от морфия, который изначально применил исключительно в благих целях.Михаил Булгаков очень интересно выстроил свое произведение. Мы видим, как человек постепенно становится безумным и к чему это приводит. Мы видим в его личных записках историю его же болезни — от первого принятия морфия до последних моментов его употребления, мы видим краткие вспышки просветления, манию к веществу, злость и ярость от отсутствия дозы, психиатрическую больницу, где пациент крадет «свой яд».
Мы видим безумцаПричем этот безумец продолжает свою врачебную практику. Сказывается ли это на пациентах? Он уверен, что нет. Для доктора Полякова принятие морфия — это прилив огромной массы сил и энтузиазма.
Но лишь до момента, когда все заходит слишком далеко. Когда начинаются галлюцинации. Он уже знает, дальше хода нет. Он обречён.В.
Содержит спойлеры17750
Аноним30 июля 2022 г.Про бандеровца Шарикова
Читать далееНачну с того, что Шарикова я не люблю. Я вобще кошатник, считайте меня котом Матроскиным. А собак я не очень люблю. Особенно не люблю тех собак, которые котов душат. А Шариков этим только и занимаелся. Поэтому я рад, что его зафиксировали обратно.
Книжку эту я прочитал после уже как посмотрел кино. Я подумал а была хоть одна книжка которую я сначала прочитал, а потом посмтрел кино. И не вспомнил ни про одну.
Я знаю, что кто-нить скажет, что я тоже не сильно далекий и типа Шарикова. Да, я не сильно далекий, но я не Шариков. Шариков - он тупой, а я недостаточно образованый. Потому что в физкульттезникуме, щас правда это коледж, не сильно тебя образовают. Но я понимаю главное - чтобы тебя уважали надо работать и отвечать за себя самому, а не думать где я столоватся буду.
Про Швондера. Это типа бюрократ. Таких много. На словах за людей, а по факту шкурники. Таких только таблом об тэйбл, по другому не понимают.
И про песни по вечерам понравилось. Знаете про что подумал - как хохлы свой гимн спивают. Жопа голая, а они - воют так что американский посол в твитере пишет как они достали его своим заунивным воем..
Вообще Шариков это тот, кто думает что Бандера это не гитлеровский преспешник, а герой.. Потому он и кричит все время Абырвалг!171,3K
Аноним22 июня 2015 г.Читать далееКогда врач неудачно делает операцию и его пациент умирает... Что это? Непредумышленное убийство? Неудача? Смертельная ошибка? Мне, кажется, любой врач когда либо сталкивался с этой проблемой. На этот вопрос нельзя ответить однозначно, все зависит на какой стороне ты находишься. Если на стороне врача и его близких, то это однозначно ошибка, пусть страшная и рокоая, но все таки нечуждая человеку ошибка. А если вы на стороне близких умершего? Сможете ли вы с легкостью оправдать врача?
А можно ли вообще оправдать врача, который открыто, да еще и с ухмылкой на лице, так и заявляет "Я убил"?
На дворе 17 год. Для многих грань плохого/хорошего стерлась. Вот оно, началось, борьба за выживание, каждый сам за себя.
Но когда доктор Яшвин, вынужденный временно лечить солдат в войске Петлюры, в то время как в соседней комнате избивают и пытают пленных, так вот когда его вызывают лечить полковника и на его глазах назначают наказание невинной женщине. Его нервы сдают. От чего он решается нажать на курок неизвестно. То ли от несправедливости, то ли от замечания женщины, которая записала и его к этой жестокой компании. Но только на курок он нажал и даже по прошествии многих лет, помнит, но не жалеет о содеянном.
Может ли врач пользоваться своим положением и вершить судьбы людей? Должен ли он хладнокровно наблюдать за происходящей дикостью, но быть верным своему делу и лечить злодеев? На эти вопросы нет однозначного ответа, все как всегда зависит от ситуации.
А Булгаков хорош и читать его одно удовольствие!17837
Аноним14 июня 2015 г.Читать далееВ очередной раз прослушав повесть Михаила Афанасиевича, я решил поделиться своим чуть ли не возмущением тем, что очень многие считают профессора Филиппа Филипповича Преображенского положительным и главным героем, потому что книги не читали, а смотрели фильм. Почему так произошло и книгу классика русской литературы мы знаем по кино? Дело в том, что впервые официально повесть была опубликована в 1987-ом году и почти сразу же вышла экранизация, поэтому большинство знакомых с «Собачьим сердцем» в нашей самой читающей в мире стране знакомы с ним по голубому экрану, а не по желтоватым страницам журнала «Знамя». Скажу, что сам я тоже сначала посмотрел фильм, а потом уже открыл книгу, но прочитав – ахнул.
Меня смутило, что из-за хорошей, но лукавой экранизации смещены некоторые аспекты повествования. Так капризный и самовлюблённый (в книге) Преображенский в исполнении Евгения Евстигнеева предстал перед зрителем умудрённым старцем, которому недалёкие бюрократы не дают житья. Сценарий будто нарочно писался под «обеление» Филиппа Филипповича – монологи где-то лишены пары строк (знаменитое рассуждение о разрухе в книге, например, заканчивается предложением приставить к каждому городового), где-то отброшен контекст и т.д. Булгаков отнюдь не изображает профессора положительным персонажем – достаточно вспомнить эпитеты, которыми он награждает его в сцене операции(извините, цитата получилась большой):
Зубы Филиппа Филипповича сжались, глазки приобрели остренький, колючий блеск и, взмахнув ножичком, он метко и длинно протянул по животу Шарика рану. Кожа тотчас разошлась и из неё брызнула кровь в разные стороны. Борменталь набросился хищно, стал комьями марли давить Шарикову рану, затем маленькими, как бы сахарными щипчиками зажал её края и она высохла. На лбу у Борменталя пузырьками выступил пот. Филипп Филиппович полоснул второй раз и тело Шарика вдвоём начли разрывать крючьями, ножницами, какими-то скобками. Выскочили розовые и жёлтые, плачущие кровавой росой ткани. Филипп Филиппович вертел ножом в теле, потом крикнул: «Ножницы!»
Инструмент мелькнул в руках у тяпнутого, как у фокусника. Филипп Филиппович залез в глубину и в несколько поворотов вырвал из тела Шарика его семенные железы с какими-то обрывками. Борменталь, совершенно мокрый от усердия и волнения, бросился к стеклянной банке и извлёк из неё другие, мокрые, обвисшие семенные железы. В руках у профессора и ассистента запрыгали, завились короткие влажные струны. Дробно защёлкали кривые иглы в зажимах, семенные железы вшили на место Шариковых. Жрец отвалился от раны, ткнул в неё комком марли и скомандовал:
– Шейте, доктор, мгновенно кожу, – затем оглянулся на круглые белые стенные часы.
– 14 минут делали, – сквозь стиснутые зубы пропустил Борменталь и кривой иголкой впился в дряблую кожу. Затем оба заволновались, как убийцы, которые спешат.
– Нож, – крикнул Филипп Филиппович.
Нож вскочил ему в руки как бы сам собой, после чего лицо Филиппа Филипповича стало страшным. Он оскалил фарфоровые и золотые коронки и одним приёмом навёл на лбу Шарика красный венец. Кожу с бритыми волосами откинули как скальп. Обнажили костяной череп. Филипп Филиппович крикнул:
– Трёпан!
Борменталь подал ему блестящий коловорот. Кусая губы, Филипп Филиппович начал втыкать коловорот и высверливать в черепе Шарика маленькие дырочки в сантиметре расстояния одна от другой, так, что они шли кругом всего черепа. На каждую он тратил не более пяти секунд. Потом пилой невиданного фасона, сунув её хвост в первую дырочку, начал пилить, как выпиливают дамский рукодельный ящик. Череп тихо визжал и трясся. Минуты через три крышку черепа с Шарика сняли.
Тогда обнажился купол Шарикового мозга – серый с синеватыми прожилками и красноватыми пятнами. Филипп Филиппович въелся ножницами в оболочки и их вскрыл. Один раз ударил тонкий фонтан крови, чуть не попал в глаз профессору, и окропил его колпак. Борменталь с торзионным пинцетом, как тигр, бросился зажимать и зажал. Пот с Борменталя полз потоками и лицо его стало мясистым и разноцветным. Глаза его метались от рук профессора к тарелке на инструментальном столе. Филипп же Филиппович стал положительно страшен. Сипение вырывалось из его носа, зубы открылись до дёсен. Он ободрал оболочку с мозга и пошёл куда-то вглубь, выдвигая из вскрытой чаши полушария мозга. В это время Борменталь начал бледнеть, одной рукой охватил грудь Шарика и хрипловато сказал:
– Пульс резко падает…
Филипп Филиппович зверски оглянулся на него, что-то промычал и врезался ещё глубже. Борменталь с хрустом сломал стеклянную ампулку, насосал из неё шприц и коварно кольнул Шарика где-то у сердца.
– Иду к турецкому седлу, – зарычал Филипп Филиппович и окровавленными скользкими перчатками выдвинул серо-жёлтый мозг Шарика из головы. На мгновение он скосил глаза на морду Шарика, и Борменталь тотчас же сломал вторую ампулу с жёлтой жидкостью и вытянул её в длинный шприц.
– В сердце? – робко спросил он.
– Что вы ещё спрашиваете? – злобно заревел профессор, – всё равно он уже пять раз у вас умер. Колите! Разве мыслимо? – Лицо у него при этом стало, как у вдохновенного разбойника.
Доктор с размаху легко всадил иглу в сердце пса.
– Живёт, но еле-еле, – робко прошептал он.
– Некогда рассуждать тут – живёт – не живёт, – засипел страшный Филипп Филиппович, – я в седле. Всё равно помрёт… Ах, ты че… «К берегам священным Нила…». Придаток давайте.
Борменталь подал ему склянку, в которой болтался на нитке в жидкости белый комочек. Одной рукой – «Не имеет равных в Европе… Ей-богу!», – смутно подумал Борменталь, – он выхватил болтающийся комочек, а другой, ножницами, выстриг такой же в глубине где-то между распяленными полушариями. Шариков комочек он вышвырнул на тарелку, а новый заложил в мозг вместе с ниткой и своими короткими пальцами, ставшими точно чудом тонкими и гибкими, ухитрился янтарной нитью его там замотать. После этого он выбросил из головы какие-то распялки, пинцет, мозг упрятал назад в костяную чашу, откинулся и уже поспокойнее спросил:
– Умер, конечно?..
– Нитевидный пульс, – ответил Борменталь.
– Ещё адреналину.
Профессор оболочками забросал мозг, отпиленную крышку приложил как по мерке, скальп надвинул и взревел:
– Шейте!
Борменталь минут в пять зашил голову, сломав три иглы.
И вот на подушке появилась на окрашенном кровью фоне безжизненная потухшая морда Шарика с кольцевой раной на голове. Тут же Филипп Филиппович отвалился окончательно, как сытый вампир, сорвал одну перчатку, выбросив из неё облако потной пудры, другую разорвал, швырнул на пол и позвонил, нажав кнопку в стене. Зина появилась на пороге, отвернувшись, чтобы не видеть Шарика в крови. Жрец снял меловыми руками окровавленный куколь и крикнул:
– Папиросу мне сейчас же, Зина. Всё свежее бельё и ванну.
Он подбородком лёг на край стола, двумя пальцами раздвинул правое веко пса, заглянул в явно умирающий глаз и молвил:
– Вот, чёрт возьми. Не издох. Ну, всё равно издохнет. Эх, доктор Борменталь, жаль пса, ласковый был, хотя и хитрый.Заметьте, Булгаков сам врач и прекрасно знает, что он описывает и все эти «ножички», «разбойники», «коварные уколы», «мясистые и разноцветные лица» и т.д. отнюдь не случайны - он намеренно рисует Преображенского этаким Франкенштейном, создающим своё чудовище из честолюбия. Благо, что к концу повествования профессор понимает свою ошибку:
Вот, доктор, что получается, когда исследователь вместо того, чтобы идти параллельно и ощупью с природой, форсирует вопрос и приподнимает завесу: на, получай Шарикова и ешь его с кашейОшибку он исправляет, но исправляет он частность, другим человеком он не становится:
Пёс видел страшные дела. Руки в скользких перчатках важный человек погружал в сосуд, доставал мозги, – упорный человек, настойчивый, всё чего-то добивался, резал, рассматривал, щурился и пел:
– «К берегам священным Нила…»Словом, от образа «хорошего» Преображенского я избавился.
Но кто же тогда герой? Полиграф Полиграфович? Нет. Швондер, Борменталь? Тем более нет. Думал я долго, а потом понял, что это Шарик, над естеством которого всякий изгаляется в угоду собственных амбиций: то угощают краковской, но ножичком режут, то Энгельсом пичкают, а потом удивляются, мол, не ожидали и даже не рассчитывали. Так что я считаю, что эта повесть о человеческой самонадеянности, эгоцентричности и нежелании идти на компромисс. Хочется надеяться, что современные «профессора» и «председатели» будут благоразумнее, или же нынешнего Шарика так просто не проведёшь, но – едва ли. Ведь повесть эта не просто так в разряде классики числится: о глубинных, укоренившихся проблемах природы человеческой она нам печально рассказывает, которые просто так не изжить. Но стремиться к этому надо.В заключение хочу сказать, что смотреть экранизации – дело хорошее, но там пересказ бывает неточным в силу разных обстоятельств, а сиюминутная политическая конъюнктура может оказать самое разрушительное влияние на восприятие. Поэтому читайте книги и знакомьтесь с оригиналами.
17167
Аноним11 апреля 2014 г.Отношения с Булгаковым у меня очень неровные. Что-то нравится, что-то - нет. Например, его "Белую гвардию" я не могу прочитать уже несколько лет. Три раза принималась. Поэтому прежде чем читать "Записки юного врача" я решила попробовать "Морфий".
Это великолепный рассказ! Печалит то, что он биографичен, и вызывает уважение, что в отличие от своего героя Булгаков сумел справиться с этой зависимостью.1763
Аноним17 сентября 2022 г.Читать далееГениальное произведение, которое почему-то прошло мимо меня в школьные годы и догнало только сейчас. Изумительная история о гениальном враче профессоре Преображенском, интеллигентнейшем человеке и его соратнике докторе Борментале. В погоне за новыми научными опытами, они проделывают немыслимую операцию: пересаживают бродячему псу часть человеческого мозга и еще некоторые органы с первоначальной целью омоложения организма. Но результат поверг в шок не только профессора, но и всю общественность.
Но кроме фантастической истории, Булгаков напрямую говорит о своей неприязни к политическому строю. Он поднимает проблему необразованности тех, кто добрался до власти. Также четко дает понять, что насильственное вмешательство в природу и политику не приведет ни к чему хорошему.
И, Боже вас сохрани, не читайте пред обедом советских газет!Одним словом, я осталась под большим впечатлением от прочитанного!
16949
Аноним27 мая 2022 г.Раскаиваюсь
Читать далееДа, раскаиваюсь. Это первое, что мне хочется написать. Ведь я хотела поставить этой книге 3 или меньше....
Честно говоря, я не поняла этот рассказ без дополнительной информации. Слишком уж нереально выглядят эти рваные, неврастенические и почти бессвязные записки. Даже в "Морфии" не смотря на главного героя морфениста не было такого сумбура. К тому же написано все невыносимо. То все предложения очень короткие. То уже в следующий момент начинается некое длиннющеееееееееееееееееееее описание. Я описания люблю безмерно, но не длинные и похожие на бред горячечного.
Вообщем у меня в итоге сложилось впечатление, что наш доктор сошел с ума.
Но когда я узнала, что книга написана прямо после октябрьской революции и Булгаков сам оказывал помощь раненым на фронте, все факты сложились в цельную панораму.
Придется перечитывать данное произведение, на этот раз осмысленно.16450
Аноним30 мая 2020 г.Мрак души человеческой
Читать далееИногда "Морфий", на мой взгляд, совершенно незаслуженно издают как входящий в цикл "Записки юного врача". Тон, слог, настроение книги совершенно иное. "Записки" полны натурализма, некоей горечи от "тьмы египетской" в сознании крестьянской массы, тем не менее в них есть юмор и свет, они оставляют надежду.
"Морфий" погружает нас в пропасть, приоткрывает мрак души человеческой, попавшей в ловушку наркотической зависимости, врача, пытающегося подавить осознание проблемы и нашедшего выход, избавляющий от жизни, не найдя избавления от зависимости. Самоубийство - единственный путь? Быстрое или медленное, разница невелика. Если, к сожалению, полное излечение невозможно, а шанс вновь не пуститься в поиски счастья после иньекции совсем мал. Это не удалось даже Булгакову.
161,4K
Аноним3 октября 2017 г.Книга-пособие для наркоманов. Её понять и прочувствовать сможет только человек, который испытывает пагубную привычку употреблять запрещённые средства. Читать было неприятно. С трудом осилила до конца. А вот "Белая гвардия" у Булгакова - шедевр!
161,3K
