Нравственные письма к Луцилию

Теперь я думаю так: все смертны, и для смерти нет закона. Что может случиться всякий день, может случиться и сегодня. Так будем, мой Луцилий, помнить о том, что скоро сами отправимся туда, куда отправились оплаканные нами. И быть может – если правдивы разговоры мудрецов и нас ждет некое общее для всех место, – те, кого мним мы исчезнувшими, только ушли вперед.

Ничто не становится ненавистно так быстро, как горе.

Перестань дурно истолковывать милость фортуны. То, что ею отнято, она прежде дала!

Предав себя друзьям, я не покидаю себя самого и подолгу остаюсь не с теми, с кем свели меня время или гражданские обязанности, а лишь с самыми лучшими: к ним я уношусь душой, в каком бы месте, в каком бы веке они ни жили.

Кто добровольно исполняет повеленье, тот избавлен от горчайшего в рабской доле: делать, чего не хочется.

Почему глупость держит нас так упорно?

Значит, все вещи – воображаемые, лишь на короткий срок принявшие некое обличье; ни одна из них не прочна и не долговечна. А мы желаем их так, словно они будут при нас всегда или мы всегда будем владеть ими.

Ночь не устраняет наши тяготы, а усугубляет их ощущенье и заменяет одни тревоги другими.

Красноречие вредит, вызывая желание не действовать, а произносить речи.

Если кто себе представит, за какое большое дело берется, тот узнает, что избалованностью да изнеженностью ничего не добьешься.