1
Ваша оценка«Возвращения домой» — один из лучших романов цикла «Чужаки и братья».
...Над Англией нависла грозовая туча Второй мировой войны. Коридоры власти похожи на растревоженный муравейник. Будущее не сулит ничего хорошего.
Льюис Элиот всегда предпочитал наблюдать жизнь словно со стороны, но теперь он оказывается в самом центре бурных событий. Ему предстоит пережить личную трагедию и, рискуя вновь и вновь, обрести надежду и любовь.
Жанры
Книга из цикла
Чужие и братья
2
3
4
5
6
7
8
9
10
Рейтинг LiveLib
3,7
41 оценка
- 517%
- 449%
- 329%
- 25%
- 10%
Ваша оценкаПрочитали 49Хотят прочитать 108
Рецензии
Аноним22 февраля 2020 г.Читать далееУ Чарлза Перси Сноу я ранее читала как-то "Смерть под парусом", поэтому определенное представление о том, что ждать от автора, уже имела. Как и в случае с первой книгой, так и роман "Возвращения домой" сразу привлекает языком, которым он написан - приятным, богатым, классическим... Тем, которого не хватает многим современным авторам. Старая школа, так сказать. Это тот случай, когда даже еще не вникнув в сюжет, уже получаешь от удовольствие от чтения только благодаря умению автора оперировать словами!
И если первая мысль касалась удовольствия от языка, то очень скоро на смену ей пришла другая, не столь радостная... Относительно того, что меня ждёт несколько странный сюжет... Главный герой Льюис Элиот сразу меня ошарашил своим нестандарным поведением - он женат на сумасшедшей. Заведо для него сумасшедшей - то есть, он женился на Шейле зная, что у нее нелады с психикой. И, что вполне было ожидаемо, его семейная жизнь обернулась ежедневной борьбой с теми демонами, которые сидят в голове его супруги. Мне сложно представить подобное добровольное брачное самоубийство - этой женщине нужен был не муж, а хороший психиатр, медицинская помощь и отрезанная от мира клиника... Какими бы благими не были намерения Льюиса, он взвалил на себя непомерную ношу... Итог их семейной жизни вполне предсказуем...
Все дальнейшее повествование - это попытки главного героя найти себя в личной жизни... То он бежит от образа жены во всех встречающихся ему женщинах, то пытается намеренно его отыскать в них... Я никогда не устану повторять, что очень важно для правильного становление личности тот факт, чтобы первые взрослые отношения с противоположным полом были нормальными, адекватными, созидающими, а не разрушающими... В противном случае их отпечаток наложиться на все оставшиеся попытки найти свою вторую половинку... Что собственно и произошло с Льюисом. Он мечется словно загнанный в клетку зверь, опутанный памятью о первой жене. Он сам не знает, чего он хочет и что в действительности ему нужно. И что печальнее всего - он все это понимает, но не может найти выход из сложившейся ситуации, не может разобраться в себе, не может избавиться от призрака Шейлы за спиной...
Любителям динамичных сюжетов вряд ли понравится эта книга... В ней нет практически никакого развития сюжета - все больше разговоров, рефлексии, анализа своих чувств и тому подобного. Намек из аннотации о том, что события развиваются во Вторую мировую войну, можно без зазрения совести пропустить мимо ушей - войны как таковой здесь нет. Наш герой служит в военном министерстве и войну видит лишь на бумаге. Для него она лишь набор цифр и букв в купах бумаг... Книга очень спокойная, ровная и какая-то на мой вкус малоэмоциональная... Самое большое ее достоинство - это язык повествования - он классически отменен...
34930
Аноним17 сентября 2013 г.Человек не сознает, что начал все снова,Читать далее
до тех пор пока этот процесс не останется уже позади...
Наверное, двух книг одного и того же писателя слишком мало для того, чтобы с точностью заявить, что это стопроцентно мой автор? Возможно, но, тем не менее, это так. Мне определенно нравится Чарльз Перси Сноу - как он пишет и о чем.
Его роман "Возвращения домой" входит в цикл Чужаки и братья", о котором я совсем недавно упоминала в отзыве на книгу "Пора надежд". Эти две истории объединяет главный рассказчик, Льюис Элиот, при этом их можно воспринимать как одно целое, либо как два отдельных произведения.Будучи мальчиком из бедной семьи и без особых перспектив на будущее, Льюис, благодаря вере в себя, своему уму и упорству, преуспел в жизни. Конечно, по ходу дела судьба внесла свои коррективы в планы молодого человека, но в общем и целом он своего добился.
Элиот с самого детства был довольно скрытным, он позволял окружающим знать о себе только то, что он сам посчитает нужным. Даже с матерью, которая души в нем не чаяла и всегда была уверена в его успехе, он был предельно осторожен, о чем впоследствии не раз сожалел. Льиюс очень любил свою мать и был благодарен ей за все, что она для него сделала, но переступить через себя не мог. Именно поэтому он и выбрал себе в жены женщину, которая не стремилась заглянуть к нему в душу. Но как бы человек не отгораживался от других, как бы не замыкался в себе самом, все равно рано или поздно наступает момент, когда хочется открыться, разделить свои горести и радости, хочется перемен, как внутри, так и снаружи.
"Возвращения домой" - добротный психологический роман с глубоким социальным подтекстом. И, по всей видимости, подмеченная мной в "Поре надежд", скупость Сноу на слова является неотъемлемой частью его стиля. Такая немногословность значит намного больше, чем обилие описаний, а периодические упоминания погоды, написанные как бы вскользь, глубже раскрывают происходящие события, а иногда и предсказывают неожиданные повороты в них.
Заношу Чарльза Перси Сноу в любимые авторы, а его остальные романы к обязательному прочтению.
27721
Аноним1 февраля 2019 г.За широко закрытыми дверями
Читать далееГолос за кадром текста. Внутренний монолог
Я снова вернулся домой под утро.
Хорошо пройтись в рассветных и прохладных сумерках рядом с темно текущей рекою: сами сумерки словно текут в широкое и голубое устье утра.
Звёзды на краешках облаков так прозрачно и сладко дрожат... словно снежинки на меховом воротнике моей милой.
Бывало, идёшь с ней вот так же под утро с вечеринки; пьяные, счастливые снежинки так мило и смешно оступаются на лету о самые разные предметы... улыбающиеся снежинки!
Милая улыбается им в ответ, а мне так хорошо, тепло на душе и руках, держащих её руку, тоже, словно бы улыбающуюся миру и мне: вся моя душа - в руке; всё моё существо - её улыбка.
Захотелось больше души и.. её. Наклоняюсь к ней, целую её в губы, щёку, мочку уха, плачущую алмазной слезой: смазанная помада поцелуя и сердца моего... вот, поцелуй-глупышка, заблудился и соскользнул в её тёмный, как ночь, воротничок, и робко поцеловал тающие, переливающиеся звёзды-снежинки.Боже, какой сказкой она мне тогда предстала!
Её воротник - дальняя гряда темнеющего леса, на полупрозрачные верхушки которого шёпотом склонились звёзды; её румянец на щеке от моего ли поцелуя, от поцелуя ли мороза, к которому я чуточку ревновал, был похож на румянец зари.
Я мог в моей милой, запросто, словно во сне, поцеловать и зарю, и звёзды и лес... и даже, коснуться языком самой яркой звезды, в мгновенном и невозможном созвездии
на её воротнике, съесть пушистую, шафранную звезду...Сейчас она такая смешная и грустная... лежит на кровати и читает какую-то книгу.
Дымок от сигареты нежно и гладко вьётся в послушном воздухе, словно зимняя дорога в лесу... перевернула страничку, улыбнулась чему-то и глянула на меня, спросив что-то синее, тёплое, одними глазами.
Рука с сигаретой легла на кровать, чуть свесившись, и дымок легко так струится по руке, поднимается зимней, грустной веточкой вверх... должно быть, если перерезать себе вены в невесомости космоса, то кровь также волшебно и неземно, как бы на цыпочках, грустно поднималась бы в воздух: наверное, безумно грустно остаться одному на космической станции, смотря на землю, где твои милые друзья, война... и ты не можешь им помочь. Так должно быть душа смотрит на оставленное, мёртвое тело.Она однажды заметила мне: "отчаяние порою доводит меня до полного безразличия ко всему окружающему, и я перестаю следить за собой".
Ну да, я часто замечал, как она смотрит в это отчаяние, даже в темноте, словно в зеркало, в "говорящую правду стекла".
Иной раз она касалась своего искажённого отражения, некой судороги отражения... и тогда в темноте жутко слышался её смех, словно "холодные осколки разбитого зеркала".Ей нежно за 30. Она ещё молода, но отчаяние и грусть наложили на неё тени.
Морщинки возле глаз стали больше; у губ тоже углубились морщинки.
Но это ей даже идёт. Если бы лицо женщины было ладонью ангела, и пальцы были бы: губами, глазами, носом, ушами... то эти морщинки были бы нежными линиями на ладони, по которым можно было бы прочитать не судьбу, но жизнь прошлую, и сердце и надежду: морщинки возле губ - линия сердца.
Бывало, глажу её милое лицо, касаюсь тыльной стороной указательного и среднего пальца её век ( это было так странно, ибо глаза, если были бы пальцами на ладони лица, тоже были бы указательным и средним пальцами: мы робко касались, читали друг друга, словно слепые, стоя перед зеркалом).
Потом, указательный палец, лиловым мотыльком соскальзывал в нежную паутинку её морщинок, читая в них свою смерть и любовь.
Я поцеловал эти морщинки, эту рябь солнца и времени, освободив мотылька...Печально посмотрев на меня, поднимаясь указательным пальцем взора от груди, к глазам ( пригладив все морщинки моего сердца), она сказала тогда: "знаешь, если бы не ты - я бы покончила с собой"
Я промолчал и обнял её. Моя ладонь, словно моё тайное лицо, мой нежный двойник, спряталось у неё за спиной: так человек в горе, уйдя от всех, отвернувшись к стене, плачет, содрогается всем телом, правой ладонью прозрачно и тихо касаясь стены: раз, два...Она была из богатой семьи. Безумно хотела любить; внутри неё вспыхивали смутные и странные мысли о любви, до мурашек на сердце, которые она не могла себе объяснить.
Как это часто бывает, с женщинами особенно, она была словно бы беременна любовью, но не могла полюбить, разродиться: какие-то выкидышные судороги сердца в ночи, за чтением книги, в общении с милым другом...
Эта странная холодность всего её на самом деле нежного существа, причиняла ей безумную боль, ставшую со временем привычкой, и нежная кожа души, загрубела, покрылась коростою плоти: она вышла замуж за меня не по любви, далеко не по любви...
Так порою одинокая, грустная женщина идя по вечернему парку, в котором слышен тёмный, доверчивый шёпот дождя на бледных губах листвы, вдруг останавливается, поднимает лицо к небу, полузакрыв глаза, как при поцелуе, и словно бы целует дождь и небо, и даже милых птиц, и уже не видно, слёзы текут у неё по щекам, или капли дождя.
Она робко подносит руку к губам, и улыбается... а потом, закрывает дрожащими ладонями лицо.
Как там у Тургенева? "как все женщины, которым не удалось полюбить, она хотела чего-то, сама не зная чего. Ей ничего не хотелось, хотя, ей казалось, что ей хотелось всего".
Удивительное описание некой беременности сердцем, мучительного смешения, почти синестетического, всех ощущений, желаний, надежд, которые не могут оформиться в нечто цельное, и потому обречены пылинками звёзд мерцать в луче, что сочится из простреленной, раненой тьмы где-то возле сердца, как в детстве, на чердаке, когда луч падал из дырочки в стене на тебя, с какой-то запретной и сладостной книгой в руках.Да, она ощущала своё трепетное сердце, словно бы одетым в шёлковую, прохладно обтягивающую перчатку тела, через которую она, смутно прищурившись сердцем, ладонью, чувствовала мир, вся теплота и ласка которого, доносились до неё как бы издалека, неразборчивым, размытым и ослепшим шёпотом.
Само тело для неё, её на самом деле очень нежная кожа, так похожая на её душу, в которую она не верила, стала для ней подобием очков, этих грустных контрацептивов для напряжённых от нежности глаз, отделяющих её глаза, душу, от обнажённого и тёплого проникновения в мир, от ласки любимого, меня.На полу опять раскинуты пластинки, лежит патефон...
Когда ей больно, она любит слушать музыку.
Быть может, ей кажется, как и многим в печали, что музыка - это ласковое цветение воздуха, весна воздуха, тепло уносит сердце куда-то; самое тело нежно рассыпается на гранулы сердцебиений, атомы воздуха... и тебя словно нет, ты весь танцуешь с атомами воздуха на солнечном карнизе блеснувших часов или книжной полки.
Ах, этот прохладный укол, внутривенно, музыки и ночи - так сладостен в сумерках одиночества!
Игла патефона на шелестящем, вращающемся круге опрятной, словно юбочка девушки, развевающейся тьмы!
Пластинки на холодном полу похожи на ночные кувшинки.
Опустишься на пол в ночи, русалкой, распустишь волосы по плечам и груди, и сладко утонешь в музыке, уйдя в неё головой.Что ей надвигающиеся слухи о войне, о Мюнхенском сговоре, о грядущем аде? Ей всё равно...
Мир катится к чёрту? И что? Какое ей дело? У неё жизнь катится к чёрту: если бы мир подслушал иные "сговоры" и заговоры между её душой и телом, он бы тоже, быть может, ужаснулся.
Мир, возможно, скоро охватит пожар войны, а ей это безразлично: будущее ей безразлично.
Она словно бы умерла, и с прохладной, грустной улыбкой смотрит на простёршееся на полу своё тело; смотрит, как возле него почему-то суетятся близкие люди, врачи... зачем-то любят его, тормошат его, пытаются оживить... зачем?
Разве мир уже не был охвачен огнём войны?
Люди ведь ничему не учатся, и всё обречено повториться.
Сожалеть о грядущей войне, о сегодняшней, не так же ли безумно и бесполезно, как о войне, случившейся 100, 2000 лет назад?
И почему о тех войнах не переживают, не плачут? Фантазии мало? Сердца - мало?
А вот откройте "газеты" тех лет, книги о тех войнах, и слёзы матерей, рассечённых и распятых детей на глазах у матерей, грязный свет и шум эпох, плач природы, тёмными криками ворвутся в ваше время, сердце.. и вы ужаснётесь и заплачете с ними.Так для чего заботиться о мире? Раньше надо было...
Почему умирает любовь, распинается красота и начинаются войны?
Да от тишины людей о мире и любви. Да, от любви, власть и бездну которой человек не может выдержать, и потому режет её, подстраивает под себя, и она, обессиленная, в итоге не может покинуть тяготение его сердца, планету-сердца, и полюбить мир и людей вполне: она обречена любить человека, себя в человеке, пожирая себя же, любя в другом - себя.
Да, мир гибнет от нежелания, тщеславной или робкой боязни сказать миру, красоте и чувству то, чем они являются, от невозможности откликнуться на них немедленно, всем сердцем.
Они протянулись к нам красотой и доверием, а мы промолчали, и вот, что-то тёмное, холодное разрывает жизнь, и нечто вечное, нежное в каждом из нас, отдаляется друг от друга на расстояние молчаливых звёзд и грустных галактик.
И не о похвале ведь речь. Тут другое. Боже, как часто мы уносим словно вор в ночи, понравившееся нам в другом человеке, его искусстве или поступке, промолчав. А как хорошо было бы порой просто ночи или весне, сказать: ты прекрасна! Человеку сказать, незнакомому совсем - я люблю тебя!
Так небо страшно молчит перед верующим, сводя его с ума.
Так сердце и ночь молчат перед признавшимся в любви, и сердце умирает у окна от неизвестности, истекая словами, красотой...
Это грех перед жизнью: жизнь шёпотом, в себя, от людей.
Ах, если бы каждый из нас просто говорил миру, красоте и друг другу то, что он заслуживает, мир был бы лучше, и в нём тишина о нас не прорастала бы злом и мраком войны.
Любимая, прости меня за этот безумный мир!Странные слухи от подруги в кафе я слышал о тебе, любимая.
Говорят, что ты мне изменяешь...с женщинами.
Что ты психически нездорова, больна, и если бы не твои богатые родители, тебя бы давно упрятали в лечебницу.
Зачем они так злобно врут? Что самое печальное в такой лжи, что в ней есть всегда толика правды.
Да, с психическим здоровьем у тебя и правда не всё хорошо. А у кого с ним хорошо? Просто не каждый остаётся с собой наедине настолько, чтобы осознать, что он - не так уж и нормален: даже в одиночестве, нас отвлекают от себя и незримо присутствуют рядом с нами, мысли о нас мира, близких, наши надежды и память...
Лишь абсолютное отчаяние выжигает всё, лишая мира, и ты один, наедине с собой, с грустно улыбнувшимся безумием своим.
Но ты равнодушна к этим слухам. Ты даже находишь в них что-то сладостно-мазохистское: они - маленькая боль тебе и ложь о тебе, ничто о тебе, к которому ты так стремишься. Я ведь прав?
А поскольку твоя жизнь отклонилась от нормы, то мучительная ложь о тебе, как и всякая неправильная жизнь, даже зло, гнев и особенно самый мрачный порок, словно бы на миг обводит жизнь своим сверкнувшим, тающим ободком, и ты тогда чувствуешь то, что вне этой лжи - красоту и правду жизни, людей; ты чувствуешь боль жизни, правды, ты чувствуешь, наконец, хотя бы на миг - себя!Ты сама стала моей непрестанной заботой и болью: моим сердцем.
Да, у меня теперь два сердца... а какое моё из них, я уже и не знаю. Убери одно - и я умру.
Ты никогда не отказывала мне в ночных ласках, правда, не таких уж и частых в последнее время.
Но принимала их всегда прохладно. Отдавалась мне - почти прозрачно и равнодушно с лёгкой улыбкой в конце, которую ты докуривала, словно сигарету, до середины, и грустно бросала в окно.
Ты говорила: всё было хорошо, милый, всё хорошо...
Знаешь, я не удивился бы, узнав, что во время секса ты испытывала сильнейшую боль, словно бы намеренно мучая себя и высекая, чуточку умирая, приближая себя к смерти, к которой ты ближе, чем к удаляющемуся берегу жизни: есть жуткие моменты в жизни, когда легче достичь берега смерти, чем вернуться к далёким таким берегам жизни...
Такую улыбку я иногда видел у отчаявшихся людей или у людей за пару дней до самоубийства: все думают, что они улыбаются, смеются даже, а значит, счастливы, живут... а они, уже так далеки от всех нас и от мира.
Страшная это улыбка. В такие моменты в ночи, мне кажется, что я голый, словно в кошмаре, иду по ночному льду, отражающему звёзды.
Лёд трескается. Какая-то огромная, тёмная, жуткая тень мелькает подо льдом, и ты стоишь, боясь дышать и двинуться, и просто глупо улыбаешься звёздам, себе, какой-то чепухе, грустно отражённой на льду под ногами.
И за эту невозможность любить тебя так, как ты заслуживаешь, за невозможность понять тебя, прости меня, милая моя!Всё чаще по ночам у меня приступы ревматизма. Это такая же постоянная, изматывающая боль, как и ты, только... телесная.
Она - часть моего тела, из тела - в мир и звёзды.
Я бы сказал, что я беременен этой болью, мучаясь ею в ночи.
А когда я ухожу в другую комнату ночью, дабы не беспокоить тебя, я чувствую экзистенциальный призрак измены: простынка на кровати - смята; стоны в темноте и пальцы, оскалившись страстью, впиваются во влажное и податливо-сладкое тело постели. Тело изгибается, ворочается, дышит странно, прерывисто, каким-то оступающимся и ослепшим дыханием, как бывает во время секса..
Ах, как мне тогда больно, любимая! Больно вдвойне, что я знаю, что ты быть может лежишь в одинокой и холодной постели, свернувшись грустным зародышем, подогнув колени к груди, обняв их руками, и тихо плачешь, робко ступая обнажённым взглядом по талому ледку рассветно засиневшего окна.Смотрю на тебя сейчас, тихую, такую ранимую на самом деле, хоть ты и хочешь казаться сильной; и даже твои очки, твоя дальнозоркость - это ведь тоже защита от мира: они порою похожи на вечернее, грустно зажжённое окно, возле которого сидит, прижав к груди колени, душа; кажется, что вот если я приложу пальцы к голубому холодку твоих очков, то с обратной стороны я почувствую прозрачную теплоту ответного прикосновения: взмах и трепет твоих ресниц, будет нежнейшей тенью от движения руки ( крыла?) твоей души..
На кончике твоих губ - лёгкий тик, словно дрожащая роса на осеннем листке, которая вот-вот сорвётся. Так и хочется приложиться к ней нежно губами и не дать ей упасть...
Что ты читаешь сейчас, хорошая моя, что так тронуло тебя?А ты ведь и сама пишешь... но стесняешься этого.
Как-то я вошёл к тебе в комнату неожиданно, и увидел, что ты тоже что-то писала в школьной тетрадке: ты испугалась, как школьница, строго глянула на меня и спрятала тетрадь: ты стеснялась своего творчества, своей души... почему?
Я словно бы застал тебя обнажённую, грустно, со слезами ласкающую себя... ты изменяла мне с собою, с творчеством делилась душой, а не со мной, словно бы я не мог ласкать и понять твою душу.Мне сегодня снилось, как ты голая сидела на стуле вечером возле окна, сидела так уже долго, быть может, часа 2-3, и тихо смотрела в сумрак окна.
Мне было очень больно: это был символ наших отношений. В тебе была эта комната со стулом, вечно тёмным окном и тетрадочкой школьной, куда я не мог войти.
Прости за это, родная!
Я был заботлив к тебе, я был возле тебя всегда, но я не мог быть в тебе - вполне, навсегда и тепло, быть может, потому, что не мог отречься и отступить от чего-то ложного в себе, эгоистичного.
Я даже думаю, что секс - это судорога немоты докричаться друг до друга, немощи желания войти обнажённым сердцем в другого человека.
Подойдя к тебе, я посмотрел в грустно повёрнутое ко мне лицо, прошептавшее что-то одним движением губ и глаз.
Знаешь, есть такой грустный шёпот в природе: в качнувшейся ветке, в блеске крыла птицы в луже голубой... от этого плакать хочется, так это порой полно говорит о том, что свершается в тебе, так нежно понимает тебя, словно бы прижимаясь к тебе.Подошёл к тебе и мучительно раздвоился в твоих очках. В них отражались листва и ветер.
Да, это странно, но я видел ветер в твоих глазах, и ещё - музыку.
Вдруг, моё отражение приблизилось к стёклам, ветер - отвернулся, я - стоял на месте.
Моё отражение подошло ко мне, приложило ладонь к стеклу - твой взмах ресниц, - что-то прошептало, и, разбив стекло, выбросилось наружу прозрачно сверкнувшею грустною тенью.
На твоём лице показалась слеза, похожая на тень от выбросившейся тени моей..Окна домов заколочены, и похожи на грустные глаза вдруг ослепших, несчастных людей: в них отражена распятая пустота и бессмыслие мира.
Выдержат ли наши отношения, твоя ранимая душа - предстоящий ад войны? Я не знаю.
Ты напоминаешь мне саму красоту, Вирджинию Вулф, в безумном мире перед войной: она просто не могла этого выдержать.
Это так же невозможно и мучительно представить, как нежную и изящную Каренину в осаждённом и голодающем городе, как кроткую Татьяну Ларину - в плену, в жутком и бесчеловечном лагере.Грозовая туча нависла на горизонте над обнажёнными деревьями.
Кажется, что как в поэме Шелли, в воздухе борются, срываясь в бездну, змея и орёл: карие перья листвы летят с неба...
Я не знаю, что будет с нами, родная, но я уверен, что эта туча - пройдёт, словно ненастье, и настанет оттепель в мире и в нас.
Но останемся ли мы прежними? Я знаю одно: будет новое чувство, и капель первых слёз, и бледно-розовые почки ноготков меж трепетной листвы чьих-то глаз, ещё прозрачно и девственно обнажённых талой синевой..
Да, будет любовь! Любовь вернётся домой, как перелётные птицы возвращаются!
Будет ли это наша любовь? Будем ли мы вообще живы? Это не важно.
Любовь вернётся, и мы должны сделать всё, чтобы этот ад на земле - больше не повторился.
Да, мы должны вернуться к чему-то тихому и светлому в себе и любимых, и быть с ними и в них, навсегда, поняв их боль и надежду, прижавшись к их тёплым коленям сердца, чтобы они никогда, никогда не оставались с адом в себе наедине.Ну вот, ты и задремала, а я и не заметил.
Давно ли ты меня уже не слышишь? Да и в слух ли я всё это тебе говорил? Что тебе снится сейчас? Так мило улыбаешься во сне... а ведь ты не любишь, когда на тебя смотрят во сне: не спрячешь ни тетрадочек, ни сердца: всё лицо обнажено, словно белые ладони ангела, протянутые к небу.
Вот, слюнка сверкнула на краешке твоих губ, как у сладко спящего ребёнка.
Так странно: спящий человек порой не похож на себя: то, что он сдерживал в себе, с чем боролся, его настоящее, нежное, светло прорастает наружу, как эти бархатные, вечерние колоски пробившихся ресниц.
Я чуточку ревную тебя к себе же, когда смотрю на тебя, спящую: чтобы сказать тебе, как я люблю тебя, мне нужно было бы также уснуть рядом с тобой: ах, если можно было бы встреться во сне! Одно только грустно: быть может, мы бы не узнали друг друга во сне...Ну всё, не буду тебя тревожить, хорошая моя ( снимаю её очки, так же нежно, как если бы раздевал её спящую, чтобы ей удобней было бы спать; целую их в правую дужку, ещё тёплую от её ушка).
Ухожу, тихо, почти что нежно, прикрывая за собой дверь: так закрывают последнюю страницу хорошей книги; так переворачивают женскую ладонь перед расставанием, целуя её в тёплую, чуть влажную линию сердца...
241,3K
Цитаты
- Аноним17 сентября 2013 г.
Большинство мужчин боятся ее, думал я, из-за ее проницательности и подозрительности; неуверенность в себе оборачивалась в ней недоверием к другим. Но если она решалась довериться кому-либо, вера ее становилась слепой.
4103 - Аноним17 сентября 2013 г.
... человеческие привязанности рождаются не сразу: дружелюбие и мягкость надо воспитывать в себе, а вот хищный эгоизм сам все время гнездится где-то здесь, совсем близко. И в старости он выступает вновь так же откровенно, как в детстве.
4156
Подборки с этой книгой
Социально-психологические драмы
- 427 книг
Книга на все времена
- 1 167 книг
Экранизации
- 7 500 книг
Зарубежная классика, давно собираюсь прочитать
- 1 248 книг
Старик Хоттабыч или Книги которые нужно осилить до конца жизни
- 4 945 книг
Другие издания
